Юнис Мюррей
Доктор Ральф Гринсон поменял второго Ральфа — Робертса — в жизни Мэрилин на, возможно, самого странного человека, когда-либо появлявшегося на этой земле, — и это только одна из причин, почему о нем так злословили биографы. Это была пятидесятидевятилетняя Юнис Мюррей, неопрятная женщина в очках. Она называла себя «медсестрой», хотя не имела никакого медицинского образования. У нее было суровое лицо и тяжелый характер. Со времен Иды Болендер в жизни Мэрилин не было никого подобного. К тому же между двумя этими женщинами было еще одно различие — под холодной внешностью Ида прятала душевное тепло, в то время как у Юнис его не было, или, по меньшей мере, никому не удалось его в ней распознать. Так как она имела «навыки управления домом», она заняла место экономки Мэрилин — иногда оставаясь ночевать, иногда нет, — и можно с уверенностью сказать, что это сильно беспокоило всех, кто знал Мэрилин. Друзья Мэрилин считали, что она ничего не может сделать дома в свое свободное время без того, чтобы Мюррей немедленно не донесла об этом доктору Гринсону. По их мнению, он просто завел нового шпиона в ее доме. Даже пресс-секретарь и друг Мэрилин, Пат Ньюкомб, которая обычно никогда не противоречила и соглашалась практически с каждым решением, делавшимся в интересах Мэрилин, относилась к ней с недоверием. Она утверждала, что боится этой женщины, и даже не хотела находиться рядом с ней. «Она все время смотрит на меня своим рыбьим взглядом, — говорила Пат Джону Спрингеру, — и этот взгляд мне сильно не нравится»1. В оправдание Гринсона, однако, хотелось бы добавить, что он твердо верил, что Мэрилин нуждается в постоянном присмотре. Его не беспокоило мнение людей, что он шпионит за ней с помощью Юнис Мюррей, если это позволяло ему знать, чем именно занята его пациентка в любое время дня.
«Я слышала, что она [Юнис Мюррей] постоянно висела на телефоне и шепотом сообщала Гринсону обо всем, — говорила Диана Стивене, которая видела ее, когда приехала в Лос-Анджелес на деловую встречу с Джоном Спрингером. — Мэрилин не могла пригласить гостей без того, чтобы Гринсон не узнал, кто они, на какой срок и с какой целью приехали. Эта женщина все время шастала по всем углам, все подмечая и затем докладывая обо всем доктору. Я встретила ее однажды. Мне было нужно забросить кое-какие бумаги Мэрилин домой, и, когда я пришла, Юнис Мюррей подошла к двери. «Кто вы? — требовательно обратилась она ко мне. — Почему я вас раньше здесь не видела? Что вы здесь делаете?» Бог мой, меня ужаснуло ее отношение. Я решила, что она домработница. Какое право она имела так разговаривать с кем бы то ни было? В общем, я ей ответила: «А кто вы? И почему я вас раньше здесь не видела? И что вы здесь делаете?» Она зло посмотрела на меня, а затем со стуком захлопнула дверь перед моим носом. Я рассказала Джону об этом, и он сказал: «О нет. Во что теперь Мэрилин вляпалась?»
В конце 1961 года доктор Гринсон записал, что у его пациентки наблюдается «тяжелая депрессивная реакция» на какие-то события, произошедшие в жизни. Он не знал, что именно случилось. «Она и раньше говорила об уходе из киноиндустрии, о самоубийстве и так далее». Конечно, не очень-то приятно осознавать, что психиатр может так привыкнуть к угрозам пациента лишить себя жизни, что прибавляет «и так далее», рассказывая об этом. Это позволяет предположить, что все это он уже слышал и раньше. «Я вынужден держать медсестер в ее доме днем и ночью, — записал он, — и очень строго контролировать медикаментозное лечение, с тех пор как почувствовал, что она действительно склонна к суициду. Мэрилин отчаянно сопротивлялась присутствию медсестер, так что уже через несколько недель стало невозможным держать там ни одну из них».
