[viii] В те времена, согласно Коляды Дара (колендаря), было три поря года зима, весна и оусень, а всё вместе это называлось лето.
[ix] Около 13 метров.
[x] То, что на протяжении десятков тысячелетий до появления на Руси Христианства, выполняло функции крестного знамения Христа.
[xi] Инглия — Божественный Первичный Огонь, или Энергия Созидания.
[xii] Шлоки— деревянные дощечки с письменами.
ЛАРЬ 1 КЛУБОК 8
КЛУБОК 8
Пробираясь к Белой горе, Чабор, голова которого просто гудела от чрезмерного обилия мыслей и событий, тщетно пытался переварить всё, что сумело задержаться в его памяти. «Будущее можно изменить в настоящем, — повторил он про себя слова старика. — Здорово сказано!…. Жаль, что непонятно…».
Теперь, когда его «настоящее» двигалось от валунов к подножию Белой горы, под его старой заячьей шапкой всё сильнее пульсировала нешуточная озадаченность. Чем дальше, тем больше хотелось что-то уточнить или спросить. Что, например, делать с мечом, даже если всё обойдётся благополучно? Как ко всему этому отнесётся Атар? И почему у Чабора никто даже не спрашивает, хочет ли он сам делать всё то, что от него требовалось? Ему сказали «иди», он и пошёл. Наверное, это очень глупо, поступать так? Но, с другой-то стороны, если бы Чабор хоть на миг засомневался в правильности того, что ему следовало делать, он остановился бы ещё в самом начале, на пороге волшебной избушки Говара?
Так, рассуждая и взвешивая все за и против, Чабор добрался до Белой горы. Вблизи она оказалась не такой уж и большой. Он без труда обошёл её, изумляясь форме и цвету этого природного чуда. Перед ним, как и было обещано Говаром, раскинулась ровная площадка внушительных размеров, густо заросшая щетинящимся сквозь снег мелким кустарником.
Не составило особого труда обнаружить и чёрные валуны. Тяжело вздохнув,юноша легко взобрался на первый из них и стал продвигаться вперёд, перепрыгивая с верхушки одного камня на другой. Двигаться так было совсем не просто. Нависающие над камнями, пружинящие лапы елей с каждым прыжком едва не сбрасывали Чабора вниз. Каждый новый валун казался ему последним, но стоило только взобраться на него, появлялся другой, затем ещё, и ещё.
Короткий зимний день, и без того затянувшийся из-за ясной погоды, неотступно катился к вечеру. Нужно было поторапливаться. Ночь зимой приходит быстро, а путь до дома неблизкий. Юноша, как только мог, прибавил в движении. Теперь он старался не обращать внимания на сопротивление веток и прорывался сквозь них, прыгая с камня на камень с удвоенной силой.
И вдруг он почувствовал сильнейший удар! Опомнившись, Чабор сразу же сообразил, что висит, ухватившись рукой за что-то. Ушибленный правый бок с опозданием стал отзываться тупой болью. Прыгать вниз, не видя за чёрным краем огромного камня земли, не хотелось, а подтянуться, учитывая ноющие ребра, было достаточно сложно. Видно, Чабор всё же забыл об осторожности, потакая своему стремлению поскорее добраться до цели. Именно поэтому он и не заметил, что валуны внезапно кончились. От падения вниз его спасло только то, что по пути он схватился за что-то рукой. Это, конечно, не уберегло его от удара, однако вопрос о том, будут ли неприятности во время прикосновения к своенравному оружию Небесных кузниц, отпал сам собой. То, что удержало его от падения, был эфес меча.
Чабор, морщась от боли, всё же нашёл в себе силы подтянуться и взобраться на макушку камня. С недоверием осмотрев собственную ладонь, он повторно взялся за массивную рукоять меча и зажмурился. Холод промёрзшего металла неприятно отозвался в заиндевевших пальцах. Юноша снова осмотрел ладонь. Она оставалась невредимой.
Вокруг ровным счётом ничего не происходило. Осмелевший Чабор присел на корточки и аккуратно очистил пространство вокруг древнего клинка от иглицы, мелких веточек и прочего лесного мусора. Протерев рукавом потемневший от времени эфес, он осторожно сжал его холодное тело двумя руками и в страхе задержал дыхание, ожидая, что уж теперь-то небеса непременно разверзнутся, и грянет раскатистый гром. Но снова ничего подобного не случилось.
