В кино героя Эвелла звали Ричард Шерман. Тридцативосьмилетний руководитель издательства остался один в своей нью-йоркской квартире в то время, пока его жена и семилетний сын проводят лето в штате Мэн. Он сдал внаем верхнюю часть квартиры, где нет кондиционера, великолепной блондинке, работающей в рекламе на телевидении — ее называют просто «Девушка» (Монро), — которая вскоре становится объектом фантазий Шермана. Нескольких кратких столкновений с ней достаточно, чтобы Шерман начал фантазировать о своих романтических отношениях с ней, придумывая ряд невероятных ситуаций. «Отношения» в сознании Шермана становятся настолько серьезными, что это уже начинает походить на паранойю. Его жена, проводящая отпуск вдали, Элен (Эвелин Кейес), знает о его предполагаемой неверности. Остальная часть сценария менее интересна — кино разваливается на середине. Можно лишь сказать, что Мэрилин ошеломительна в каждой своей сцене.
Съемки начались 1 сентября 1954 года в лос-анджелесской студии «Фокс». Первая сцена была эпизодом с «разлетающимся платьем» и снималась 15 сентября в час дня. Образ Монро в платье цвета экрю, созданном Травильей, стоящей на решетке подземки, со взлетающей гофрированной юбкой, которую она радостно, но безуспешно пытается опустить, навсегда твердо закрепился в коллективном сознании любителей кино. 5000 зрителей наблюдали за этой съемкой на пересечении 52-й улицы и Лексингтон-авеню около театра «Люкс». К сожалению, одним из них был Джо ДиМаджио.
Джо позвал туда Уолтер Винчелл, который, как стало известно, попытался получить его восторженное интервью для своей колонки, но участие его жены в такой провокационной сцене — даже при том, что все было очень хорошо организовано — привело его в бешенство. Билли Уайлдер описал выражение лица ДиМаджио как «смертельную ненависть». Даже при том, что Мэрилин из соображений скромности надела две пары трусиков, под огнями софитов сцена выглядела более откровенной, чем бы этого хотелось Джо. Джеймс Хаспил присутствовал на съемке и вспоминал: «Я должен признаться, что я без проблем мог угадывать силуэт Мэрилин через ее трусики. Большинство изданных фотографий не показывает этого. Я думаю, что они снимали эту сцену не меньше 15 раз, так что эта очень захватывающая, глубоко личная сцена происходила на моих глазах много-много раз. Тем не менее я был свидетелем гнева ДиМаджио. Джо стоял там с кислой физиономией. В защиту Монро я могу сказать только, что в своей гримерной она не могла предположить, что огни софитов покажут так много...»
ДиМаджио помчался назад в отель «Сент-Реджис» и стал ждать жену, которая должна была вечером вернуться домой после рабочего дня. Там он излил на нее свой гнев. Он гонял ее по комнате, бил и кричал. Скандал был настолько шумным, что другие постояльцы гостиницы сообщили об этом руководству отеля, опасаясь серьезных последствий. Наташа, жившая в комнате по соседству, сильно встревожилась и постучала в дверь четы ДиМаджио. «У вас все в порядке?» — крикнула она, безусловно зная ответ. Дверь распахнулась, и из номера, сверкая глазами, вылетел Джо. Его лицо было багровым от ярости. «Катись отсюда! — заорал он на нее. — И хоть сейчас не суй нос не в свое дело». Несколько позднее Милтон и Эми Грин обедали с Джо и Мэрилин. Они заметили синяки на спине Мэрилин. На следующий день Глэдис Виттен, парикмахер студии, заметила ушибы на ее плечах, «но мы закрыли их косметикой», сказала она.
«Это было последней каплей — заметил Стейси Эдвардс, который встретил Джо в Нью-Йорке в день съемок. — Джо разразился угрозами в ее адрес. Это было ужасно. После того как он снова побил ее, она сказала ему, что с нее достаточно и она требует развода. Я говорил с Джо приблизительно три недели спустя и спросил его о том вечере. Он сказал: «Признаюсь, ситуация вышла из-под контроля. Но она меня достала. Ей не важно, что я чувствую, она хочет делать то, что она хочет». Это был весь ДиМаджио. Он мог быть нежным и влюбленным, когда все было так, как ему нравилось. В противном случае он бывал довольно грубым. Должен вам сказать, я потерял уважение к Джо, когда узнал, что он бил Мэрилин Монро. Я тогда подумал: «Ну как может мужчина поднять руку на такое прекрасное создание?!»
