Едет ковбой на лошади, видит, впереди лужа, думает вслух:
—Я—ковбой, я перепрыгну.
Перепрыгнул, едет дальше, впереди ручей, ковбой говорит:
—Я ковбой, я перепрыгну.
Перепрыгнул, едет дальше, увидал ущелье и говорит:
—Я — ковбой, я перепрыгну.
А лошадь ему отвечает:
— Ты ковбой, ты и прыгай.
Видимо, в этой ситуации возможны все три варианта: 1) я перепрыгну; 2) мы перепрыгнем; 3) моя лошадь перепрыгнет.
Вы и ты
Еще одна сложность использования категории числа связана с этикетом: вежливость требует обращения к малознакомому лицу во множественном числе, на Вы. В распределении ты- и вы-конструкций немало, однако, неясностей. Они-то и подвергаются обыгрыванию.
Резкий переход на «ты» возможен не только после брудершафта, но, например, на определенной стадии любовных отношений, ср.:
[Мальчик подслушивает объяснение в любви] —Я день и ночь о вас думаю~ Ваш образ все время стоит передо мной. Скажите же~ А вы~ А ты~ Любишь меня.? «Вот еще,—поморщился за ширмой Мишка,—на «ты» говорит. Что же она ему, горничная, что ли?» (А. Аверченко, Человек за ширмой, III).
При мысленном обращении к малознакомому лицу мы также «переходим на ты», ср.:
Городничий (в сторону) Славно завязал узелок! Врет-врет и нигде не оборвется! (...) Ну да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать. (Вслух) Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? (Н. Гоголь, Ревизор).
Местоимение ты обычно при обращении к животным, растениям, морю, солнцу и другим природным явлениям. Это употребление ты (Ю. Д. Апресйн называет его «внедиалоговым») «используется при мысленном обращении к любым объектам, исключающим реальный диалог» [Апресян 1995: т. II, 152]. Здесь обращение на Вы выглядит необычным и производит впечатление преувеличенной вежливости, ср.:
Газетной бумагой закрою пропасть окна.
Не буду смотреть на грязь небосвода!
Извините меня, дорогая природа,
Сварю яиц, заварю толокна (Саша Черный, Северные сумерки).
[Разговор с котом Бегемотом] — А простите~ это ты~ это вы...—он сбился, we зная, как обрагцатъся к коту, ня «ты» или на «вы»,—вы—тот самый кот, что садились в трамвай?
—Я,—подтвердил польщенный кот и добавил:—Приятно слышать, что вы так вежливо обрагцаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят «ты», хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта (М. Булгаков, Мастер и Маргарита, 24) [У Булгакова здесь обыгрывается также шутливое допущение, что брудершафт— обязательное условие обращения на «ты» к живым существам.]
Невозможность реального диалога является также причиной того, что, несмотря на трепетно-почтительное отношение к Богу и к покойнику, мы позволяем себе «тыкать» их. «Спи спокойно, дорогой коллега»,— говорим мы лицу, с которым были на «вы» или даже вообще не были знакомы.
Они вместо он
Известно, что употребление они вместо он — яркая просторечная черта. Вот как Чехов в письме 25 апр. 1887 г. описывает черкасских девиц:
Видел богатых невест. Выбор громадный, но я всё время был так пьян, что бутылки принимал за девиц, а девиц за бутылки. Вероятно, благодаря моему пьяному состоянию здешние девицы нашли, что я остроумен и «насмешники».
Употребление они вместо он — показатель крайней почтительности. В. Конецкий описывает буфетчицу на корабле, которая говорит о капитане они: «Они» — она так показывает свои знания шестка, свою смиренную подчиненность капитанскому величию. Спросишь: «Где капитан?» — «Они сказали, что кушать не будут» («Путевые портреты с морским пейзажем»). Необычны (и производят комическое впечатление) случаи, когда это значение резко противоречит общему смыслу высказывания и содержащимся в нем оценочным характеристикам:
[Разговор Воланда и Коровьева («длинного клетчатого») со Степой Лиходеевым]:
—- кое-кто из нас здесь лишний в квартире. И мне кажется, что этот лишний — именно вы!
