Как Мэрилин ухитрялась вернуть Мэрилин Монро, когда ей это было нужно в профессиональных целях, находясь при этом в сильнейшем возбуждении и напряжении, оставалось тайной для ее друзей и партнеров. Казалось, перед камерой она обретала истинное счастье и наконец могла видеть себя настоящую. Все остальное — ее реальная и личная жизнь, — все это не шло ни в какое сравнение. Правда, самым быстрым способом ощутить себя Мэрилин Монро было прекратить принимать торазин, что она и делала в то время. По ее мнению, пока она была слабой и сексуальной, она была Мэрилин Монро. И только через несколько месяцев, когда репортер Алан Леви спросил ее, счастлива ли она, она ответила: «Можно и так сказать. Я разная. Я всегда могу стать очень веселой. Все зависит от ситуации или компании».
Рассказ Дугласа Киркланда дает превосходную возможность сравнить впечатление от Мэрилин. Ее специалист по печати и рекламе, Майкл Селсман, рассказывает, что случилось, когда он со своей женой, актрисой Кэрол Линли, должны были встретить Киркланда в квартире Монро, чтобы просмотреть получившиеся снимки. «Кэрол была на девятом месяце и могла родить в любой момент, — вспоминал он. — Я не мог и не хотел оставлять ее дома одну, так что я взял ее с собой в квартиру Монро. Я постучал в дверь, а Кэрол стояла рядом со мной, вся дрожа. ММ открыла дверь и посмотрела на Кэрол, которую она знала, так как у них были когда-то смежные раздевалки в студии. Затем она сказала, обращаясь ко мне: «Вы входите, а она может подождать в вашем автомобиле». Это было неожиданно, и я в какое-то мгновение был просто ошеломлен. Мы с Кэрол обменялись взглядами, и я уверил ее, что буду отсутствовать всего 15 минут».
В какой-то момент к ним присоединился Дуглас Киркланд. Селсман продолжает: «Практически каждый актер, с которым я работал, перечеркивал жирным красным карандашом не понравившиеся ему негативы. Но не Мэрилин. Она взяла ножницы и покрошила каждую не понравившуюся ей фотографию на мелкие кусочки, которые затем выбросила в корзину для бумаг. Этот процесс занял три часа, в течение которых я неоднократно вставал, пытаясь уехать, но Мэрилин приказывала мне сесть. Это было первое свидетельство способности Мэрилин Монро к жестокости. Дуг сказал ей, что негативы и снимки являются его собственностью, что ему можно доверять, и он никому не покажет их, если ей не хочется. Но это не подействовало. Бедный Дуг! Она просто стерла его в порошок. Он говорил: «Но мне нравится этот снимок!» Она отвечала ему: «Нет! Я не хочу. Я не желаю выглядеть подобным образом. Это — смерть».
Дуглас Киркланд сохранил о том вечере совершенно иные воспоминания. «Да, она крошила негативы на мелкие кусочки — и это было очень неприятно, — рассказывал он. — Это было отвратительно, то, как она измельчала их. Однако было совершенно ясно, почему она это делала, и те, которые она уничтожила, действительно были не самыми лучшими. Она была очень профессиональна. Она хотела оставить только те фотографии, которыми могли наслаждаться ВСЕ. Или, как она выразилась, когда увидела снимок, который ей действительно понравился: «Мне нравится этот, потому что она [Мэрилин] напоминает девушку, с которой мечтает очутиться в постели каждый водитель грузовика. Это хорошая девушка для хорошего парня». Тем не менее я полностью согласен с тем, что она была намного более мрачной, чем та женщина, которую я снимал за день до этого, — говорит Киркланд. — Вчера она была сексуальной, яркой и возбужденной, но 24 часа спустя она была мрачной, унылой и тревожной. Она открыла нам дверь с шарфом на голове и в темных очках. Я не знаю, что могло произойти за столь короткий срок и так сильно изменить ее личность, но это был совсем другой человек. Был ли я испуган? Считал ли я ее ужасной? Черт возьми, конечно нет. Совершенно нет. Нет, нет, нет. В конце концов, это же была Мэрилин Монро».