Годы спустя Мэрилин призналась своему парикмахеру, Сидни Гилярофф, очень известному в свое время мастеру, работавшему со звездами Голливуда: «Джо бил меня дважды. В первый раз я предупредила его: «Никогда больше не делай этого». Я не собираюсь терпеть это. Затем, после того, как он видел меня во время съемок эротичной сцены для фильма «Зуд седьмого года», он избил меня в гостиничном номере. В конце концов я закричала: «Хватит! Не знаю, что заставляет мужчину бить женщину — уязвимую и слабую. Не понимаю!»
16 сентября ДиМаджио покинул Нью-Йорк. На следующий день Мэрилин не пришла на студию. Ее доктор сказал, что она лежит дома с гриппом. Она смогла вернуться на съемки только через четыре дня. Даже Дэррил Занак — возможно, сам очень жестокий человек, особенно в комментариях о своей звезде Монро, — ужасно переживал по поводу того, что происходило в ее личной жизни. Он послал записку Билли Уайлдеру, уверяя режиссера: «Другие актрисы могли бы хорошо сыграть в этом фильме, но ничто не может восполнить неповторимость Мэрилин».
Билли Уайлдер лучше всего сказал о притягательности Мэрилин ее биографу, Дональду Спото: «Она выглядит на экране так, как будто вы можете протянуть руку и коснуться ее, она своего рода реальный образ, находящийся за пределами простой фотографии. Но есть в ней еще что-то. В ней было что-то особенное. У нее был природный инстинкт произносить комические реплики и придавать им нечто дополнительное, нечто особенное. Она никогда не была вульгарна в роли, которая иначе могла бы стать таковой, вы всегда с удовольствием видели ее на экране. Если собрать все воедино, у нее было качество, которого не было больше ни о кого, разве что у Греты Гарбо. Ни у кого».
Самое ошеломляющее в работе Мэрилин над фильмом «Зуд седьмого года» то, что она смогла превозмочь обстоятельства, несмотря на страдания в своей личной жизни. Именно так поступают настоящие кинозвезды — они отдают камере все, что имеют, даже тогда, когда им нечего дать. Она играла роль Девушки так, как будто родилась только для этого. Она знала о своей ошеломляющей красоте и о том, какое влияние она оказывает на мужчин, даже порой шутила об этом. Но она шутила над собой, не над мужчинами. Мелисса Андерсон из «Виллидж Войс» писала: «Монро настолько приковывает к себе внимание людей, что даже вне сцены мы с нетерпением ждем ее появления, искренне огорчаясь, когда она уходит. В большей части фильма она одета в белые платья, появляясь в нежно-розовом вечернем платье в обтяжку в одной из последних фантазий Шермана. Очевидно, это сделано для того, чтобы показать девственную чистоту созданного ею образа и полное отсутствие хитрости. Ее прическа из коротких завитых волос, выполненная Элен Терпин, навечно соединилась с образом Мэрилин».
Во время съемок эмоциональные проблемы Мэрилин сказались и сыграли свою злую роль. Помимо ее опозданий и плохой подготовленности, кто-то из членов съемочной группы рассказывал, что одну из сцен пришлось переснимать 40 раз — считалось, это увеличило бюджет фильма в 3,2 раза — более чем на миллион. Несмотря на это, фильм смог принести неплохой доход, обеспечив кассе «Фокс» 12 миллионов долларов. Та самая сцена с взлетающим платьем, которая привела Джо в бешенство, стала символом этого фильма, и аркетинговая команда «Фокс» постановила, что ее надо увеличить до высоты в 52 фута. Затем огромное изображение Монро было вырезано и помещено перед Государственным театром «Лью» на Таймс-Сквер, где проходила премьера фильма. Это стало сенсацией.
