Кроме дяди Гриши других маминых братьев я до войны
не встречал. Зато с ее единственной сестрой, тетей Машей, я
был знаком очень хорошо. Это была как бы моя крестная мама, потому что ее муж, дядя Исаак, держал меня на руках во время
обрезания. Этот обряд по религиозной еврейской традиции
означает приобщение евреев к Богу, символизирует союз
с Богом всех младенцев мужского пола. Он столь же естестве-
нен для евреев, как крещение для русских, и даже самые отпе-
тые атеисты вроде меня не в силах от него отказаться. Ко мне
тетя и дядя относились как к собственному сыну, и до войны я
ежегодно проводил у них большую часть летних каникул. У них
1. Детство 19
было два сына – Меир был старшим, а Гавриил (для близ-
ких Гава) был моего возраста и главным моим покровителем
в чуждой для меня обстановке провинциального окружения.
Они же спасли мне жизнь в первые месяцы войны, о чем я под-
робно расскажу далее.
Если уж зашел разговор о еврействе и еврейской тради-
ции, я хотел бы его продолжить. Моя мать и ее поколение
относились к тем евреям, которые почувствовали себя осво-
божденными революцией от ограничений и гонений, кото-
рым подвергались в царской России. Поэтому они с таким
энтузиазмом приветствовали Октябрьскую революцию и спо-
собствовали ее начинаниям. В первые годы Советской вла-
сти они широким потоком влились в ряды строителей нового
общества и добились в этом деле значительных успехов. Когда
Сталин выкорчевывал наивные лозунги свободы, равенства
и братства из реальной жизни страны, он не забыл и роль
евреев в осуществлении революционных преобразований.
По его собственному признанию он «подобно Моисею вывел
евреев из Политбюро», да и изо всех верхних эшелонов вла-
сти вообще. Последующие властители страны вплоть до пере-
стройки придерживались такого же курса.
Пережить и принять два таких решительных поворота
(сначала к полной свободе и даже привилегированному
положению, а затем к числу вытесняемого и подвергающе-
гося ограничениям меньшинства) удалось очень малому
числу евреев. Поколение моих родителей в основном оста-
валось до конца приверженцами советских лозунгов, одно-
временно находясь в плену старых традиций. А новое поко-
ление евреев, видя то, что происходит в стране, постепенно
освобождалось от фальшивых заверений и училось бороться
за свою независимость. Этот последний путь прошел и ваш
покорный слуга.
В такойситуациинеизбежнынестыковки,некоторыеиз них
я обнаруживаю и в своей судьбе. Первое, что приходит на ум, —
это ситуация с моим именем. Меня назвали Абрамом по деду
с отцовской стороны. Он жил в Литве и был по тем временам
довольно продвинутым человеком, поскольку исправлял долж-
ность присяжного поверенного в маленьком городке по имени
20
Соломоник А.Б. Как на духу
Свенчоне. Позднее, попав в Литву, я нашел его могилу на мест-
ном еврейском кладбище. Могила уже наполовину вошла
в землю, надгробный камень валялся рядом. Я прочел на нем
надпись на идише, удостоверявшую, что в могиле похоронен
именно мой дед. Водрузив камень на место, я сфотографировал
могилу и привез фотографию папе. Он был счастлив. По его
реакции я понял, насколько он был привязан к деду, чем и объ-
яснялось то, что я был наречен в честь него. Кстати, деда убили
польские жолнеры, захватившие часть Литвы сразу по оконча-
нии Первой мировой войны, просто потому, что он был пейса-
тый еврей, одетый в длинный черный халат.
Имя Абрам не принесло мне счастья ни в детстве, ни в юно-
сти. Большинство антисемитских анекдотов имели своими
героями именно Абрама и Сарру. Хорошо осведомленный
об этом, я всячески увиливал от того, чтобы представляться
как Абрам. В детстве я пользовался именем, которым назы-
вали меня в обиходе, – Бома; в юности представлялся при
знакомстве с девушками как Борис или еще как-либо. Лишь
в Израиле я стал полноценным Абрамом, и в таковом статусе
пребываю до сих пор.