Две точки зрения двух разных свидетелей об одном и том же вечере. Вероятно, они оба точны. Мэрилин посылала одно и то же сообщение и специалисту по рекламе, и фотографу, они только поняли его по-разному. Однако они согласны в одном: это был не лучший из ее вечеров.
Примечания
1. В феврале 1962 года Фрэнк Синатра объявил о своем намерении жениться на танцовщице Джульетте Проувс. Выпуская его третью биографию, «Почему я?», Сэмми Дэвис сказал, что это объявление было способом, которым Фрэнк увеличил дистанцию между собой и Мэрилин. «Мэрилин была его возлюбленной, но Фрэнк был уже по горло сыт ею, — вспоминал Сэмми. — Затем мне стало известно, что он встречается с Джульеттой и решил жениться на ней». Я позвонил ему и спросил об этом — он бросил трубку. Я понял, что он не хочет ничего говорить по этому поводу. Но я точно знаю, что это в некотором роде имело отношение к Мэрилин — он пытался как-то отвязаться от нее».
«Мэрилин очень переживала это заявление [о возможной женитьбе Синатры с Проувс], — сказал Джордж Джекобc. — Это также привело ее к зеркалу. Джульетта была моложе ее на десять лет; но, что еще хуже, у нее были более красивые ноги. Смешно, но Мэрилин и Два [Гарднер] были не уверены в красоте своих ног. Они скулили, что они слишком короткие, слишком жирные. Наверно, Мэрилин провела перед зеркалом немало дней, примеряя по сто пар высоких каблуков и спрашивая любого, кого могла поймать, какие из них выглядят на ее ногах лучше. Никто не воспринимал отказ тяжелее, чем Мэрилин».
Как оказалось, предложение Фрэнка Синатры Джульетте Проувс продержалось всего шесть недель.
Контроль доктора Гринсона
В конце 1961 года Мэрилин Монро купила дом приблизительно за 77000 долларов. Она хотела иметь жилище, которое было бы максимально похоже на дом доктора Гринсона, и она нашла его. Она искала его довольно долго. Однажды она и Пат Ньюкомб нашли дом, который Мэрилин очень понравился. Они стояли вдвоем около бассейна, обсуждая его, когда владелец — женщина — вышла и уставилась на Мэрилин. Она простояла так довольно долгое время и наконец сказала: «Я знаю, кто вы! Немедленно покиньте мой дом!» Они не давали повода для такой резкой реакции, однако к тому времени люди относились к Мэрилин по-разному. Были люди, которые ее обожали, но были и такие, кто осуждал ее. Расплакавшись, Мэрилин вместе с Пат быстро покинула дом.
Новый дом Мэрилин с тремя спальнями и двумя ванными был удивительно маленьким — по стандартам шоу-бизнеса. Это был одноэтажный дом типа гасиенды на Файф-Хелен-Драйв около Брентвуда, в Калифорнии. Гостиная была настолько маленькой, что в ней с трудом поместились бы три предмета мебели. Ванные были чрезвычайно маленькие, как и кухня. В целом это напоминало маленькую, очень скромную квартирку. При доме был плавательный бассейн и пышный сад. Все владение было окружено стеной от улицы и находилось в конце тупика. Оно было очень уединенным. Под передней дверью была вцементирована плитка с выгравированной надписью CURSUM PERFICIO. За прошедшие годы эта надпись была переведена с латыни как «Мой путь начинается здесь». Предполагалось, что Мэрилин желала смерти и, возможно, установила эту плитку, чтобы сообщить об этом. Однако буквальный перевод этого девиза: «Я завершаю путь». Эта надпись много лет писалась на дверных проемах европейских домов, чтобы поприветствовать гостей. Эта плитка была установлена при строительстве дома, за тридцать лет до того, как Мэрилин приобрела его. Она сказала, что с нетерпением ждет возможности обставить этот дом мебелью в мексиканском стиле, которую она надеялась купить во время ее поездок туда. Несмотря на эту важную покупку, к концу года Мэрилин была в ужасной форме. Ее настроение резко упало, и казалось, она ни за что не сможет снова подняться на ноги. В начале 1962 года она должна была начать сниматься в новом фильме «Что-то должно произойти», однако он не вызывал у нее никакого интереса.