— Они, они!—козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Степе,—вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, используя свое положение, ни черта не делают (М. Булгаков, Мастер и Маргарита, 7).
Странно также, когда говорят они о близких людях, например, о муже:
[Красноармеец приходит к Горбушкиным]:
—Извините, граждане. Не пужайтесь-Я от следователя послан« Гражданин Гор-бушкин~ который тут?
Горбушкин показывает рукой на жену. Жена показывает на мужа. Замешательство.
Жен а .Вот они„ Они—Горбушкин (М. Зощенко, Преступление и наказание, 2).
В устах жены подобная почтительность, допустимая по отношению к постороннему человеку, приобретает оттенок отстранения, отчуждения: жена как бы открещивается от мужа и его дел.
6*
3-е мн. вместо 3-го ед. в глаголах.
1. Что касается глагола, то здесь конструкции со множ. числом 3-го лица вместо единственного могут употребляться и в литературном языке. Т. В. Булыгина [Булыгина — Шмелев 1997: 344—345] отмечает, что эти конструкции указывают на «отчуждение», и иллюстрирует свое понимание, в частности, примером из «Евгения Онегина»:
..лишь вошел» ему
Она навстречу. Как сурова!
Его не видят, с ним ни слова;
У! как теперь окружена Креи^енским холодом она!
(А. Пушкин, Евгений Онегин, 8).
Пример и сам термин «отчуждение» могут ввести в заблуждение. Т. В. Булыгина понимает под отчуждением не отношение субъекта предложения (Татьяны) к другому участнику сцены (Онегину), а «объективацию», «отчуждение от субъекта», взгляд «со стороны» на субъекта и всю сцену. Что же касается «отчуждения» в другом понимании — отчуждения между самими участниками ситуации, то она навеяна не конструкцией, включающей множ число вместо единственного, а лексическим составом фразы (не видят, ни слова, крещенский холод). Там, где сама лексика не отчуждает, этого отчуждения нет или оно смягчено; замена пушкинской лексики другой, положительно окрашенной (исключающей отчуждение!), видимо, возможна (если, разумеется, отвлечься от чудовищных стилистических потерь): ...она навстречу! Как ласкова! Его усаживают,расспрашивают» Нет отчуждения и в очерке Н. Ильиной об А. А. Реформатском:
Вырезки [из газет] делались [А. А. Реформатским] для себя, для меня, для учеников (...) Работа по вырезыванию велась обычно вечером (отдых после трудового дня), затем меня звали к себе либо появлялись на пороге моей комнаты. Протягивалась пачка вырезок. «Это тебе должно быть интересно».
Налицо любовное подтрунивание над торжественной церемонией передачи вырезок (нейтральной была бы фраза: он звал меня к себе либо появлялся на пороге моей комнаты). Отчуждения (с обеих сторон), видимо, нет. Еще пример — из рассказа А Аверченко «Вечером», где описывается разговор с маленькой девочкой:
Подперев руками голову, я углубился в историю французской революции и забыл всё на свете. Сзади меня потянули за пиджак Потом поцарапали ногтем по спине. Потом под мою руку была подсунута глупая морда деревянной коровы. Я сделал вид, что не замечаю этих ухищрений.
Приведенные примеры, а также некоторые другие показывают, что, кроме «отчуждения» некоего «наблюдателя» от субъекта действия (не лучше ли говорить здесь об «отстранении»?), конструкции с мн. числом глагола вместо единственного включают некоторый дополнительный смысл. Ср. фразы (1) и (2), явно отличающиеся ПО смыслу:
(1) Встречает меня, усаживает за стол, угощает.
(2) Меня встречают, усаживают за стол, угогцают.