Я не помню чрезвычайных антисемитских выпадов в свой
адрес во дворе: меня охотно принимали в общие игры и не
оскорбляли словесно либо физически. Зато разговоров отно-
сительно «презренных евреев вообще» я наслушался вдоволь.
Вспоминается эпизод в пионерском лагере, когда мне было
11 или 12 лет. Я сблизился с мальчиком моего возраста, и мы
с ним прекрасно проводили время, пока однажды он не выдал
при мне тираду о том, что евреи, мол, вредный народ, и что
Гитлер прав, когда их уничтожает. Это, несомненно, было
повторением речей, которых он наслушался в семье, потому
что ко мне он относился вполне прилично. После этого я
порвал с ним отношения, но долго раздумывал о том, почему
так относятся к евреям и как надо себя вести по этому поводу.
Всякий раз у меня появляется неприятный привкус во рту, когда я вспоминаю об этом эпизоде.
Я упомянул только что пионерский лагерь – расскажу
о нем. Обычно на летние каникулы мама спроваживала
меня к тете Маше в Невель. Одним летом ей удалось достать
1. Детство 21
путевку, и она отправила меня в пионерский лагерь, который
располагался на Карельском перешейке недалеко от Ленин-
града. Стало быть, это было после финской кампании, когда
Советы захватили Карельский перешеек. Лагерь оказался
привычной организованной тусовкой подростков, имевшей
своей целью их дальнейшее идеологическое оболванива-
ние. Тем не менее, мне есть что вспомнить именно об этом
лагере, где я попробовал себя в незнакомом детском коллек-
тиве. Я чувствовал себя в своей тарелке, быстро подружился
с несколькими ребятами, принимал участие в спортивных
играх, шутил, пел и веселился.
Во главе нашего отряда оказался симпатичный воспита-
тель. Он покорил меня тем, что пересказывал нам разные книги
и фильмы, которые он видел, а мы нет. Его рассказы я обожал.
До сих пор помню сагу о Зорро, герое из Мексики, который
горой стоял за угнетенных и обиженных. Он «одним махом
семерых убивахом», и это привлекало больше всего. Прилагаю
групповую фотографию из лагеря (я – первый слева в нижнем
ряду). На обороте этого фото наш воспитатель написал: «Будь
таким же веселым, но дисциплинированным».
22
Соломоник А.Б. Как на духу
О тогдашних настроениях советской молодежи говорит
и следующий инцидент. Как-то мы строем пошли на про-
гулку. Вдруг навстречу нам попался человек, который поче-
му-то привлек наше внимание: то ли он был одет необычно, то ли вел себя не так, как другие. Нас охватило массовое поме-
шательство, и мы решили, что он вражеский шпион. Мы его
просто-напросто задержали и доставили на ближайший пост
милиции, где его расспросили и отпустили. Помню, я был
полностью убежден, что он шпион, который подсматривал
(что там было подсматривать?) и сообщал об этом своим хозя-
евам. Эпизод этот незначителен, но говорит о том, как жители
страны были настроены по отношению ко всему необычному
и подвержены пропаганде недоверия и вражды к инородному, что вполне совпадало с царившей тогда шпиономанией и стра-
стью защитить отечество рабочих и крестьян. Весьма характер-
ная черта прошлой, да и сегодняшней России.
В целом у меня от лагеря остались весьма теплые воспо-
минания. Я был свой среди своих и легко вписывался в дет-
ское окружение. Вообще у меня не было тогда никаких сомне-
ний по поводу достоинств и преимуществ советской власти.
