В Горном институте начались занятия.
Иван и Валерия решили пожениться сразу же после окончания Иваном института.
Между тем любовь набирала обороты, как двигатель корабля, идущего в атаку. Валерия часто размышляла о любви. Сравнивала её с болезнью – это какое-то ненормальное состояние организма, и не только её, но и его. А вот лекарства против этой болезни ещё никто не придумал. Валерия не была сентиментальной, она была девушкой с очень твёрдым характером: если любила, то навсегда, если отказывала, то тоже навсегда.
Иван и Валерия были одногодками, но родившимися в разные месяцы. Это в дальнейшем служило шутливым препирательством при определении, кто должен быть старшим в доме: конечно, тот, чей месяц в год рождения был ближе к январю. Иван млел от счастья, разглядывая утром свою Леру в одной ночнушке, когда она расчёсывала волосы перед зеркалом.
– И это всё моё! – восклицал он, не вставая с постели.
– Твоё, твоё, – отвечала жена.
– Но и моё немножко, – добавляла она с усмешкой.
Уходя на службу и возвращаясь, Иван не обходился одним-двумя поцелуями. Он отлавливал Валерию по всему дому и страстно целовал, как будто вознаграждал себя за «недоцелованность» во время свиданий.
– Поцеловыш ты мой! – едва отдышавшись, говорила Валерия.
Иван совсем недавно сменил студенческую тужурку на мундир горного инженера. Выходец из мещанской семьи, Иван Богданов благодаря врождённым способностям окончил институт по первому разряду. Ему прочили неплохую карьеру по службе. Был он выше среднего роста и с волевым лицом, жёсткими усами и ровным пробором в волосах. Женщинам он нравился. Женщины ему нравились тоже. Но, изучив характер Валерии, он знал: случись что-нибудь такое-эдакое – и ему несдобровать.
Не успел закончиться медовый месяц, как Ивана призвали «отбывать воинскую провинность», после которой ему был присвоен чин прапорщика. В 1909 году Валерия подарила Ивану дочь Нину.
Мало сказать, что Иван был счастлив, он просто души не чаял в жене и дочери. В семье царили лад и согласие. Иван получал достаточное денежное содержание, работая на разных инженерных должностях. В 1912 году хозяйка дома на Зверинской, в котором Богдановы снимали квартиру, затеяли реставрацию и капитальный ремонт, семья переехала на юг, в город Новочеркасск, куда Иван получил назначение в Управление казенными горными заводами юга России. Евгений Богданов появился на свет 1 сентября 1913 года.
Иван, вернувшийся из командировки по горным заводам и рудникам юга, ворвался в палату с каламбуром:
– Ну, родная, показывай мне Богом данного Богданова…[8] Малыша назвали Евгением.
…1913 год – особая веха в истории дореволюционной России[9].
После переезда в Санкт-Петербург, в отремонтированный и отреставрированный дом, Валерия всё своё время отдавала семье: мужу и детям.
Наступил 1914 год. В воздухе витал запах пороховой гари. Иван говорил Валерии:
– Знаешь, Лера, мне кажется, что очень близко к нам подступает война.
Ведущие иностранные специалисты высказывались о неизбежном росте российской экономики в ближайшие годы. Но случилось так, что история не дала России необходимого спокойствия, и главное, мира как внешнего, так и внутреннего.
– Немцы уже больно активничают.
– Типун тебе на язык, Ваня, – возмутилась Валерия. – Куда я с этой малышнёй денусь?
– К сожалению, предотвратить войну мы не сможем, – приобнял жену Иван.
– Господи! Ещё и 10 лет не прошло с той проклятой японской войны… И вот опять! – Валерия замолчала, уткнувшись мужу в плечо.
Иван продолжал:
– События на Балканах таковы, что в них может вмешаться Россия, и тогда Австро-Венгрия и Германия тоже не останутся в стороне. Но ничего, пусть пруссаки только сунутся. Мы им покажем кузькину мать.
– Ну да, японцам мы уже показали, – парировала Валерия. – До чего же я не люблю это шапкозакидательство.
– Может, дай бог, и пронесёт, – успокоил её Иван.