Следует обратить внимание на один существенный момент в отличие от (1), фраза (2) может описывать две разных ситуации: 1) угощающий — один; 2) уго-
щающих — несколько. Но даже если угощает один человек, его действия оцениваются в (2) как «более интенсивные», чем в примере (1). На значение конструкции накладывает отпечаток ее происхождение (по форме — это мн. число): речь идет об одном лице, но оно как бы множится. При этом сама описываемая ситуация приобретает дополнительную значимость, граничащую с торжественностью. Еще один пример — из «Мастера и Маргариты» М. Булгакова:
Попал он [Никанор Иванович Босой] к профессору Стравинскому не сразу, а предварительно побывав в другом месте. От другого этого места у Никанора Ивановича осталось в воспоминании мало чего. Помнился только письменный стол, шкаф и диван (...)
— Откуда валюту взял?—задушевно спросили у Никанора Ивановича (...) Всякому терпению положен предел, и за столом уже повысили голос, намекнули Никанору Ивановичу, что ему пора заговорить на человеческом языке.
В этом и подобных случаях описываемое лицо (следователь) теряет индивидуальность, выступает от лица всех чекистов, даже конкретные детали разговора — повышение голоса, употребляемые выражения (пора заговорить на человеческом языке) обобщаются — что и выражается постановкой множественного числа вместо единственного.
2. Иной смысл имеет замена единственного множественным в примерах типа:
(3) На днях мне из Думы звонили. Шурин (он там гардеробщик) на свадьбу дочери приглашал.
В статье, посвященной «лингвистической демагогии», Т. М. Николаева описывает распространившуюся в последние годы манеру говорить на «они»: Мне звонили из «Союза композиторов» (хотя звонил один человек). Т. М. Николаева считает, что речь здесь идет «о непрестижном представителе престижной в целом корпорации» [Николаева 1988: 159]. Мне кажется, что ни сама корпорация, ни ее представитель не оцениваются с точки зрения престижности/непрестижности. Я могу, видимо, сказать: Мне звонили из ВЦП. Мартемьянов звонил,— хотя для меня как раз наоборот—учреждение непрестижно и неуважаемо, а его представитель — уважаем. Конструкция типа Мне звонили из ВЦП удобна в случае, если нет необходимости указывать, кто именно звонил. Употребляя ед. число (Мне звонил из ВЦПС) мы были бы вынуждены, иногда без всякой необходимости, расширить фразу, указав субъект действия (Мартемьянов, или: кто-то, или: один человек и т. п.). Конструкция Мне звонили из ВЦП содержит еще один важный смысловой компонент, определяющий правила ее употребления: звонящий выступает как представитель данной организации, по делам организации. Поэтому (3) производит комический эффект. Аномальность уменьшается при замене мн. числа единственным: Мне шурин звонил из Думы (он там гардеробщиком работает)..
Мн. число существительных вместо единственного
Еще один интересный случай обыгрывания категории числа касается существительных. Неоднократно отмечалось (см., например, [Потебня [1886], [Арбатский 1972], [Крысин 1988], [Красильникова 1990]), что мн. число существительных может использоваться вместо единственного. Е. В. Красильникова приводит
много примеров подобного употребления, которые, на мой взгляд, делятся на две группы, принципиально различных: 1) Кто это кошельки раскидывает? (лежит один кошелек): 2) Вот люди ходят по «Пекином» (ресторан) / там по ипподро-мам. В первом примере речь идет об одном предмете, во втором — о нескольких (имена единичных общеизвестных предметов или лиц употребляются тут в значении: ‘предметы или лица типа X’). Для создания комического эффекта используется обычно второе из указанных употреблений. Именно о нем мы и будем говорить.
(1) [Опискин]: Что ж делали до сих пор все эти Пушкины, Лермонтовы, Бородины? Удивляюсь. Народ пляшет камаринского, эту апофеозу пьянства, а они воспевают какие-то незабудочки! (Ф. Достоевский, Село Степанчиково..., ч. 1, VII).
(2) — Что еще за параллель такая—смутно отзывался Митрич—Может, такой никакой параллели и вовсе нету. Этого мы не знаем. В гимназиях не обучались. Митрич говорил сущую правду. В гимназии он не обучался. Он окончил Пажеский корпус (И. Ильф — Е. Петров, Золотой теленок, XIII).
(3) Вот вы там все по Швейцариям ездите, а своего родного не замечаете (П. Романов, Русская душа).