Я часто размышлял на тему о том, как мне крупно повезло
родиться в такой прекрасной стране, где все равны и где мне
предоставляются все возможности проявить себя на равных
условиях со всеми прочими. Как мне повезло родиться, напри-
мер, не в Соединенных Штатах, где угнетают негров и рабочий
класс. Лишь когда я вырос и на своей шкуре почувствовал, что
ко мне относятся совсем по-другому, нежели к представите-
лям титульной нации, у меня появились первые робкие сомне-
ния в правильности пропагандистских заверений, которые я
ежедневно получал из разных источников в огромных количе-
ствах. Но до этого было еще далеко. Должна была состояться
война и прочие гнусные события, поломавшие мое спокойное
и мирное существование.
1. Детство 23
2. Н АЧ А Л О В О Й Н Ы
Вторая мировая война началась нападением Германии
на Польшу, но к нам она фактически пришла в период фин-
ской кампании. Ленинград находился в эпицентре событий
этой «малой войны» по своей близости к фронту и по вовле-
ченности в военные события. Помню мрачные зимние месяцы
1939 года, введенную в городе светомаскировку и длинные оче-
реди за продуктами. Мама не справлялась с очередями, и мне
приходилось часами стоять в них для покупки ограниченного
уже тогда ассортимента продуктов. Впрочем, когда в Советской
России было изобилие продуктов? Помню и магазин, где мы
обычно «отоваривались», он находился на углу Загородного
проспекта и Звенигородской улицы. Был жуткий холод, и я
отбивал ногами чечётку, чтобы как-то согреться. Помню недо-
вольные физиономии соседей по очереди и иногда срывавши-
еся у них замечания в адрес властей. Это меня жутко бесило, так как я был уверен, что наши руководители во всем правы.
Все это было лишь слабой прелюдией к тому, что нас
ожидало в большой войне. Страна сама к ней стремилась, чтобы утвердить строй, похожий на советский, во всем мире.
Песня «Если завтра война» раздавалась из громкоговорителей
на каждом углу. Я был уверен, что если война произойдет, то
мы всех фашистов перебьем запросто. Мирная интерлюдия
между двумя войнами была счастливым, но быстротечным
эпизодом. Период передышки по иронии судьбы был запол-
нен мирным договором СССР с гитлеровцами и нашей актив-
ной помощью Германии, позволившей ей быстро подгото-
виться к нападению на нашу беспечную державу с ее «мудрым»
и «великим» вождем. Он не только прошляпил начало войны, но позаботился обескровить свою армию террором против ее
командного состава, а также предоставил Германии все необ-
ходимое для ведения войны. Отсюда и кошмар 1941 года.
Мне и моей маленькой семье довоенное время каза-
лось безоблачным. Занятия в школе шли своим чередом, мы
24
Соломоник А.Б. Как на духу
с мамой отделились от дяди, приобретя отдельную одиннадца-
тиметровую комнату в Лештуковом переулке. Это было совсем
близко от прежнего нашего жилья, и я продолжал поддержи-
вать прежние связи со своими дворовыми друзьями. В начале
июня 1941 года мама отправила меня к тете Маше. Ничего
не предвещало каких-то потрясений.
Помню 22-е июня как сегодня. Мы с Гавой пошли на пляж
купаться и, возвращаясь, увидали толпу народа, слушавшего
радиопередачу под большим тарелочным репродуктором. Мы
присоединились к ним. Это была речь Молотова о нападении
фашистов и объявлении войны с Германией. Люди расходились
сумрачные, погруженные в свои думы. Я шел домой, ликуя.
Вспоминаю свои бредовые пионерские размышления: «Нако-
нец-то наступил решающий момент. Это – столкновение двух
противоборствующих систем. Никакого сомнения – через пару
месяцев мы будем в Берлине, и страна заживет еще лучше».