К лету обстановка накалилась до предела. 28 июня 1914 года боснийский серб – студент Гаврило Принцип – убил в Сараеве эрцгерцога Австро-Венгрии Франца Фердинанда и его жену Софию Хотек. Последовали ультиматумы. В России была объявлена всеобщая мобилизация. 1 августа Германия объявила войну России. Солнечное затмение, случившееся 8 августа и прошедшее по местам будущих боевых действий, предвещало, по мнению верующих, приход Антихриста, разорение и неисчислимые бедствия.
Женечке не исполнилось и года, когда разразилась Первая мировая война.
31 августа 1914 года, в канун дня рождения Жени, Санкт-Петербург был переименован в Петроград. Это случилось в ходе борьбы с «немецким засильем». Но это название продержалось недолго. Через 10 лет, в 1924 году, год смерти В.И. Ленина, город получит новое название – Ленинград[10].
Иван Богданов сразу же после начала Первой мировой войны был мобилизован. И до самой революции 1917 года служил в царской армии при различных штабах в должности штаб-офицера для особых поручений. Непосредственного участия в боевых действиях он не принимал, но несколько раз попадал в перестрелки и был даже легко ранен. Валерия оставалась в Петрограде с двумя маленькими детьми, вся забота о которых легла на её хрупкие плечи.
Иван иногда по делам службы наведывался в Петроград. Когда он появлялся дома, весь в скрипучих ремнях, с саблей на боку и пистолетом в кобуре, счастью Жени и Нины не было предела. От него пахло табаком и чем-то таким, что описать было просто невозможно. Дети хохотали, когда он их расцеловывал, потому что усы были колючими, и они почти в унисон восклицали:
– Ой! Щекотно! Щекотно!..
Наступили переломные 1917 год, Февральская революция, отречение от престола Николая II. История понеслась вскачь. Вулкан революции продолжал извергаться, погрузив Россию в хаос беспорядков.
В воинских частях создавались солдатские комитеты, которым принадлежал контроль над офицерами. Отменялось отдание чести, офицеры лишались дисциплинарной власти. 1917 год ознаменовался кровавыми расправами над офицерами.
В памяти Валерии и даже Нины (а ей к тому времени исполнилось семь лет) остались горящие костры, разложенные прямо на тротуарах, пирамиды винтовок рядом с ними. Вокруг костров стояли солдаты в серых шинелях и папахах, матросы в расстёгнутых бушлатах…
После октября 1917 года Иван пришёл домой в шинели без погон и фуражке без кокарды. Разговора об отъезде из Петрограда даже не заводили. Иван вступил, как тогда говорили, в Красную гвардию, переименованную впоследствии в Красную армию. Его пайки не хватало для всей семьи. Выручала природная хватка Валерии, которой удавалось даже в такое тяжёлое время достойно вести домашнее хозяйство. Иван прослужил в Красной армии до 1921 года. После демобилизации он сразу же устроился на преподавательскую работу в нескольких ленинградских вузах. Но основным местом работы стал Ленинградский горный институт, где он был избран доцентом.
Нина Богданова училась в 178-й Трудовой школе первой и второй ступени при Педагогическом институте им. Герцена. Единая школа в то время подразделялась на две ступени: первая – для детей от восьми до тринадцати лет (5-летний курс), вторая – от тринадцати до семнадцати лет (4-летний курс). Школа располагалась в здании Константиновской женской гимназии, названной в честь великого князя Константина Константиновича Романова, президента Петербургской академии наук, общественного деятеля и поэта эпохи Серебряного века. Училась Нина легко и окончила школу в числе первых, но по своему социальному положению не имела права для обучения в вузах.
Жить стало легче. Иван к тому же писал статьи по техническому нормированию, публиковавшиеся в различных журналах.
А время шло своим чередом. Незаметно выросли дети. Детские игры в ленинградских дворах были такими же, как и во всех городах Советского Союза. И делились на «мальчишеские», «девчоночьи» и «смешанные». Во дворах многоэтажных домов всегда было много детей, которые каждый день гуляли на улице. Развлечений и забав было очень много: прятки, догонялки, футбол с хоккеем, чехарда. Девчонки скакали в классиках, прыгали через резинку и скакалку, играли с куклами в дочки-матери. Женя восхищённо смотрел на Нину, когда она громко выкрикивала считалки:
– На златом крыльце сидели царь-царевич, король-королевич, сапожник, портной. Кто ты будешь такой?
