– Это правда, Ника, – подтверждает Игорь, – многие куклы так и живут. Особенно, в военное время.
– А я, – подмигивает обоим правым глазом девочка, – смогу жить без головы?
– Никто не сможет. Кроме кукол и прочих игрушек, – терпеливо поясняет хирург. – Но у нас с тобой головы на месте, слава богу. Получается, что всё в порядке.
– Не всё в порядке, – говорит Ника.– Ты же знаешь, дядя Демьян. Игорь тоже знает.
– Я в курсе, Ника! Ну, нет теперь у тебя двух ножек, моя маленькая, – Смилов вступает в спор с девочкой. – Но без них ведь можно жить и… нужно. Поговори немного с Игорем, Ника. Он тоже знает, что такое война.
Хирург Смилов выходит из палаты.
Игорь садится на табуретку, перед койкой Ники.
– Я же смерти не боюсь, Игорь, – заверяет его девочка. – Я знаю, сначала умирать больно. А потом уже можно и привыкнуть.
– Наверное, так. Моей сестре Лике было всего три года, когда она попала под танковый снаряд. Но думать надо о жизни. Для того она и существует, чтобы о ней думать.
– Прямо и не знаю, о чём и думать.
– Учти, ты не одна такая… вот, – говорит Игорь.– Здесь почти каждый второй не боится смерти. Отучили нас оккупанты бояться смерти. Я санитар, я знаю.
– А почему так?
– Да потому, что заканчивается на «у»! Вообще, Ника, много будешь знать – скоро состаришься.
Она бережно укладывает безголовую куклу рядом с собой.
Игорь с грустью смотрит на Нику. Боже мой! Сколько бед и несчастий принесли сюда благодетели из Киева. Военнослужащие, националисты, бандиты…
– Я состарюсь? – Говорит Ника.– Прямо смешно.
– Ну, и почему ты такая смешливая, Ника?
– Да потому, что я никогда не состарюсь, – смеётся она. – Я умру маленькой девочкой.
– Такая маленькая, а уже глупая, – по-взрослому говорит ей Окунёв. – Не обижайся, конечно.
На лице девочки появляется улыбка.
Она спрашивает Игоря:
– Я знаю, санитар, что ты смелый человек. Скажи мне, ты многих врагов убил.
– Лично я никого не отправил на тот свет, Ника. Но с моей помощью туда ушли десятки бандитов. Может быть, и сотни. Скромничать не буду.
– Ты береги себя, Игорь. Ты всем нам нужен. Очень нужен. Ты ведь защищаешь нас.
– Я стараюсь, Ника.
Всегда Игорь пытался казаться серьёзным и очень взрослым, особенно, перед Никой. Но не получалось. Иногда он впадал в меланхолию. Ещё бы! Не забывается то, что хотелось бы забыть.
Всё тут понятно. Трудно привыкнуть к страданиям других. Тем более, сейчас, когда идёт страшная и нелепая война, где страдают совершенно невинные люди. За что страдают и почему?
Близнецы Завьяловы ушли. Дел много. Уроки, да и всякие заботы. Игорь обратил внимание, что после его короткого рассказа о себе, они стали относиться к нему с нескрываемым уважением, как к взрослому человеку. Не просто, как к взрослому, а видевшему смерть, войну.
А ведь Окунёв хотел быть таким же пятнадцатилетним юношей, как и все остальные. Но война, о которой он знал не понаслышке, поставила между ним и его сверстниками своеобразный барьер. Неужели так будет всегда?
Он удалился к себе в комнату. Включил компьютер, вышел в Интернет. Там сразу же ему предложили поиграть в игры. Надо было виртуальным героям кого-то беспощадно убивать… самыми изощрёнными способами. Зачем, если о войне и жестокости молодым людям не рекомендуется знать? Но вот учиться быть безжалостным… просто так, всегда, пожалуйста.
Да и пустая трата времени – эти игры. Элементарное зомбирование, подавление состояния внутренней свободы. Без неё ведь, как и без осмысленной дороги по жизни, просто нет человека. А есть двуногий набор костей, потребитель, который только и ждёт указаний от кого-то безликого, но властного.