Услышав голос Мэрилин по телефону, Джо ДиМаджио решил, что будет лучше, если он прилетит в Лос-Анджелес и проведет Рождество вместе с ней. Она была счастлива видеть его. Как бы он ни был временами невыносим, она знала, что он любит ее, и чувствовала себя в безопасности в его руках. «Джо пробыл у нее минут 30, и этого было достаточно, чтобы понять, что дела ее плохи, — рассказывал его друг, спортивный комментатор Стейси Эдвардс. — Позвольте мне так описать это. Он бросил один взгляд на миссис Мюррей и понял, что это серьезная проблема. По его словам, он сказал ей: «Я не хочу, чтобы вы знали что-нибудь обо мне или о моих делах. Вы работаете на Мэрилин, но вы ей не друг. И мне вы не друг. Если бы это зависело от меня, вас бы вообще не существовало». Он был очень прямолинеен с ней. Уверен, она многое поведала о нем Гринсону».
Джо хотел, чтобы рождественский день стал для Мэрилин счастливым. Он купил большую елку и сам украсил ее. Он был так предупредителен и романтичен, как только мог быть, и делал все, чтобы этот день стал настоящим праздником. Он купил подарки и даже завернул их в магазине в праздничную упаковку. «Он рассказывал мне, что это был чудесный день, — вспоминает Стейси Эдвардс. — Он говорил, что она выглядела довольно хорошо, не такой маниакальной. Я почти уверен, что домработницы в тот день не было, хотя я не знаю, где она была, — или, я бы сказал, куда он послал ее. Все шло замечательно... пока не наступил вечер».
Утром этого дня Мэрилин объявила, что они обедают с Гринсонами. Джо раньше не встречался с доктором, впрочем, он к тому и не сильно стремился. Однако сейчас он не был против провести с ним какое-то время, чтобы сделать собственные выводы относительно этого человека. Ему не потребовалось много времени, чтобы вынести свой вердикт. Джо всегда думал, что на Мэрилин оказывала сильное влияние Наташа Лайтесс, впрочем, так же, как и Ли и Паула Страсберги. Однако этим вечером ему довелось увидеть оригинальный способ лечения доктора Гринсона: Мэрилин играла в то, что доктор — это ее давно потерянный отец, а семья Гринсонов — семья, которую она никогда не знала. Тридцать минут посмотрев это представление, Джо ДиМаджио сказал, что у него появилось болезненное чувство в животе. «Тебе знакомо это чувство, когда ты сидишь в машине, а водитель едет на красный свет? И ты понимаешь, что вы неминуемо попадете в аварию, но за рулем не ты, так что ты ничего не можешь изменить? — спрашивал он Стейси Эдвардса. — Именно это ощущение возникло у меня той ночью. Я чувствовал, что Мэрилин близка к краху, но я больше не сидел в водительском кресле... и ничего не мог сделать».
Джо был не единственным, кто волновался за Мэрилин. Другие, не знавшие о ее болезни, не могли найти объяснения ее странному поведению. «Она не здорова». «Она ведет себя странно». «Что с ней?» Все это я беспрестанно слышала вплоть до начала 1962 года, — говорила Диана Стивене из офиса Джона Спрингера. — К тому времени ею по большей части руководили Пат Ньюкомб и молодой агент по имени Майкл Селсман из агентства Артура П. Джекобса. Она платила им по 250 долларов в неделю. Я думаю, это было на 50 долларов больше, чем они получали на фирме Джона Спрингера. К тому же нам то и дело приходилось договариваться о встречах с прессой, а это было нелегко. Она стала капризной и раздражительной. Если вам удавалось привести ее на встречу, все проходило нормально. Но привести ее туда — это были адовы муки. У нее могла быть назначена встреча для интервью, а она просто не появлялась. В ее привычках было опаздывать, но не прийти вовсе все же было не в ее правилах. К тому же она начала говорить странные вещи. Например, она заявила, что купила новый дом потому, что он у нее пробудил воспоминания о тех приютах, где она выросла. После того, как она добрые десять лет оплакивала свое детство, проведенное в приютах, — а мне, кстати, известно, что она жила только в одном, — вдруг заявить такое более чем странно. Без сомнения, она была абсолютно больна и зависела от приема медикаментов. Мне было страшно».