Мэрилин разводится с Джо
Она знала, что ей необходимо это сделать, но от этого было не легче. Очень много рассказывали о том, что она вызвала своего поверенного, Джерри Гислера, и сказала ему, что хочет развестись. Однако Марибет Кук, работавшая в то время у Гислера, рассказывает совсем иную историю. Она вспоминала:
«Все мы знали, что Мэрилин Монро по-прежнему безумно влюблена в Джо, но он бьет ее. Несмотря на это, она не хотела позволить ему уйти. Должна сказать — и Джерри не хотел бы, чтобы в то время кто-то узнал об этом, — что Мэрилин вызвала его из Нью-Йорка и сказала ему, что ей кажется, она хотела бы уехать от Джо, но еще точно не уверена в этом. Когда она вернулась в Лос-Анджелес, она не вызывала Джерри, чтобы попросить его составить документы для развода. Возможно, она думала, что он знает кого-нибудь, кто мог бы поговорить с Джо и исправить ситуацию. Она отчаянно пыталась найти способ спасти свой брак. Именно Джерри сказал ей: «Послушайте, Мэрилин, вы мне очень нравитесь. Как ваш друг, я должен сказать, что вам надо выбросить этого подонка из своего дома». Для Джерри это очень нетипично. Он представлял самые великие имена Голливуда и никогда не позволял себе высказывать свое личное мнение. Но с Мэрилин Монро все было по-другому. Когда он узнал, что происходит, он был очень расстроен. Я помню его слова: «Черт побери, я ведь поклонник и Джо ДиМаджио. Или, по крайней мере, я был его поклонником».
4 октября Джерри Гислер — мужчина средних лет, крепкий, плотный, с глубокими залысинами над румяным лицом — направился к Джо ДиМаджио с документами на развод. «Я помню его высказывание: «Господи, я только что звонил Мэрилин, чтобы спросить ее, где Джо, чтобы собственноручно передать ему документы в знак моего уважения к нему, и где, как ты думаешь, он находится? Дома, с нею!» Оказалось, что он все еще живет в том же самом доме, хотя я думаю, что они спали в отдельных спальнях или, возможно, на разных этажах. Он пошел к ней домой и передал Джо бумаги. Он сказал мне, что ДиМаджио посмотрел на документы и сказал: «Большое спасибо», хлебнул пива и снова перевел взгляд на экран телевизора. Вернувшись в офис, Джерри сел в кресло. Он выглядел совершенно измотанным. Я спросила его: «С вами все в порядке?» Он ответил: «Я только сказал Джо ДиМаджио, что Мэрилин Монро разводится с ним. Как ты думаешь, со мной все в порядке?» Я думаю, что именно в это время они с Мэрилин послали Дэррилу Занаку служебное письмо с просьбой не допускать ДиМаджио на территорию студии. Так что все действительно было кончено.
На следующее утро в доме Мэрилин на Палм-Драйв в Беверли-Хиллс царил настоящий хаос. Я должна была встретиться там с Джерри, чтобы передать ему бумаги, но даже не смогла войти в дом, потому что он был плотно окружен репортерами, ночевавшими под открытым небом, ожидая новостей. Наконец я вошла в дом, и там тоже было полно народа и царил беспорядок. Беспорядок — это еще слабо сказано: все выглядело так, как будто там никогда не убирались! На кухне лежало много еды, повсюду стояли немытые тарелки с объедками: на столе в кухне, в гостиной. На полу валялись смятые, пустые банки из-под пива [...], разбросанная одежда [...], повсюду стояли пепельницы, заполненные сигаретами [...], то есть я хочу сказать, это был настоящий свинарник. Кто-то, кто работал на Мэрилин в то время — не помню точно, но, по-моему, это был ее специалист по печати, Сидни Сколски, — не позволил мне подняться наверх, в ее комнату, где, как я знала, находился Джерри. Мне сказали, что она серьезно больна и ее нельзя тревожить, или, как мне было сказано, «она больна и лежит в постели». Я ушла. Тем вечером я поговорила с Джерри по телефону, и он сказал мне: «Бедняжка, она больна, ее накачали лекарствами... она очень опечалена... ей очень плохо...» На следующий день была устроена пресс-конференция. Я не пошла на нее. Это был настоящий зоопарк».