Тогда Чабор встал и что было сил потянул меч вверх. Камень, из которого торчало небесное оружие, затрещал и, отпуская на волю древний клинок Бога, в один миг покрылся паутиной мелких трещин.
Чабор, никогда ещё не державший в своих руках оружия, с большим трудом поднял трясущимися руками меч и медленно повернулся к заходящему солнцу, чтобы в лучах слабеющего светила получше его рассмотреть. Тело древнего оружия тут же вспыхнуло ярким отражением. Великолепный металл светился так, словно и в нём самом жило солнце. На холодном идеальном клинке не было и следа от вездесущей печати веков, и лишь у самого эфеса красовалась древняя руна «Артакон[i]». В это невозможно было поверить, однако казалось, что она была выжжена!
Юноша так увлёкся созерцанием этого удивительного факта, что не заметил, как лезвие меча начало слабо светится. Когда же он, наконец, обратил на это внимание, тут же с опаской поднял оружие к небу. В ответ на это оно ярко вспыхнуло и ударило в голубую холодную бездну ослепительным лучом. Заиграв россыпью искр в его хрустальном куполе, этот световой поток разлился по небесам волшебными светящимися сполохами. Чабор смотрел на них, не отрываясь, и это было последнее, что он помнил…
Когда же он снова открыл глаза, то от вакханалии танцующих небесных огней не осталось и следа. Тёмное вечернее небо лишь скромно поблескивало редкими колючими звёздочками. Чабор лежал в снегу, держа в руках волшебный меч, а вокруг валялись кускии щебень рассыпавшегося в прах чёрного камня.
Юноша медленно повернулся на бок и приподнялся. Боль в рёбрах всё ещё давала о себе знать, а потому, дабы снова не откинуться на спину, он должен был опереться на свободную руку. Каково же было его удивление, когда, отводя её в сторону, он обнаружил на том месте, где только что лежал, ножны Артакона. Отделанные теми же узорами, что и рукоять, обтянутые сверху бурой воловьей кожей, они были достойны Великого оружия.
Чабор вложил меч в ножны, привязал его к своей плетёной конопляной верёвке-поясу и отправился вдоль каменной цепи обратно к горе. Где ему было знать, что приключения на сегодня ещё не закончились.
Пройдя шагов пятьсот от последнего камня, в вечерних сумерках юноша заметил, что навстречу ему движется кто-то в серебристой, словно отблеск луны одежде. Вполне угадывался силуэт человека, и издали можно было даже разглядеть, что рядом с этим Серебристым идёт какое-то крупное животное.
Взвесив наспех все «за» и «против», Чабор решил, что на сегодня с него хватит впечатлений и лучше всего сейчас будет спрятаться за близстоящую молодую ель, избегая, таким образом, встречи с незнакомцами.
Оставаясь для них невидимым, он спокойно дождался того момента, когда неизвестные, судя по всему, проходящие мимо, приблизятся настолько, что даже в полумраке глухого леса их вполне можно будет рассмотреть. В животном узнавалась рысь, а вот Серебристый пока так и оставался для юноши загадкой.
И вдруг! Чужаки остановились и посмотрели в сторону засады Чабора. Это произошло так внезапно, что перепуганный паренёк не нашёл ничего лучше, чем просто вжаться в снег и затаиться.
Дальше события развивались просто молниеносно. Рысь ощетинилась и начала рычать. Юноша, что естественно, принял это на свой счет, но едва только он собрался явиться честной компании, как услышал за спиной леденящий душу рёв! Вначале он даже боялся оглянуться, но потом чувство самосохранения всё же взяло верх, и Чабор повернул голову. Прямо к его засаде шёл огромный чёрный медведь.
Юноша почувствовал, как его сердце превратилось в ледышку и поползло в низ живота! Он так и остался лежать, вдавленный ужасом в снег, не в силах даже шевельнуться.
Видела приближение медведя и рысь. Не обращая никакого внимания на лежащего за елью человека, она безстрашно двинулась на огромного мохнатого соперника. Её серебристый спутник взмахнул руками и, превратившись в птицу, спешно улетел в лес. О, как бы сейчас и Чабор хотел вот так же обернуться в кого-нибудь и сигануть отсюда куда подальше.
В этот момент рысь резко рванула с места и прыгнула на врага. Они ударились грудь в грудь. Поднимающийся на задние лапы медведь потерял равновесие и свалился в снег. Началась схватка.