Примеры такого типа дали основание А. А. Потебне [1886] говорить о множественном «несправедливого пристрастия». Сходную оценку дают Ю. Д. Апресян [1995: т. II, 142] и Е. В. Красильникова: «Мы можем констатировать характерную отрицательную окраску таких употреблений <...): недовольство, упрек, неприязненное, отчужденное отношение к факту, предмету, лицу, но иногда это просто шутливое “поддевание”» [Красильникова 1990: 85]. Настораживают два обстоятельства: 1) в некоторых из приводимых Красильниковой примеров «отрицательная окраска» описываемого не ощущается, ср.: Какой человек / по Ленам где-то плавает (я увидел бы здесь скорее восхищение); 2) там, где «отрицательная окраска» есть, не создается ли она другими средствами: местоимениями всякий, там (всякие там «Мелодии»), общим смыслом высказывания? 3) описываемая конструкция возможна и в случае положительной оценки, ср.:
(4) — Господи, какая цивилизация! Виды эти, разные Везувии„ окрестности! Что ни шаг, то и окрестности! (А Чехов, В Париж!).
(5) —И вы, греки, хорошие (...) Ну~ вообще. Приятный такой народ. Классический. Маслины вот тоже. Периклы всякие (А. Аверченко, Дюжина ножей в спину революции).
(6) Люди открывают Северные полюса, перелетают через Атлантические океаны, изобретают говорящие кинематографы, Днепрострои возводят (В. Катаев, Внутренняя секреция).
(7) Баян. Вам мировая революция нужна, вам выход в Европу требуется, вам только Чемберленов и Пуанкаров сломить, и вы Мулен Ружи и Пантеоны красотой телодвижений восхищать будете (В. Маяковский, Клоп, И).
(8) Не надо, хлопцы, ждать Шекспиров,
Шекспиры больше не придут.
Берите циркули, секиры,
Чините перья и за труд (Михаил Годенко).
Это употребление может быть нейтральным или даже торжественно-возвышенным, а может (в сходных, казалось бы, контекстах) окрашиваться иронией.
Вспомним два следующих примера:
(9) Дерзайте ныне ободрении
Раченьем вашим показать,,
Что может собственных Платонов И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать (М. Ломоносов).
(10) Товарищи ученые, Эйнштейны драгоценные,
Ньютоны ненаглядные, любимые до слез!
Ведь лягут в землю общую останки наши бренные,
Земле—ей все едино: апатиты и навоз (В. Высоцкий).
Дело, видимо, в том, что Ломоносов говорит о потенциальной возможности, а Высоцкий — о реальности, о современных ученых; налицо грубое преувеличение (вряд ли советские ученые в целом допускают сравнение с Эйнштейном и Ньютоном).
Итак, употребление мн. числа при указании единичных общеизвестных предметов или лиц не придает ни этим предметам (или лицам), ни высказыванию в целом отрицательную окраску. Я бы определил смысл этой транспозиции несколько иначе — как снижение. По своей природе рассматриваемое явление родственно сравнению, описываемые конструкции включают смысловой компонент ‘предметы или лица типа X’. Имеется, однако, и существенное различие. Оно касается оценки второго компарата (того, с ч е м сравнивают). Употребляя во множ числе имя единичного общеизвестного предмета или лица, мы лишаем его уникальности и тем самым снижаем — независимо от оценки этого предмета или лица. Фразу Франция еще родит Наполеонов может сказать и противник Наполеона, и его горячий поклонник, однако в обоих случаях Наполеону отказано в уникальности. Точно так же в приведенном выше примере (9) Ломоносов прославляет Российскую землю (она может рождать аж многих Платонов и Ньютонов), но одновременно происходит некоторое снижение реальных ученых (Платона и Ньютона) — поскольку им отказано в исключительности. Это снижение усиливается до презрительного пренебрежения в случае сопоставления (так, в примере (5) Перикл поставлен в один ряд с маслинами) или в случае контраста, когда имя во множ числе употреблено в контексте единственного числа: уникальность одного подчеркивает многочисленность (и, тем самым, некоторую заурядность) другого, ср.: