– Деньги давай! – орал за спиной Семен.
Он сунул голову внутрь, похолодел: на него смотрел, глазам не верилось! – старикан с теплохода «Советский Туркменистан»! Тот самый…
– Деньги… – хрипел за спиной Семен.
Старик его узнал, что-то хотел сказать, он тянул к нему потный комок «трешек» и «пятерок», толпа в это время надавила, стала оттирать его от окошка, он схватил в последний миг стопку билетов – его завертело, понесло в толчею, швырнуло в сторону…
– Ур-ра-а! – вопили Борька с Семеном вырывая у него билеты.
Кто-то еще подбежал из своих, кажется, Люська Шубб с девчонками – он стоял как в тумане прислонившись к ограде палисадника. Не то, чтобы струсил, было не по себе. Завязал к тому времени с воровскими делами, был хорошистом, готовился к поступлению в комсомол, читал книжки: «Без языка» В. Короленко, «Зимовье на Студеной» Д. Мамина-Сибиряка, «Капитанскую дочку» А. Пушкина. Дал себе слово забыть блатную жизнь, стать похожим на геройски погибшего летчика капитана Гастелло.
« Найду завтра старика и расколюсь, – решил бесповоротно. – Не убьет же, в самом деле».
Рванул наутро к базарной площади. Несся по провонявшим ссаками переулкам, сочинял, что сказажет старику. Не мог, хоть убей, вспомнить, как его зовут. Аркадий Иосифович? Борис Самойлович?
Возле циркового городка не было ни души, ветер трепал верхушку парусного купола, гонял перед кассой окурки и семечковую шелуху. Он пробрался вдоль ограды выискивая лазейку, когда увидел шедшего со стороны базара старика. Тот нес набитую кошелку, отворачивал лицо от ветра. Жутко ему обрадовался.
– Мальчик! – говорил взволнованно, – это ты? Ты меня помнишь, мальчик? Какая удивительная встреча! Я очень рад, здравствуй! Ты, оказывается, здесь живешь? Какая встреча, какая встреча! А я еще вчера подумал: неужели это тот мальчуган? С теплохода. О-о, я обрадован и растроган. Как твои родители? Как мама? Отец вернулся с войны? Ты, наверное, торопишься? Идем, я тебя провожу. Кто бы мог подумать: такая встреча!..
О медали не заикнулся. Он тоже промолчал. Ни к чему, решил. Вернуть ведь все равно не сможешь. Разве что Колян с того света сообщит, где она сейчас.
Виделись они со стариком Иосифом Борисовичем каждый день. Заходил в его фанерную будку, иногда с друзьями. Тот всякий раз радовался, говорил: «Заходи, заходи, милый Валя!» Покончив с делами вел задами к калиточке со сторожем, и они проникали внутрь циркового городка. Пробирались в узком проходе среди наваленных ящиков и разных металлических штуковин с бархатными спинками, звериных клеток со спавшими в обнимку львами, деревянного стойла, откуда смотрел на него кося свирепо глазом потрясающей красоты жеребец исполнявший бальные танцы на дневных и вечерних представлениях. Крошечных комнатушек из фанеры, в одной из которых он увидел остолбенев старшую из сестер Алтузовых курившую лежа на топчане папиросу.
Старик не отпускал его руку. Они пересекали огороженный парусиновыми стенками дворик с торчащей посредине засохшей тутовиной, и он застывал пораженный на месте: на составленных в кружок цирковых тумбах для хищников сидели знаменитые богатыри по французской борьбе, играли в карты. Невозможно было поверить, что они спокойно могут сидеть рядом с бесчестным Харитонюком бросившим вчера на ковер жульническим приемом замечательного Костю Цыгана!
Удивлял больше всего Костя. Сидит как ни в чем не бывало с Харитонюком, хлопает дружески по плечу. На вчерашнем представлении отказался после схватки руку пожать сучаре, они чуть цирк не разнесли, когда судьи признали надувательскую победу Харитонюка правильной, а тут они рядышком, в карты режутся. Ерунда какая-то получалась с этой французской борьбой!