В наступающих сумерках всё смешалось в одно тёмное пятно. Медведь, рысь, кровавое месиво снега. Стоит ли говорить, что чёрный гигант был гораздо сильнее рыси. Её когти и клыки были несравнимы с медвежьими, а потому он достаточно быстро подмял раненую соперницу под себя и тут же с чудовищной силой отшвырнул её в сторону.
Победитель радовался недолго. Едва он снова повернулся к Чабору, сзади на его вспрыгнул неизвестно откуда взявшийся белый волк. Он жадно вцепился клыками в медвежью шею, и, помедли тот хоть миг, уже ничто бы его не спасло. Страшным усилием воли медведь сорвал смертельную опасность с собственного загривка и отшвырнул её подальше, но! Преисполненный боевого бешенства соперник тут же вскочил на лапы и снова бросился на него…
Всё это время Чабор неподвижно лежал в снегу. Вдруг он почувствовал, как что-то обожгло ему ногу. Перевернувшись на спину, юноша с удивлением посмотрел на меч. Волшебное оружие, которое всё это время лежало под ним, раскалило ножны и даже растопило снег под ними.
Слыша треск позади себя, Чабор, толкаемый чувством самосохранения, кубарем откатился в сторону, и тут же тяжёлая медвежья лапа ударила в то место, где он только что лежал. Медведь, недовольный досадным промахом, поднялся и, едва собравшись исправить ошибку, вдруг взревел от боли. Это раненый волк снова вцепился в его окровавленную шею. От неожиданности чёрный исполин упал, и схватка вспыхнула с новой силой.
Понимая, что волк уже не боец, Чабор, чтобы хоть как-то защититься, вытащил меч из ножен и тут же зажмурился от яркого света, исходящего от волшебного клинка. Когда же он, наконец, смог открыть глаза, то увидел невдалеке тёмное пятно убегающего прочь медведя, оставляющего за собой тонкую кровавую дорожку. Возле сломанной ели, служившей Чабору укрытием, сидел запыхавшийся, окровавленный волк и с опаской смотрел на человека, высоко, словно факел, держащего над головой огненный меч.
Волшебный свет быстро угасал. Теперь с полной уверенностью можно было говорить о том, что оружие Великого Небесного Воина имело особенность светиться ярче или слабее в зависимости от того, как близко от его хозяина находилась опасность.
Чабор спрятал Артакон в ножны и осторожно подошёл к тому месту, где лежала раненая рысь. Она была жива, тяжело дышала и была не в силах даже поднять голову.
Внезапно из тёмной чащи леса донёсся какой-то шум. Из дальних кустов появилась волчья стая, несущаяся во весь дух к тому месту, где только что состоялась схватка. Их белый брат, измазанный бурыми кровавыми пятнами, вытянувшись в напряжении, внимательно следил за ними.
Приблизившись, волки резко свернули в сторону, и Чабор с удивлением заметил, что они впряжены в длинные, лёгкие сани!
— Эй! — окликнул юношу знакомый голос. — Не спи на ходу, время дорого!
Это был Говар! Он соскочил с саней и направился к рыси. Чабор, столько переживший за последние часы, трещал без умолку, рассказывая старику обо всём, что с ним случилось…
— А тут ты на санях, — выпучив глаза, чуть не срываясь на крик, продолжал Чабор, — а этот белый волк…
— Этого белого зовут Мах, — не изменяя своей привычке перебивать, сказал Говар, причём сделал это так, что юноша сразу умолк. — Запомни, Мах — волк непростой. Рысь зовут Хвоя. Помоги-ка перенести её на сани, одному мне не справиться. Пришиб он её, ну да ничего, скоро отойдёт, это несерьёзно. Давай, пошевеливайся, после всё обговорим, по пути, а то видишь, вон оно как закрутилось?
Они погрузили рысь. Говар помог устроиться на санях Чабору, вспрыгнул сам на плетёный «коблук» и крикнул: — У-у-хай-я-а-а!!!
Волки, до сего момента безпрестанно вертящиеся в упряжи, тут же замерли. Говар сложил руки у рта воронкой и громко взвыл:
— Вай-ю-у-у!!!
Через миг ночное небо страшно задрожало от внезапного и сильного порыва ветра. Откуда-то сверху, подобно грому, ему ответил низкий голос:
— Ты звал меня?
— Звал, вечный странник. Мне нужна твоя помощь!
— Я никогда тебе не отказывал, Дух Леса. Чего ты хочешь?