Окунёв выключил компьютер. Интернет, конечно же, пригодится ему для учёбы, для познания происходящего… Но спорить с теми, кто… этак ненавязчиво, а между прочим, утверждает, что россияне – это невежественные, дикие люди, что они находятся в полной изоляции. Ничего себе изоляция! Огромная страна на Евроазиатском материке, омывается тремя океанами: Великим Тихим, Северным ледовитым и Атлантическим. А вот Европа, да и США без России, в сущности, идёт к самой настоящей самоизоляции. Что же, пожнут то, что посеяли – безнравственность, ложь, подлость, безысходность… Непременно материализуются придуманные ими фантомные «герои» и расправятся со своими создателями. Почему? Потому, что в том мире людей учат не платить добром за добро.
Сидя за компьютерным столиком, Игорь вспомнил, как нелепо и трагично погиб заведующий и заодно главный врач той больницы, где Окунёв числился санитаром. Он помнит его – под пятьдесят лет, наигранно строгий, но добродушный Валерий Генрихович Крачко. Однажды Игорь видел, как тот разговаривал с собакой и кошкой, которые в больничном дворе нападали друг на друга. Может быть, такая игра у них была, но Крачко приостановился и серьёзно сказал:
– Чего вас мир не бёрёт? Если ещё и собаки с кошками враждовать начнут, то пиши – пропало.
Но ведь издавна собаки враждуют с кошками, и ничего тут не попишешь. Странный человек этот Валерий Генрихович. Как погиб главный врач хирургического отделения, потом Игорю рассказал врач Смилов. У них друг от друга никогда не имелось тайн. Они были тесно связаны, вместе боролись с оккупантами, бандитами и фашистами. Впрочем, не скрывалось здесь особенной тайны. Для войны – обычный факт и случай. Вот, как это произошло.
…В палате, на табуретке, обхватив голову руками, сидит Смилов, о чём-то думает. Здесь же, в белом халате, молодая и симпатичная, лет двадцати пяти, процедурная медицинская сестра Миля. На шее у неё висит марлевая маска.
В её руках металлическая хромированная шкатулка, подходит к койке Ники. Ставит свой ящичек со шприцами и лекарствами в ампулах на небольшую тумбочку. Выбирает необходимый раствор для «укола». Смилов поднимает голову и говорит Нике:
– Вот ты спрашиваешь, малышка, зачем на свете живёт человек. Наверное, не только для радости, но и страданий. Душевная и физическая боль очищают душу. Но лучше уж никому и никогда их не испытывать.
Миля собирается набрать в шприц лекарственный раствор.
В палату стремительно входит Крачко.
Медленно поднимается с табуретки Смилов, подмигивает начальнику.
– Я, видите, Валерий Генрихович, – говорит Миля,– занимаюсь…
– Вы, продолжайте, Милена Игоревна, – нервно отвечает Крачко,– проводите процедуры!
Крачко выходит из себя, сурово говорит Смилову:
– Где ты был вчера, Демьян Тарасович, в двенадцать часов дня?
– На операции, – просто отвечает Смилов, – только на другой, не на хирургической. Наш связной Игорёша Окунёв обнаружил неподалеку группу убийц и мародёров. Надо было срочно отправить их на тот свет. Это была ответственная и серьёзная операции. Если бы я промедлил, Валера, то меня Господь бы не простил.
– Демьян Тарасович сегодня с утра провёл четыре сложные хирургические операции, – поясняет Миля. – Он успевает всё, Валерий Генрихович!
Может быть, к месту, а возможно, и не совсем, но Крачко напоминает Смилову, что профессия врача заключается в том, чтобы спасать от недуга и смерти любого человека, даже если он законченный бандит. Это гуманизм, это принцип.
Что ж, Смилов соглашается с таким утверждением, но даёт некоторые пояснения. Конечно же, он – врач и непременно вылечит даже насморк у того господина, который отправил на тот свет нескольких его родных и близких ему людей. Но вернёт здоровье палачу только для того, чтобы отправить его в мир иной в полном порядке, даже без признаков хронической изжоги. Вот и вся мораль.
– А если кто-то думает иначе, – твёрдым голосом говорит Смилов, – то грош ему цена.
Заведующий хирургически отделением подходит к больничному окну, сдвигает одну из штор на самый край. Обращается к Миле:
– К чёрту усталость, Миля! Ты его всегда готова защитить.
Недовольный положением дел Крачко почти садится на подоконник. Очень серьёзно предупреждает Смилова:
– Я не против того, что вы – истинные патриоты с Милей. Но ведь вы отвечаете и за больных. Пусть с бандитами воюет народная милиция, ополченцы и добровольцы. А нам надо лечить людей. Хотя я понимаю…
– Я успеваю всё, Валера. Да ведь я не один здесь… хирург. – Смилов разводит руками, – Иногда срочно надо разобраться… кого-то вовремя защитить. Точный выстрел – своевременная таблетка для того, кто явился сюда убивать людей.
