Утром меня привели в ту самую белую комнату, но, к моему удивлению, меня там ждал не Пит, а Президент собственной персоной. Я увидела большой экран напротив моего кресла с браслетами и кресло для Сноу, более удобное, конечно.
- Мисс Эвердин, хочу предложить вам посмотреть занимательное видео.
Меня усадили в кресло, а потом включили экран. Это была запись издевательств над Питом. Его превращение из мятежного Победителя в послушную собачку Сноу.
Мои руки были пристёгнуты, так что я даже не могла закрыть уши, когда слышала его душераздирающее «Китнисс!» во время пыток. Это было хуже, чем ток, чем плеть по спине, хуже соек-говорунов. Сноу знает моё больное место, и со всей силы бьёт в него.
- И как вам, мисс Эвердин, эволюция вашего возлюбленного? Это всё ваша заслуга. Таким мы его сделали специально для вас.
А потом я сорвалась, и меня утащили миротворцы, пытаясь закрыть рот, извергающий проклятия на этого мерзкого старика.
- Будь ты проклят, Сноу! – кричала я до хрипоты, когда меня тащили по коридорам, но в ответ в моих ушах звенел лишь его смех.
На видео я видела, как Пита для избиений подвешивали на цепях в камере. Немного придя в себя, я вспомнила об этом и сразу нашла взглядом крюк в потолке, к которому крепились цепи. Вот и выход. Осталось только разорвать на полосы простынь и сплести петлю.
Петля готова. Она на шее. Ещё мгновение и мои ноги соскользнут с кровати. Прощай, Пит, я победила. Злобный переродок в твоём теле так и не получит главного, а я отправлюсь к настоящему тебе. Тебе, который кричал в муках моё имя, который писал его кровью на стене. Раньше я любила это имя – Китнисс. Его дал мне отец. Но теперь я его ненавижу. Будь оно проклято.
Вдох. Выдох. Нужно просто сделать шаг.
Через решётчатую часть двери камеры я вижу, как по коридору идёт Пит. Я улыбаюсь. Он не успеет. Но вот он замечает меня, его лицо перекашивается. От страха? С чего бы.
В последние секунды жизни я снова вижу химер. Мне кажется, что по коридору раздается крик:
- Китнисс! Не делай этого! Стой!
Он не успеет. И я делаю шаг…
========== Сойка ==========
Я делаю шаг, и следующие мгновения опровергают слух о том, что смерть через повешение – самая быстрая. Ложь. Адская боль проходит по телу волнами судорог, кровь в голове, не пускаемая верёвкой в тело, затопляет мозг, заставляя сосуды надрывно пульсировать. Я повисаю, инстинктивно хватаясь руками за удавку. Боль. Она везде. Я должна расслабиться и позволить себе умереть. Но умирать больно.
Воздуха нет. Всё сливается, я слабею. Красная пелена затягивает взор, но я вижу, как резко распахивается дверь камеры, и внутрь влетает Пит. Мне нужна лишь пара мгновений.
Пит в два шага подскакивает ко мне и приподнимает, обхватив колени. Нет! Смерть, ты не можешь отступить, не бросай меня в его руках!
- Идиотка, – рычит Пит.
Он одной рукой достаёт нож и перерезает верёвку прямо у моего горла. Я в сознании, но всё, что я могу – это кашлять. Мой мучительный кашель сообщает Питу, что я жива. Пит кладёт моё обмякшее тело на жёсткую тюремную постель. Сквозь застилающие от кашля слёзы я вижу, что его лицо приобрело почти багровый оттенок. Злится, что я решила сбежать.
- Как только можно было додуматься – повеситься! – негодует мой тюремщик. – Дышать можешь?
Пит ощупывает мою шею, сосредоточенно проходится пальцами по позвонкам сзади.
- Сожми мою руку, – тихо приказывает он.
У меня нет ни моральных, ни физических сил для сопротивления и я повинуюсь, слабо напрягая пальцы.
- Значит, не повредила, – констатирует Пит.
Он немного приподымает меня и подносит стакан с водой к губам. Я делаю глоток и морщусь от сильной боли: верёвка передавила горло слишком сильно, теперь я практически не могу глотать.
Пит снимает куртку, сворачивает её валиком и подкладывает мне под шею. Мой организм начинает реагировать на перенесённый стресс крупной дрожью, и через несколько мгновений я отключаюсь.
***
Я медленно поднимаю тяжёлые веки. Сыро. Полумрак. Грязный, покрытый плесенью потолок над головой. Замечаю, что укрыта до самого подбородка каким-то видавшим виды одеялом.
Откидываю одеяло, медленно сажусь на кровати, свесив ноги, снимаю с шеи какую-то ткань, пахнущую лекарством. Горло болит – я хочу пить. Вижу стакан с водой на тумбе недалеко от кровати, это тот самый, что подносил мне Пит.
Чувствую себя странно. Зачем он спас меня? Зачем ухаживал? Неужели переживал? Нет. Это вряд ли, просто я ценный пленник, и должна умереть зрелищно. Наверное, Пит боялся, что его новый благодетель может рассердиться.
Эти мысли злят меня, и я достаточно резко, учитывая своё состояние, встаю с кровати, чтобы взять этот чёртов стакан с водой и… падаю.
Падение болезненно отдаётся в воспалённых мышцах шеи, да и вообще во всём теле. И тут я вижу причину своего падения: от моей щиколотки до ножки кровати тянется тонкая серебристая цепь. Взгляд падает на записку, что, наверное, слетела с одеяла, в которой мелким аккуратным почерком Пита выведены слова:
«Я с тобой ещё не закончил. Сдохнешь, когда я скажу, дорогая. А пока будешь сидеть на цепи, как собака.»
Злость дикой волной накрывает меня. Я задыхаюсь. Хватаюсь за цепь и в исступлении пытаюсь оторвать от кровати.
- Чёртов ублюдок! Посадил меня на цепь, словно я бешеное животное!
Я хочу кричать, хочу голыми руками вырвать чьё-нибудь сердце. Желательно Сноу! За то, что он сделал с Питом, за то, что он сделал с нами. Впервые, как попала сюда, я чувствую столь сильную злость, ярость, затуманивающую моё сознание. Мне даже умереть не позволено!
Но даже крик не может вырваться из моего травмированного горла, и я просто остаюсь на холодном полу, запутавшись в одеяле и проклятой цепи, и плачу.
***
Через пару дней за мной приходят миротворцы и ведут в знакомую комнату. Мне всё равно. Я живой труп. Я сдержу крики, не позволю ЕМУ наслаждаться.
- Привет, Сойка, – обращается Пит ко мне.
Странно, он никогда меня так не называл. Только не он.
Я непонимающе поднимаю на него глаза, и меня почему-то передёргивает, несмотря на безразличный настрой. Как бы я ни пыталась быть отчуждённой, но страх боли заставляет дрожать, заставляет бояться его и того, что он может сделать. Ведь каждый раз хуже предыдущего: ток, наркотики, говоруны. Говоруны… Так почему он назвал меня Сойкой?
Меня не садят в кресло, и миротворцы не уходят. Беспокойство нарастает, может произойти что-то, к чему я не готова – не просто пытка током или удары плетью.
- У меня кое-что осталось от тебя с Арены, – протягивает Пит как-то задумчиво, словно ему самому не по душе то, что он задумал.
Мой взгляд опускается на его руки, обтянутые в чёрные перчатки. Я вижу приглушённый золотой отблеск – моя брошь. Я даже не знаю, что чувствую, когда вижу её: ненависть, сожаление, разочарование?
- Она не имеет значения, – отвечаю безразлично.
- Правда? Ну, может это для тебя, – Пит заходит немного сбоку. – Но сколькие погибли за неё, Китнисс? Сколькие погибли из-за тебя?
Хлёсткие слова. Он снова это делает, снова давит на чувство вины, пытается вывести меня из безразличия, чтобы причинить ещё больше боли. Пит мстит.
- Я никогда не хотела быть Сойкой-пересмешницей, ты знаешь это.
Я уже готова была услышать его любимое «лжёшь» и ощутить удар, который положит начало сегодняшним пыткам, но Пит молчал.
- Теперь ты – Сойка – символ боли и разрухи. Такой и останешься. Я заставлю тебя помнить, что ты принесла всем нам.
Я не успеваю осознать смысл сказанных им слов, как Пит закрепляет брошь в какие-то небольшие щипцы и подносит к тонкой стойке с огнём, которой раньше тут не было.
Мои глаза округляются, страх подкашивает ноги, но миротворцам это на руку. Они силой опускают меня на колени, один рвёт футболку, оголяя плечо.
- Нет! Нет! – кричу, ужасаясь планов моего бывшего напарника. – Пит! Зачем ты это делаешь?! Зачем?
Слёзы градом катятся из глаз, мне кажется, я начинаю задыхаться. Вижу, как Пит приближается, удерживая в руках щипцы с раскалённой брошью. Пит хмурится, но мне некогда удивляться этому. Мой страх сосредоточен в этой маленькой раскалённой докрасна вещице, которая и так принесла много боли и смертей.
Пит всё ближе, я панически вырываюсь из цепких рук удерживающих меня миротворцев. Вот усилие с их стороны и… дикая, адская, испепеляющая боль, разрывающая моё тело на куски. Шипение и запах жжёной плоти заставляют меня вывернуть весь тот скудный завтрак, который смог позволить себе Капитолий меня накормить. Меня трясёт от боли и ненависти, от жалости к себе. Плечо горит, принося невыносимые страдания. Всё начинает плыть, и я наконец проваливаюсь в тёмный колодец беспамятства.
***
Сойка. Символ. Война. Революция. Поражение. Круговорот событий, понятий, имён… Оглушительный грохот – шум взрыва. Всё горит, рушится, всё кровоточит. Арены больше нет.
- Пит! Пит!
Я никогда не перестану звать тебя во снах. Никогда не перестану кричать твоё имя, срывая голос, раздирая горло.
Я вижу, я бегу, я стремлюсь! Я протягиваю руку… Вот и ты! Я знала, я верила! Но…
Почти дотянувшись до тебя, я вижу твои глаза – пустые, холодные, ненавидящие.
***
Меня выталкивает из ужасного сна в реальность. Не менее ужасную реальность. Всё тот же грязный потолок, всё то же видавшее виды одеяло, всё та же боль. Это как в компьютерной игре в лаборатории Бити: персонаж умирает и снова оказывается в одном и том же месте, начиная проходить препятствия сначала снова и снова.
К моему удивлению плечо почти не болит. Я присаживаюсь и пытаюсь дотянуться до него. Сняв пластырь, я замечаю, что ожог выглядит не так уж и ужасно – лишь немного воспалён. Наверняка, это действие какой-нибудь мази, наподобие той, которую мне прислали на Арену на семьдесят четвёртых.
Эта боль сильна не только физически, но и душевно. Не знаю, сколько я проживу ещё, но Пит поставил это клеймо, чтобы я всегда помнила кто я, чтобы не забывала, что именно я стала причиной гибели тысяч людей. Сойка-пересмешница… Огненная Китнисс. То, что когда-то стало искрой, вызвавшей пламя войны, теперь вызывает дрожь и страх. И отвращение.
Я аккуратно прикасаюсь пальцами к обугленной коже – больно. Теперь эта птица будет всегда со мной. Надеюсь, это продлится недолго.
Проходят минуты, часы, дни. Я изучила взглядом уже каждую трещину в стене, запечатлела в памяти каждый выступ ближайшего угла, до которого дотягивалась моя цепь. За мной не приходят, будто все забыли о моём существовании. Не знаю, радоваться мне или беспокоиться. Я нервничаю от того, что ничего не знаю о судьбе Гейла и остальных моих друзей. По сути, мне даже неизвестно, кого именно взяли там, на площади, кроме меня и Гейла. Я видела, как четверо миротворцев скрутили Финника, как трое ногами избивали лежащую на земле Джоанну, видела, как в чёрный микроавтобус запихнули связанного Плутарха. Но ни Прим, ни Хеймитча я не видела. Сноу сказал, что Прим не попала в плен, не думаю, что он врал. Какой ему смысл? Наоборот, ему было бы только на руку, если бы Прим была у них. Но я всё же надеюсь, что она каким-то образом скрылась, возможно не без помощи этого старого лиса – Хеймитча.
Проходит несколько дней, возможно неделя, когда я слышу шум шагов нескольких человек, а значит, это точно не еду мне принесли. Это за мной.
Миротворец отстёгивает цепочку от ноги, и меня выводят из камеры. Мне страшно, так как я уже успела заметить, что каждый мой следующий выход из камеры оборачивается всё более страшными последствиями.
Мы поднимаемся по ступеням, значит, меня ведут не в знакомую камеру. Видимо, Пит задумал что-то новенькое. Стараюсь дышать ровно, но это чрезвычайно трудно. Нервы на пределе.
Меня заводят в какую-то комнату и оставляют одну. Комната довольно хорошо обставлена, только нет ни одного окна. Я не успеваю подумать почему, так как в приоткрытую дверь проскальзывают двое. Я даже вздрогнула от удивления, словно увидела призраков. Это Флавий и Октавия.
Первым порывом было броситься к ним, обнять, но меня остановил умоляющий взгляд Октавии. Нельзя. Их накажут.