— Пусть эти сани доберутся к западному краю, и никто не найдёт их следа.
— Что ж, — ответил громовой Голос, — будь пред вами тишь да гладь, а за вами — света не видать…
Сверху загудело так, будто кто-то на всё небо замахнулся гигантским хлыстом.
— У-у-хай-я-а-а!!! — снова крикнул Говар, и волки неистово рванули с места.
Первым, свободным от упряжки, бежал раненный Мах, а сзади, сразу за санями, поднималась белой стеной страшная буря.
Чабор держался, как только мог, понимая, что на такой скорости можно легко свалиться со скачущих по ухабам саней, но Говар вдруг дёрнул поводья и остановил волков:
— Дальше сам, — быстро сказал старик, спрыгивая на снег и глядя вверх, на загудевшие верхушки деревьев. — Слушай внимательно. Мах останется с тобой, он проведёт вас. Хвою оставим здесь, я о ней позабочусь. Давай же…
Они сняли с саней рысь и положили её на снег.
— Теперь так, — продолжал Говар, усаживая растерявшегося юношу обратно на сани. — Дома распряжёшь волков и отпустишь их. Упряжь и сани оставь у себя. Меня не ищи, время придёт — ещё свидимся. Прощай и поспеши. Если догонит Вайю, тебе не позавидуешь. Разбудить его легко, а вот успокоить…
«У-у-у! Хай-я-а!» — снова крикнул старик, и волки понеслись по лесу быстрее прежнего. Чабор вцепился в сани и зажмурился. Снежная пыль больно секла его по лицу, смотреть было просто невозможно. Прикрыть лицо? Где там…! Сани так подбрасывало, что, отпусти Чабор хоть одну руку, непременно свалился бы с них, а про то, чтобы догнать потом волков, нечего было и думать.
Когда они вырвались из леса, серые братья пошли медленнее, и юноша, наконец открыв глаза, увидел впереди очертания приближающегося Дïдова Капища-Вежи. Догоняющий сани по пятам Вайю уже не пугал его. Нестерпимо ныли одеревеневшие от мороза пальцы, но и это ничуть не расстраивало, ведь он подъезжал к дому…
— Глупая, бездарная пора…. Этот снег, мороз, … эта дурацкая тишина…. Шайка, где Вурдал?! Шайка, чёрт тебя побери!..
Из тёмного проёма в стене появилось лохматое и уродливое существо, которое, судя по всему, звали Шайка:
— Я здесь, повелитель…, — тихо прогнусавило оно и поклонилось.
— Где тебя носит? — недовольно выкрикнул хозяин.
— Что угодно повелителю? — голосом, полным умиротворения и готовности выполнить любую его просьбу, ответило Существо.
Бардак был не в себе:
— Мне угодно…, — продолжал он, — чёрт! Я не знаю, что мне угодно.
— Но, господин, — прогнусавила в ответ Шайка, — сейчас зима и…
— Заткнись! — вспылил Бардак. — Я не хочу слышать ни о зиме, ни о том, что в это время всегда бывает так. Ты хоть представляешь, сколько таких же зим я уже пережил? Сотни! И всегда одно и то же. Ведь жизнь не кончается зимой?
— Но, хозяин…
— Что «хозя-а-ин»? Запавету, небось, его подданные зимой скучать не дают?
— Не думаю, что занятия Запавета придутся Вам по душе, повелитель.
— А я тебя не для этого …«думаю» держу.
Шайка непонимающе пожала коростливыми плечами:
— Что хочет повелитель? — снова завела она свою старую песню, намеренно добавляя к противной гнусавости капельку раболепства, которое, по её мнению, никогда не помешает при общении с царём Темнолеса.
Тот, чувствуя в голосе слуги приятную нотку, заметно поостыл:
— Повелитель хочет… развлечься, поговорить. Где Вурдал? Что с ним? Почему не приходит? Давай, расскажи мне…
— Повелитель, — охотливо, но с нескрываемым беспокойством ответила Шайка. — Вурдал ни с кем не говорит о своих делах. Никому не известно, где он сейчас.
Бардак вздохнул:
— Плохо. А если он мне срочно понадобится?
— У хозяина есть Волшебный рог.
— Вот дурища-то! — рассмеялся царь. — Ведь сбежится весь Темнолес, а мне нужен только один Вурдал…. Рог. А ты мне на что? Я сам должен всех искать, следить за ними?