– Не бери в голову, Демьян, – говорит Смилову заведующий отделением. – Просто в последнее время столько поступает к нам тяжелораненых, что хочется самому всё бросить и в ополчение идти. Но и здесь ведь надо… не мешкать. Хотя ты, Демьян Тарасович успеваешь. А вот у меня из рук всё валится.
Хирург и одновременно начальник Крачко встаёт в полный рост.
Недалеко, у проёма окна взрывается мина, и Крачко с проломленным черепом падает на пол. Взрывная волна подбрасывает койку Ники и ставит её на место. С ног сбивает Смилова и Милю.
Медленно оседает пыль. Они встают. Подходят к мёртвому Крачко. У Мили в глазах стоят слёзы. Она напугана. Но её не зацепило осколками, основная их часть осталась за окном.
В палату вбегает Игорь Окунёв. Он проходил мимо и услышал взрыв.
Миля стучит ладонями в грудь Смилова:
– Только посмей мне погибнуть! Я запрещаю тебе, Демьян, умирать! Слышишь?
– Конечно, слышу, Миля, – обнимает её, гладит по голове. – Ты же прямо в ухо кричишь. Это ты не смей! А если что, то я их самого первого батьку… жирного борова отыщу в главном свинарнике. И горло ему перегрызу запросто. Зачем мне жить без тебя?
Игорь видит лежащего в луже крови Крачко, отворачивается. Всё ясно.
Миля молчит. Ей приятны слова, сказанные Смиловым, но, видно, что на душе у неё нелегко. Она легонько отталкивает Демьяна Тарасовича его от себя.
Медицинская сестра подходит к Нике, присаживается на край кровати, гладит её по голове:
– Хорошо, что тебя не зацепило осколками. Мина разорвалась за проёмом окна. Только краешком сюда попала.
– Тётя Миля, Демьян Тарасович вас любит, – Ника плачет.– А меня никто не любит. Кому я нужна без ног?
– Не говори так, Ника, – Миля берёт её за руку.– В жизни, обязательно, кто-то и кому-то нужен. По-другому не бывает.
– Я уже знаю, – возражает Ника,– что очень часто бывает по-другому.
Ничего на слова девочки Миля не отвечает. Встаёт и подходит к Смилову и Окуневу. Они сидят на корточках возле трупа Крачко. Демьян Тарасович говорит Нике отсутствующим голосом:
– Чего вы, тётки, раскудахтались? Ты нам с Милей нужна, Ника. Это не так уж и мало. Всё нормально. Поправишь здоровье – вы обе в мой дом и переберётесь. Игорёшу тоже к себе заберём.
– Мне и в больнице жить хорошо, – говорит Игорь. – Я уже привык.
– Там посмотрим, Игорь, – не возражает хирург. – Ты уже взрослый человек. У тебя тут один год за три идёт.
С печальной улыбкой Миля смотрит на своего возлюбленного.
Он разводит руками и кивает в сторону кровати Ники. Миля тоже отвечает ему кивком головы.
– У дяди Валеры голова на месте? – Испуганно спрашивает Ника. – Посмотрите, пожалуйста!
– Мы же не в музее, Ника, – отвечает Смилов.– Чего там рассматривать? Голова на месте, Ника. Я только что смотрел.
Смилов и Окунёв встают на ноги. Миля говорит Нике:
– Голова на месте. Всё верно.
– Значит, Валерий Генрихович жив? – Произносит радостно Ника, со всхлипами.– Немножко полежит – и встанет.
– А вот и не угадала! Какая же ты, Ника, ненаблюдательная, – просто отвечает Смилов. – Валерий Генрихович уже не сможет жить. В голове-то у него осколок мины. Соображать надо, Ника! Уже взрослая. Вредным Валерка был мужиком, но хорошим. Без всякой злобы.
– Жаль, что он умер, – говорит Окунёв. – Без него вокруг пусто будет.
– Хорошим был человеком, – соглашается с ним Миля.– Просто мне больше нечего сказать.
– А мне есть, что сказать, – возмущается Смилов. – У нас тут почти в палате мина разорвалась – и ведь никто сюда даже не заглянул, кроме Игоря.