И тут я обращаю внимание, как Флавий сглатывает. Я уже видела подобное – Лавиния, Дарий, жук-оператор Поллукс… О нет! Их сделали безгласыми! Лишь за то, что они красили мне ногти и завивали волосы?! Меня стало трясти от злости. Их я тоже не спасла.
Следующие полчаса мои старые знакомые приводят меня в порядок: помогают отмыться в душе, наносят на кожу масла и парфюм, лёгкий макияж на лицо, волосы укладывают в естественные кудри. Зачем всё это? Может, меня наконец надумали казнить, поэтому решили привести в божеский вид?
Мой туалет дополняет лёгкое персиковое платье без рукавов, перетянутое широким белым поясом на талии.
Когда руки Октавии заканчивают поправлять пояс, я, не сдержавшись, хватаю её ладони и сжимаю их. Девушка поднимает на меня полные слёз глаза. Столько эмоций в её взгляде!
Зачем это сделали с ними? Врагами Капитолия этих наивных ребят можно назвать с большой натяжкой. Это всё из-за меня. Опять из-за меня.
Я не успеваю попрощаться, так как в комнату бесцеремонно врывается охранник, и кинув, что время вышло, почти волоком вытаскивает меня из комнаты.
- Куда вы меня ведёте? – спрашиваю, хотя на ответ этого робота надеяться и не стоит.
- К Президенту. Думаешь, зачем тебя отмыли? Вонь немытого тела не для его кабинета.
Даже так! Президент брезгует говорить с пленницей, от которой не пахнет розами? Значит Сноу не по нраву естественные запахи тела? Ситуация не из весёлых, но мне почему-то смешно.
Меня заводят в лифт и надевают наручники и чёрный мешок на голову. Только после этого провожатые жмут кнопки лифта. А ты осторожен, Сноу. Неужели боишься поверженной Сойки? Связанной, истощённой пытками девчонки?
Мешок стаскивают и я немного щурюсь от света, падающего в окна. Лучи закатного солнца окрашивают всё в какой-то странный цвет. Не тот оранжевый, что когда-то так любил мой Пит, а какой-то неестественно красный. Кровавый. Цвет Сноу. Президент стоит у окна, спиной ко мне, руки за спиной.
- Добрый день, мисс Эвердин, – говорит он, не поворачиваясь. – Не хотите полюбоваться закатом? Он в Капитолии просто прекрасен.
- Вы заставили меня пройти через эпиляцию воском ради светской беседы? – острю, играя с огнём. Но мне нечего бояться. Сноу сделал уже всё, что мог. Больше ему нечем меня ужалить.
- А вы не очень-то рады выбраться из подземелья, – Сноу поворачивается ко мне, растягивая мерзкие пухлые губы в неприятной улыбке.
- А смысл? Я же ведь скоро опять туда вернусь, – говорю мрачно.
- Это совсем не обязательно, мисс Эвердин. Мне вы больше не нужны.
Значит, я права – меня казнят. Сегодня. На закате. Чтож, даже поэтично.
- Что же вы молчите? Разве вам нечего сказать? – Сноу отправляет в рот какую-то ягоду, и я с отвращением замечаю алые капельки сока на его губах. Меня сейчас вырвет. Стараюсь дышать глубже, чтобы унять тошноту.
- Так когда меня казнят? – спрашиваю, стараясь принять как можно более безразличный вид.
Сноу довольно улыбается, словно только и ждал этого вопроса.
- А кто говорил про казнь? – он отправляет на муки ещё одну ягоду.
- Хотите сказать, меня просто отпустят? – с горьким смешком говорю я.
Мерзкий смех сотрясает стены этого ужасного места. Ужасного из-за его хозяина.
- Конечно нет, – резко прерывает смех Сноу. – С чего бы мне вас отпускать? Я придумал для вас кое-что интереснее.
Куда уж интереснее?
- Я больше не буду сдерживать вашего возлюбленного, отдам вас ему. Пусть делает, что хочет: хочет – оставит вместо комнатной собачки, хочет – просто убьёт. Он, конечно, был не в восторге, но я сказал ему, чтобы хорошо подумал. При фантазии из вас можно извлечь немного пользы, – Сноу подходит ближе, я не дышу, повержена в шок его словами. Снова его мерзкая улыбка и злорадный шёпот: - Что может быть хуже для вас, мисс Эвердин – быть униженной тем, кто готов был тысячу раз пожертвовать за вас собственной жизнью?