Или:
– Эники-бэники ели вареники…
Или ещё какую-нибудь белиберду.
В семье Богдановых было заведено один час в день отдавать музыке, и Валерия очень строго следила за этим распорядком. И Нина, и Женя к окончанию школы довольно прилично играли на рояле. Комнатный белый рояль был изготовлен на паровой фабрике пианино в г. Санкт-Петербурге (так значилось под крышкой рояля) ещё в прошлом веке.
Женя (а он был младше Нины на три года) учился в Советской единой 176-й Трудовой с индустриально-техническим уклоном девятилетней школе. Школы этого типа были созданы ещё в 1918 году взамен царских гимназий. Было введено также совместное обучение мальчиков и девочек. Обучение стало светским и тесно связанным с производством. Учителей тогда называли «шкрабами» (от «школьный работник»). С 1923 года по всей стране было введено платное обучение. В силу своего происхождения ни Женя, ни Нина не были приняты в пионеры и комсомол.
Они не ходили в церковь, с детства чувствовали, что они не такие, как все, им мешало социальное происхождение. Женя был отличником и обнаружил особую склонность к точным наукам (физике, математике и даже химии). Однако социальное происхождение не давало брату и сестре возможности поступить в институт и получить высшее образование.
Революция стёрла грань между сословиями. «Ваше благородие» и «ваше превосходительство» канули в Лету, туда же последовали «барышня», «сударь» и «сударыня», «господин» и «госпожа». Все эти обращения заменило пролетарско-крестьянское «товарищ». Почётно было быть рабочим и крестьянином.
Валерия Александровна из всех писателей выделяла Антона Чехова и частенько наставляла детей его словами: «В человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли». Любимым развлечением было кино. Фильмы смотрели по несколько раз. Иван Александрович научил Женю лет шести игре в шахматы. Оказалось, на свою голову. Нередко тот вечером выходил из своей комнаты с шахматной доской под мышкой и вопросительно смотрел на отца.
– Ну, что с тобой сделаешь, – восклицал отец, и они садились играть.
А уже через пару лет Иван Александрович частенько получал мат от сына. Нина в шахматы не любила играть, зато в игре в шашки ей не было равных. Она обыгрывала всех. Ну и, конечно, к чтению дети пристрастились с раннего возраста. Они не могли уснуть, если не прочитают страниц десять – двадцать. Валерия Александровна много внимания уделяла обучению детей иностранным языкам. В итоге Евгений владел несколькими языками, а на английском и немецком читал литературу в подлиннике.
Детство закончилось, а с ним и дворовые игры. Наступило отрочество, а с ним и столкновения с уличной шпаной. Женя избегал ссор с хулиганами. Но так уже повелось во все времена: отличников и «чистеньких» сверстники не любили.
Во дворе дома, где жила семья Богдановых, работал дворником то ли китаец, то ли японец, а может быть, и кореец, которого звали коротким именем Ван. Жители дома и вовсе называли его Иваном. Иван с круглым лицом и узкими глазами. Умора!
Женя часто приставал к матери и спрашивал её, как отличить китайца от японца или корейца. Мать отмахивалась:
– Да откуда я знаю…
Женя не унимался:
– Но ты же была на Дальнем Востоке и видела их всех…
– Видела, ну и что? Знаю, что китайцы ходили с длинными косами, а корейцы – в белых одеждах и в шляпах.
Ван жил в подвальном помещении дома в крохотной комнатушке, поддерживал двор в идеальной чистоте, а в свободное время сидел у стены дома на корточках, курил длинную трубку и наблюдал за жизнью двора. Его и без того узкие глаза были прищурены, и он напоминал китайского болванчика. Была такая фарфоровая статуэтка – сидящий китаец с головой, закреплённой на проволоке. При любом толчке голова начинала качаться туда-сюда, туда-сюда. Может, поэтому фигурку и назвали «китайский болванчик». В квартире Богдановых такой болванчик долго стоял на комоде.
Женя ещё в раннем детстве заглядывал в каморку дворника, расположенную прямо под крыльцом, прихватив какую-нибудь еду. Он удивился чистоте более чем скромного жилища. Ван покуривал трубку, а Женя просто сидел и просто думал. В гостях у китайца и думалось как-то по-особому.