Мэрилин Монро вышла из своего дома утром 6 октября, чтобы встретиться с репортерами. Она была одета во все черное: облегающий черный свитер с соответствующей габардиновой юбкой и чулками, с черным кожаным поясом. Она обернулась к Джерри Гислеру, ища у него поддержки, и он сказал им, что «сегодня утром мисс Монро не сможет ничего вам сказать. Как ее поверенный, я говорю за нее и могу только сказать, что эти прискорбные события были вызваны карьерными разногласиями». Репортеры продолжали выкрикивать свои вопросы. Мэрилин, казалось, вот-вот упадет в обморок. «Я ничего не могу сказать вам сегодня, — произнесла она почти шепотом. — Я сожалею. Очень сожалею». Затем она сломалась и начала плакать, уткнувшись лицом в плечо поверенного. Никогда ни один репортер и мечтать не мог о столь мелодраматическом кадре, заслуживающем освещения в печати. Даже когда она не думала играть на публику, Мэрилин Монро всегда смотрелась потрясающе. Во всем мире тем вечером и на следующий день появились фотографии с той краткой пресс-конференции. Это не было актерство. «В тот день она дошла до края, — говорила Марибет Кук. — Джерри пришлось прямо оттуда отвезти ее к врачу, где ей дали еще таблеток, чтобы она смогла дотянуть до конца дня. Затем он отвез ее домой, где она сразу упала на кровать. Она не хотела ни с кем разговаривать. Я все время думаю о том, что в то время ей было всего 28 лет. Как долго вы бы могли выносить такую жизнь?»
Действительно, в то тяжелое для нее время Мэрилин практически ни с кем не общалась, и даже ее любимая сестра Бернис не могла достучаться до нее. Поэтому 8 октября она послала ей письмо:
«Дорогая Мэрилин!
Новости о тебе и Джо стали для нас настоящим ударом, и нам очень жаль слышать все это. Я знаю, что ты очень одинока сейчас, — так соберись и приезжай погостить к нам, возможно, это поможет тебе развеяться. Понятно, что ты очень занята все время, но, если бы ты смогла прилететь сюда хотя бы на несколько дней, я уверена, ты бы почувствовала себя намного лучше. Мы все те же, какими ты знала нас в прошлом, — правда, немного потолстели и постарели, ха-ха. Мона Рей очень занята в школе, и ей это нравится. В этом году она очень старается стать лидером школьной команды поддержки для футбольной команды в этом году. Мы очень любим тебя и надеемся вскоре увидеть.
Твоя сестра
Бернис».
Если бы Бернис знала о некоторых неприятных ситуациях, происходивших в жизни ее сестры, она бы, возможно, еще настойчивее приглашала бы ее пожить у них в Детройте. Однако Мэрилин скрывала многие печальные моменты даже от своей сестры. Прежде всего, она не хотела волновать ее. Во-вторых, она просто не хотела передавать ей информацию, на случай, если попытка какого-нибудь ушлого репортера обмануть ее увенчается успехом. Каждый раз, когда она разговаривала с Бернис, она, прежде чем закончить разговор, произносила одно и то же: «Пожалуйста, обещай мне, что ты ничего и никому не будешь рассказывать обо мне». Учитывая, что им пришлось пережить вместе, можно было подумать, что Бернис будет последним человеком, по поводу несдержанности которого Мэрилин могла бы беспокоиться. Однако сестра Джима Догерти передала историю о Мэрилин в печать, и даже при том, что она показывала Мэрилин в весьма выгодном свете, для нее это стало очень неприятным открытием. Получалось, что верить нельзя никому.
Синатра
Одним из тех людей, которым Мэрилин Монро действительно доверяла в это время, был Фрэнк Синатра. Лена Пепитоун, ее секретарь, вспоминала, что, когда развод Мэрилин с Джо ДиМаджио подходил к завершению, она несколько недель жила с Фрэнком Синатрой, чтобы восстановиться эмоционально. Большая часть воспоминаний в книге, которую Пепитоун написала совместно с Уильямом Стэдиемом в 1971 году, называющейся «Мэрилин Монро — конфиденциально», подвергается сомнению. Однако эти ее воспоминания истинны.