Примечания
1. Есть одна, уже ставшая классической, история об отношениях Ньюкомб и Мюррей: Юнис Мюррей, уже в последние месяцы жизни Мэрилин, сказала ей: «Пат Ньюкомб ходит по всему городу, рассказывая всем и каждому, что она ваш лучший друг». На что, с присущим ей гением, Мэрилин ответила: «Юнис, если бы она действительно была моим лучшим другом, ей бы не пришлось ничего говорить». Конечно, как бы ни была интересна эта история, она исходит от Юнис Мюррей, а они с Пат недолюбливали друг друга.
ЧАСТЬ 8. КЛАН КЕННЕДИ
Стиль Кеннеди
Конец января 1962- года. «Тебе просто необходимо познакомиться с ним, — Пат Кеннеди Лоуфорд убеждала свою подругу Мэрилин Монро. — Ты никогда не встречала никого, похожего на моего брата». Она говорила о своем брате Бобби, тогдашнем генеральном прокуроре Соединенных Штатов.
Мы можем смело утверждать: каждый раз, когда Мэрилин представлялась возможность оказаться рядом с Кеннеди, она старалась ею воспользоваться. Она гораздо сильнее интересовалась политикой, чем принято думать. Как пример приведем это примечательное письмо, которое она написала журналисту Лестеру Маркелу, издателю «Нью-Йорк таймс», с которым была знакома и вела оживленные беседы о политике. Это письмо было написано еще до того, как партия демократов выставила кандидатуру Джона Кеннеди для участия в президентской гонке.
«Дорогой Лестер!
Я все еще в постели. Я лежу здесь и думаю о тебе. Вспоминаю, как мы беседовали с тобой на днях о политике: я вынуждена забрать назад свои слова, что никого подходящего нет. Что ты думаешь о Рокфеллере? Во-первых, он республиканец, как и «Нью-Йорк таймс», а во-вторых, и это самое интересное, он гораздо более либерален, чем многие демократы. Есть ли кто-то лучше? В настоящее время, похоже, Хамфри единственный. Но кто знает, довольно трудно что-нибудь узнать о нем наверняка (я не могу припомнить никакой подробной информации). Конечно, это мог бы быть и Стивенсон, если бы он умел разговаривать не только с профессорами. И, конечно же, нет никого подобного Никсону, хотя бы потому, что у остальных есть душа. Юстис Вильям Дуглас мог бы стать бы идеальным президентом, но он развелся, так что вряд ли ему это удастся. Впрочем, у меня появилась идея — как насчет Дугласа в президенты, а Кеннеди в вице-президенты, в этом случае католики, которые не стали бы за него голосовать, проголосовали бы за Кеннеди, и тогда его [Дугласа] развод не имел бы значения! А Стивенсон мог бы стать государственным секретарем.
Как уже доложили тебе твои соглядатаи, это правда — я довольно часто бываю в твоем здании, чтобы повидаться с моим чудесным доктором [здесь она имеет в виду своего психиатра, доктора Марианну Крис]. Я не хотела, чтобы ты даже мельком увидел меня, пока я не надену моего сомалийского леопарда. Хочу, чтобы ты думал обо мне как о хищнице.
Люблю и целую,
Мэрилин.
P.S. Призывы для последних выборов
«Нуль — Никсон»
«Через бугор с Хамфри»?
«Загнанные в угол Симингтоном»
«Обратно в Бостон к Рождеству — Кеннеди».
Обратно в Бостон к Рождеству? Что-то не похоже, чтобы Мэрилин — убежденная демократка — была сильно уверена, что Джон Ф. Кеннеди сможет победить на выборах. Она была хорошо начитанна и знала достаточно, чтобы иметь собственное мнение по многим вопросам, к тому же она умела отстаивать свою позицию в любой политической беседе. Когда они узнали друг друга поближе, Мэрилин и Пат начали вести длительные споры о гражданских правах — предмет, который Мэрилин обсуждала страстно и с большим энтузиазмом. Она сочувствовала рабочим и начала осознавать, что Пат и ее семья разделяют ее идеалы. Когда подруги обсуждали газетные репортажи о мировых событиях, Мэрилин всегда стояла на той точке зрения, что важные события, плохо отражающиеся на имидже страны, — такие, как беспорядки, характерные для любого города, — не получают достаточного освещения в прессе. «Иногда я думаю, что средства массовой информации принадлежат правительству, — говорила она Пат в присутствии некоторых друзей. — Я не доверяю ничему, что вижу сегодня в прессе». Пат, безусловно, не стыдилась вводить Мэрилин Монро в свой круг, потому что она видела в ней настоящую женщину. Особенно Пат любила встречи с Мэрилин, когда ее братья и сестры были рядом, потому что она знала: у Мэрилин никогда не было настоящей семьи. Она всегда получала огромное удовольствие от возможности поделиться с подругой своими близкими.