– Всё уже привыкли к грохоту и шуму, – поясняет Миля. – Слышали, конечно. Но посчитали, что жахнуло, где-то, за окном. В принципе, мина за окном и взорвалась.
– Но хорошо, что нет суеты, которая вот-вот начнётся, – говорит Смилов Миле. – Скоро все забегают, будут много и долго говорить.
Глаза Ники полны слёз.
Разве можно такое забыть? Нет, конечно. Нельзя.
…Огромный, почти под два метра ростом, санитар Жора берёт на руки тело мёртвого Крачко и кладёт на каталку. Игорь помогает ему, как может. Укрывают погибшего полностью чёрной тканью. Игорь и Жора выжидающе смотрит в сторону Смилова. Тот поворачивается к санитарам:
– И что вы смотрите на меня, как группа захвата? Чего вы ждёте, господа медицинские работники?
– Так куда везти заведующего хирургическим отделением, Демьян Тарасович? – Моргает глазами санитар Георгий. – Куда его?
– Я тоже не знаю, – признаётся Окунёв, – куда сейчас везти Валерия Генриховича?
– Вы что оба белены объелись? Не знаете, куда везти? Не на именины же к тёте Маше! – Резко отвечает Смилов. – Вы что, совсем не в курсе, куда в подобных случаях возят покойников?
– Понял! – Кивает головой Жора. – В морг!
– И как можно быстрей! – Рекомендует хирург. – Пряников я вам, господа санитары, не дам, и на чай вы ни цента не получите? Вперёд!
– Пусть они свои центы едят вместо бутербродов, – однозначно выражает своё мнение Георгий. – Но почему надо увозить нашего… Валерия Генриховича очень быстро?
– А что ты хочешь вывозить его из палаты медленно и печально, да ещё с оркестром? – Говорит Смилов. – Чем быстрей, тем лучше, Жора.
Он поясняет им, почему надо спешить. По той причине, что сейчас набежит сюда весь больничный персонал со своими причитаниями и стонами.
– Мне их заклинания и долгие плачи здесь не нужны, говорит Смилов. – У меня очень скоро операция. Важная и ответственная. Почти что хирургическая.
Выталкивает в коридор Игоря и Жору, и каталку с покойником.
Игорь возвращается быстро и сообщает Смилову:
– Абсолютно точно. Бандиты, как будто, закладывают противопехотные мину рядом с беседкой. Может, и не одну. Надо спешить! Я пока постою с ними рядом. Отвлеку.
– Молодец, Игорь. Наконец-то их засёк. Иди! Но стой от них в стороне!
Окунёв уходит. Почти сталкивается в дверях с Милей.
Двое молодых парней, оглядываясь по сторонам, закапывают в песок рядом с местом мины. Так увлечены, что не замечают Игоря, который наблюдает за ними со стороны, со скамейки, расположенной в метрах двадцати от беседки. Это диверсанты-любители из местных бандитов. Но они в гражданской одежде. Не придерёшься. Да и, вряд ли, кто обратит внимание на них и разберёт, что они там делают.
Крепкотелые мерзавцы с прозвищами Лоб и Жила действуют исподтишка. Купленные пакостники, коих прощать и понимать – себе дороже. Явились они сюда даже не с камнями за пазухой, а с минами. Правда, принесли их сюда в сумке. Продуманные.
А в палате Миля вопросительно смотрит на Смилова.
– Миля, ты тут пока сама командуй! – Говорит он.– А мне срочно надо в одно место.
Игорёк засёк, как два двуногих шелудивых пса минируют беседку.
– Старайтесь оба быть осторожными.
– Как обычно, Миля. Ведь Родину защищаем от иродов.
Она качает головой.
– Ты, Демьян, всё, что у меня есть.
– Ну, так я и предполагал, Миля.
– Ты всегда шутишь. А глаза твои плачут.
Смилов кивает головой, тихо произносит:
– Тянуть время нельзя, бандиты могут улизнуть, Миля? Не на митинг же мне идти, на какой-нибудь ультра левый, вприкуску с заокеанскими пряниками и ватрушками? Да место всех этих мерзких людишек за решёткой или на лесоповалах!
– Или в Объединённых Европейских Эмиратах!
– Знаю. Уже есть и такие.
– Иди же! Но будь осторожен, – предостерегает его Миля. – За Игорем приглядывай! Да и сам… Если тебя убьют, то можешь ко мне не возвращаться.