Следующие несколько дней оставались внешне спокой-
ными, хотя были заполнены нервозными событиями. Меир, старший сын в семье, только что закончил выпускной год
в школе. Он был комсомольцем и немедленно завербовался
в народное ополчение. Ему выдали винтовку, и он уходил
куда-то патрулировать по улицам города. Дядя по приказу
сверху выкопал большую яму во дворе нашего дома, где могли
прятаться от бомбардировок члены семьи и наши соседи. Он
накрыл яму бревнами, и это оказалось самым мудрым поступ-
ком из всех прочих событий того времени. Мы, мальчишки, все воспринимали как незначительные детали, и никакого
значения им не придавали. Все было максимально интересно
и будоражило, но конкретный смысл происходящего был нам
недоступен. Я продолжать читать книги про Ната Пинкертона
и обращал мало внимания на окружающих. Когда над городом
пролетали самолеты, мы забирались на крышу нашего дома
(это было деревянное одноэтажное строение, и мы забирались
на крышу по обычной приставной лестнице). Оттуда наблю-
дали за самолетами.
Все мгновенно изменилось утром 8-го июля. Послышался
шум моторов, и мы с Гавой бросились на крышу. Самолетов
было необычно много, и они летели звеньями по три-пять
2. Начало войны
25
машин. Вдруг я увидел, что от самолетов отделяются каки-
е-то предметы и летят к земле. Послышались многочислен-
ные взрывы и мы поняли, что город бомбят. Мы немедленно
скатились на землю и побежали к вырытой дядей яме. Там
уже были напуганные взрывами люди. Яма быстро напол-
нялась. Последним спустился дядя. Он сидел в доме и читал
газету; так, с очками и газетой в руках, он спустился в убежище
и закрыл за собой входной люк. Количество взрывов возрас-
тало, стенки ямы ходили ходуном и грозили обвалиться. Все
испуганно сидели и молчали. Наконец бомбежка прекрати-
лась, и мы вышли наружу.
Мы обнаружили совершенно иной мир. За каких-то пол-
часа немцы разрушили город, превратив его в полыхающий
пожарами и бегущими людьми ад. Соседний дом, находив-
шийся от нас через улицу, был разрушен и горел. Во дворе
нашего дома я увидал огромный камень от фундамента этого
дома, переброшенный взрывом через улицу и входные ворота
к нам во двор. По улице в разные стороны бежали обезумев-
шие от страха жители. Дядя собрал нас в доме и приказал
собираться, чтобы вместе со всеми бежать из города. Нас было
четверо: дядя, тетя, Гава и я. Меир с утра ушел патрулиро-
вать, но мы его дожидаться не стали. Все были объяты ужасом
и стремились поскорее выбраться из города. Я быстро кинул
в заплечный рюкзак несколько книг (больше мне было взять
нечего), взрослые нагрузились более практически значимыми
предметами, и мы присоединились к бегущей и кричавшей
в истерике толпе.
Это было незабываемое зрелище, подобное картине Брюл-
лова «Последний день Помпеи». Поток людей с обезумев-
шими лицами, в спешно накинутой одежде, крича или бор-
моча что-то и поддерживая друг друга, устремился из города.
Кто-то ехал на телеге, кто-то толкал в коляске старика или
больного родственника – все двигались неизвестно куда,
стремясь поскорее выбраться из горящего города. Мы при-
соединились к потоку и вскоре вышли из толкучки куда-то
в поля. До ночи мы шли куда глаза глядят и остановились
в темноте около скирды сена. Дядя пошел в рядом стоявший
дом и купил молока и хлеба. Перекусив, мы легли спать в той
26
Соломоник А.Б. Как на духу
же скирде и провели там ночь. Проснувшись, дядя сказал, что
мы движемся в сторону наступавших фашистов, и мы решили
вернуться в Невель и разыскать Меира. Так мы и сделали.
Вошли в покинутое в спешке жилище, помылись, перекусили
и… решили, не дожидаясь Меира, покинуть город и двигаться
по направлению к Великим Лукам, где проходила железная
дорога и где мы могли уехать на восток.