По сравнению с тем, какой она была в Нью-Йорке, когда вместе с ней была ее сестра Бернис (по крайней мере, ее эмоциональное состояние казалось тогда достаточно стабильным), в Лос-Анджелесе ей стало намного хуже. Те ее знакомые, кто не знал о ее диагнозе, приписывали это изменение в ее поведении постоянной терапии, которую она получала от доктора Гринсона. Она приходила к нему почти каждый день. Затем, вечером, она часто обедала с семьей Гринсонов. Иногда она ночевала у них. Несомненно, самая большая проблема, вставшая перед доктором Гринсоном, состоит в том, что некоторые из его советов и действий не способствовали улучшению его репутации. Отчасти то, что он делал, было странным, подозрительным и выставляло его в не слишком хорошем свете. Примером может послужить следующая история.
Одним из лучших друзей Мэрилин был Ральф Робертс — актер и ее личный массажист, которого называли «Рэйф». Поскольку он был постоянным компаньоном Мэрилин, она послала за ним, чтобы он приехал и жил в Лос-Анджелесе вместе с ней. Она относилась к нему как к брату. Однажды доктор Гринсон объявил, что Робертс должен уехать. «Тут собралось слишком много Ральфов», — сказал он Мэрилин. Она не могла поверить ушам. «Но он один из моих лучших друзей», — протестующе сказала она. «Мне это не интересно, он должен уехать, Мэрилин», — сказал Гринсон. «Но я называю его Рэйфом, не Ральфом», — заявила она. В ее голосе зазвенела истерика. Казалось, она считала, что проблема была в имени ее друга, а не в его присутствии. «Рэйф! Рэйф!» — она повторяла это много раз. Гринсон завершил разговор: «Мне не важно, как вы его называете, вы слишком зависите от него». В тот же вечер Мэрилин сказала Ральфу, что он должен возвратиться в Нью-Йорк. Затем, согласно воспоминаниям людей, которые хорошо знали ее тогда, она рыдала всю ночь напролет. Однако она чувствовала, что бессильна что-то сделать с этим, настолько она уже зависела в то время от доктора Гринсона.
Еще один пример властного характера Гринсона можно увидеть в письме, которое он написал коллеге (в мае 1961 года): «Прежде всего, я пытаюсь помочь ей не быть настолько одинокой и из-за этого погружаться в лекарства или связываться с людьми, которые образуют с нею своего рода садомазохистские отношения. Подобное руководство приходится осуществлять над юными девушками, которые нуждаются в руководстве, дружелюбии и твердости, и, похоже, она хорошо воспринимает такое руководство. Она впервые сказала, что с нетерпением ждет возможности приехать в Лос-Анджелес, потому что сможет поговорить со мной. Конечно, это не мешает ей несколько часов провести в Палм-Спрингс с г. Ф.С. [несомненно, Фрэнк Синатра]. Она хитрит со мной, как с одним из родителей...»
Кажется верной информация о том, что Мэрилин чувствовала себя обязанной объяснять свои романтические переживания Гринсону, как будто он имел право санкционировать или отвергать их. Например, в марте 1961 года она написала ему письмо, в котором описала «порыв страсти» с кем-то, кого она не назвала. Она сказала, что он был замечателен в постели, но она знала, что Гринсон не одобрит эти отношения. Многие репортеры, исследовавшие ее жизнь за последующие годы, предположили, что она говорила об одном из братьев Кеннеди. Но на самом деле она тогда еще не встречалась с ними. Скорее всего, она говорила о Фрэнке Синатре.
Ситуация, с точки зрения ее знакомых, стала еще более неприятной после того, как ее новым поверенным стал Микки Радин — шурин Ральфа Гринсона. Радин был также адвокатом Фрэнка Синатры, а Гринсон был врачом Синатры. «Никто не понимал, почему Синатра воспользовался услугами Гринсона, несмотря на состояние другого его известного пациента — Мэрилин, — говорил в то время один из друзей Мэрилин. — Это было довольно жутко. Куда бы вы ни кинули взгляд, вы везде натыкались на Гринсона».