Как хорошо известно, Кеннеди были крепкой и дружной семьей, в которой все стеной стояли друг за друга. Казалось, что, когда они не управляли страной, они весело проводили время у Питера и Пат. Однажды один писатель сказал, что «проблема Кеннеди была в том, что у них не было никаких проблем». Конечно, мы знаем из истории, что все было не совсем так, но в 1961 году окружающий мир был уверен, что дело обстоит именно так. «Теперь ты тоже Кеннеди», — коротко сказала Пат Мэрилин, после того как представила ее. Пат не разбрасывалась словами. Например, когда объявили, что ДФК выиграл выдвижение от демократической партии, все Кеннеди пошли, чтобы присоединиться к нему на сцене Конгресса в Лос-Анджелесе в Колизее. Когда Питер Лоуфорд шагнул с остальными, его жена, Пат, остановила его. «Ты ведь не Кеннеди, — сказала она ему, — так что думаю, это будет неправильно». Джон Кеннеди случайно услышал это и остановил сестру. «Он женат на тебе, и это делает его Кеннеди. Разве ты так не думаешь?» — спросил он. Она пожала плечами. «Кроме того, он кинозвезда и выглядит шикарно, — добавил он, подмигнув Питеру. — Так что он определенно может нам пригодиться». Бедняга Питер, ведь он даже сдал тест на гражданство только для того, чтобы стать американцем и иметь возможность отдать свой голос за ДФК! Если уж Пат не считала его — своего мужа — Кеннеди, она, должно быть, действительно любила Мэрилин, если наградила ее подобным званием. Конечно, Мэрилин любила бывать рядом с Кеннеди — счастливый смех, напряженное соперничество, захватывающая интрига во всем, что они делали... много детей, больше, чем она могла сосчитать, и еще больше собак. У Лоуфордов всегда водилось не меньше полудюжины собак, они носились вокруг дома, гонялись друг за дружкой и облаивали каждого, кто играл в тачбол на пляже. Поскольку у Пат была сильнейшая аллергия на животных, она старалась держаться в стороне. Питер по большей части и вовсе не замечал их. С его точки зрения, они были лишь частью окружающего его благородного пейзажа. Но Мэрилин привязалась к собакам, и каждый раз, оказываясь поблизости, она всегда следила за тем, чтобы они были вымыты и хорошо накормлены. «А что, ведь они как дети», — бывало, говорила она Пат. «Да неужели? — язвила Пат. — Дети не гадят на мои белые ковры, не так ли?»
В то время вечеринки у Пат и Питера в доме на 625 Палисейдс Бич-Роуд, в Малибу (сегодня шоссе Пасифик-Коаст) славились на всю округу. Дом, построенный Луи Б. Майером в 1926 году, был практически местной достопримечательностью — это была огромная постройка из мрамора и гипса в стиле испанского средневековья. Дом был возведен на 30-футовых сваях, чтобы здание не смыло приливной волной, — ничего подобного в Санта-Монике никогда не было. Стены дома были футовой толщины, чтобы и летом дом надежно сохранял прохладу. Пожалуй, главным его украшением была большая полукруглая гостиная с окнами, выходящими на океан, и балконами из кованого чугуна, куда выходили французские окна. В доме было тринадцать ванных комнат из оникса и мрамора, но всего лишь четыре спальни. Конечно же, при доме был стандартный 50-фу-товый бассейн, всегда теплый и сверкающий. В дом было легко попасть с улицы — ни ворот, ни обеспечивающей безопасность подъездной дорожки — дом находился сразу за шоссе.