Ближе к окончанию школы ему приходили в голову мысли о жизни. Он думал: «Почему это вся наша жизнь состоит из ожиданий? Сначала ждёшь, когда вырастешь и пойдёшь в школу, потом ждёшь, когда её окончишь, поступишь в вуз, окончишь его… Ждёшь, когда что-нибудь изменится… Все время ждёшь, ждёшь. Хорошо, если ожидания оправдаются, а если…»
Он даже в мыслях не мог предположить, что не всё, чего ты ждёшь, сбывается… А между тем Ван наблюдал, как драки со шпаной становятся всё серьёзнее. И не только синяками может закончиться очередная стычка. Ван наблюдал, как Женя беспорядочно машет кулаками, пытаясь отбиться сразу от всей шпаны.
Как-то он подошёл к Жене и сказал:
– Ходи моя сколо-сколо (т. е. быстрее)…
Он пошёл к себе в каморку под крыльцом, а Женя вспомнил, как мать говорила:
– Ты знаешь, Женя, я вспомнила, что китайцы и корейцы не выговаривают русскую букву «Р», заменяя её буквой «Л», а японцы, наоборот, вместо буквы «Л» говорят «Р». Женя пошёл вслед за Ваном, а тот поставил его против себя и проговорил:
– Твоя моя мотли и делает так…
Он заставил Женю повторить несколько приёмов какой-то неизвестной то ли борьбы, то ли бокса, добиваясь почти автоматического их исполнения.
В следующей стычке Женя легко раскидал по двору напавших на него хулиганов. На этом закончились походы шпаны в их двор.
Ван покуривал трубку, покачивал головой с удовлетворением. В дальнейшем эти приёмы Женя использовал в крайних случаях, но один из таких случаев попал в милицейский протокол и аукнулся в процессе допроса, уже в НКВД. После поступления в институт Женя хотел поделиться с Ваном своей радостью, но в каморке находился уже другой дворник, а Ван куда-то исчез навсегда…
После окончания школы Нина попыталась поступить в горный институт Ленинграда и получила отказ: «Мест нет», как и было в других вузах, куда она обращалась.
Иван Александрович утешал, как мог, дочь, списался с братом Валерии Дмитрием, который заведовал кафедрой в политехническом институте во Владивостоке, и с ректором этого вуза Вологдиным Виктором Петровичем.
После беседы с женой Иван Александрович сказал Нине:
– Поедешь во Владивосток, поступишь в ГДУ – дядя поможет, – а через год переведёшься в горный институт и переедешь в Ленинград…
Тактический ход по преодолению запретов власти сработал. Двоюродный брат Нины Вадим Мацкевич писал в своих воспоминаниях:
«В сентябре 1928 года я поступил по конкурсному экзамену в ДВПИ. Готовились к экзаменам вместе с Ниночкой Богдановой, моей двоюродной сестрой, приехавшей для этого из Ленинграда. Жили летом на Океанской, на даче Ломан. Как дети интеллигенции, что было близко к «лишенцам»[11], мы вряд ли попали бы в институт. Но папа к тому времени был уже преподавателем лесотехнического факультета, это сыграло свою роль. Нас приняли – меня на механический факультет, а Нину – на горный. На следующий год она уже перевелась в Ленинградский горный»…
Студенткой старших курсов она уже работала на Дальнем Востоке и в Средней Азии геологом, занимая различные инженерные должности, вплоть до начальника поисковых партий. В выборе профессии, вероятнее всего, сыграли отцовские гены. Особым здоровьем она не отличалась, но стойко переносила все тяготы геологической службы.
В 1933 году она вышла замуж за своего начальника по работе Виктора Волкова.
Евгений окончил школу в 1930 году на одни пятёрки и подал документы для поступления в Ленинградский машиностроительный (политехнический институт), но получил стандартное: «…в число студентов по специальности не зачислены за отсутствием мест». Пришлось вмешаться отцу. Дело в том, что к тому времени действовала десятипроцентная норма поступления в вузы детей специалистов только по развёрстке Ленинградского областного совета народного хозяйства (ЛОСНХ).