Пат Кеннеди Лоуфорд была одной из тех, кто не поддерживал увлечения Мэрилин доктором Гринсоном, и она ясно дала это понять во время завтрака с Мэрилин. Ее отец, Джозеф, в конце 1961 года перенес удар, и у нее был трудный период — ей нелегко было принять факт, что такой яркий мужчина, как Джо, оказался парализованным. Мэрилин и Пат договорились встретиться в ресторане «Бичкомбер» в Малибу. «Бичкомбер» был любимым рестораном Пат. Когда в 1955 году она родила сына, Кристофера, они с Питером остановились в «Бичкомбере», чтобы отпраздновать его рождение. Они положили младенца рядом с собой в небольшой плетеной колыбельке, заказали пару мартини и выпили. Это был счастливый день. Однако во время встречи с Мэрилин Пат чувствовала сильную грусть. По воспоминаниям Пат Бреннан — которая присоединилась к ним в ресторане, — Пат плакала и рассказывала об отце, в то время как Мэрилин почти отстраненно наблюдала за ней.
«Вы любите отца?» — Мэрилин спросила Пат, которая была потрясена этим вопросом.
«Конечно», — ответила Пат.
«Доктор Гринсон говорит, что мне не нужен отец, — заявила Мэрилин. — Они не обязательны. Не у всех они бывают».
Если Мэрилин пыталась таким образом утешить Пат, это, конечно, не сработало. Но скорее всего для Мэрилин это была просто вольная ассоциация на тему беседы. Это был не лучший день для Мэрилин.
«Вы слишком много общаетесь с этим парнем, — холодно заметила Пат, — он вас загипнотизировал или что похуже».
«Но он для меня как отец, — доверительно сказала Мэрилин, — и я могу доверять ему, как никому».
«О чем вы говорите?» — спросила Пат.
Мэрилин поведала Пат о своей потребности «утихомирить свое сознание» в течение достаточно долгого времени, и она верила, что Пат должна знать то, о чем она ей сейчас рассказывала.
«О том, что я похожа на мою мать», — сказала Мэрилин.
Лицо Пат ожесточилось. Позже она говорила, что в тот момент ей стало ясно: Гринсон убедил Мэрилин, что ее состояние достаточно серьезно и что она постоянно нуждается в нем. «А теперь послушайте меня, — сказала Пат, согласно воспоминаниям Бреннан об этой беседе. — Этот человек не знает, о чем говорит. Ваша мать — очень больная женщина...»
«Я тоже», — четко произнесла Мэрилин.
Между ними повисло молчание. Пат Бреннан напряженно ожидала конца этой сцены, не говоря ни слова. Долгое время они смотрели друг на друга, пока Мэрилин наконец не начала плакать.
«Не сердитесь на меня», — сказала Мэрилин, затем встала и начала собирать вещи.
«Зачем мне сердиться? Сядьте, куда вы собрались?»
«Просто не сердитесь на меня. Я не могу принять это».
Мэрилин дошла до двери, а две Пат — Лоуфорд и Бреннан — двинулись за ней. Они догнали Мэрилин уже на пороге ресторана. Мэрилин была явно расстроена. Пат Кеннеди Лоуфорд обняла Мэрилин.
«Это все ошибка вашего проклятого доктора».
«Нет, это неправда, — ответила Мэрилин. — Но и не моя».
«Давайте поговорим об этом», — настаивала Пат.
«Нет. Я расстроила вас обеих, — заявила Мэрилин. Она быстро поцеловала Пат Лоуфорд, как будто клюнула, а затем так же быстро чмокнула Пат Бреннан. Затем она посмотрела первой Пат в глаза и сказала: — Клянусь, это не моя ошибка».
Мэрилин повернулась и пошла к машине, а две женщины остались стоять, пытаясь понять смысл произошедшего.