Сначала все шло, как положено. Непобедимый Костя клал всех подряд. Любимец Поволжья Пряхин-второй шел на втором месте. Он проигрывал Косте, но ложил на лопатки всех других богатырей. Третьим, как полагалось, шел чемпион Запорожья Погребенко (он и на афише стоял третьим) – неоднократный участник разных соревнований, победивший в непонятно каком году какого-то знаменитого Зозулю.
К тому времени все в городе посмотрели цирк, никто не дрался за билеты у кассы: всех занимала французская борьба. Люди выясняли друг у друга при встречах: как, там, Костя? Опять провел свой знаменитый двойной нельсон? Те, кто побывал накануне в цирке, свидетельствовали: Костин двойной в полном порядке. Он клал богатырей одного за другим как бобиков. Делалось даже немного скучно.
А потом началось непонятное. Нелюбимый никем Харитонюк положил Костю с помощью запрещенного жульничества. С ним вообще что-то произошло, вдруг начал побеждать всех подряд. Выиграл по очкам у Погребенко, который почему-то начисто разучился бороться, бросил приемом «полусуплес» на первой минуте Пряхина-второго, а Пряхин до этого клал его трижды на лопатки.
Чемпионат пошел кувырком. Невозможно было предугадать, кто станет победителем. Невозможно было подумать, что победителем будет Харитонюк, геркулес из Заднепровья с нехорошим лицом.
Вот тогда-то на фанерном щите появилась новая афиша: состоится матч-реванш! Костя вызывал Харитонюка. У кассы снова дрались и давились, город ломился в цирк.
И вот в такой день, когда решалась судьба открытого чемпионата, он видел собственными глазами: Костя играет в карты – с кем? С бесчестным Харитонюком! В голове не укладывалось!
Думал во время реванша: от Харитонюка не останется мокрого места. Костя весь в красном как бесстрашный гладиатор бежал на арену. Все стали громко аплодировать, Костя кланялся в разные стороны, играл оркестр. Потом выбежал Харитонюк в черном трико и волосами до плеч как у индейца. Поднялся свист, все кричали, хлопали кулаками по скамейкам. Ненавистный он был народу! Костя подбежал к нему, благородно протянул руку для пожатия, а Харитонюк, гад ползучий, сколопендра! – отвернулся. Они повскакали с мест, кричали как ненормальные. Видят, Костя подает знак: «Спокойно, братва, спасибо за поддержку, я, как видите, не поколеблен».
Судьи окружили Харитонюка, требовали пожать руку сопернику. Харитонюк упирался как бык, размахивал кулачищами, тряс индейской гривой. Пожал в конце-концов Костину руку отвернувшись. Одолжение, видите ли, сделал, сука!
Они ожидали: Костя ему задаст! Покажет, где раки зимуют! Бросит на первой минуте своим коронным двойным. Поплачется Харитонюк! А получилось… Они боролись, боролись, пять схваток проборолись без результата, а на шестой Харитонюк припечатал Костю лопатками к ковру.
Наступил конец света! Прекрасный Костя лежал на ковре, а зверь-Харитонюк навалившись пузом лежал на Косте. Арбитр пытался его стащить, тянул за трико, свистел в свисток – бесполезно!
С галерки крикнули:
– Подсечка! Запрещенный прием!
Они стали орать как бешеные. Забрались с ногами на скамейки, топали ногами.
Судье все же удалось оторвать Харитонюка от Кости. Костя, поднявшись, отряхнулся, поднял руку призывая публику к спокойствию. С прекрасной улыбкой на лице показал в сторону боковых судей. Мы поняли: не теряет надежды.
От судейского столика на ковер бежал главный арбитр. С ума можно было сойти пока он перелазил через барьер!
– Ввиду неправильного приема, – объявил, – бросок не засчитывается. Результат встречи признается ничейным…
Выходило, Костя не побежден! Но и страшила Харитонюк, выходило, не побежден тоже. Катавасия какая-то получалась.
Я спросил у старика: что будет дальше? Он пожал плечами. Будет, наверное, сказал, еще один матч-реванш.
А потом они убили Пашу.
Почему так бывает в жизни? Ждешь чего-то, думаешь о хорошем. А получается шиворот-навыворот и радости никакой не остается.
Так и с цирком этим. Тоже ждали как не знаю что, надеялись, а они взяли и убили Пашу Академика из-за того только, что их дрессированные хищники хотели жрать.
Утром по дороге в школу он увидел на знакомом месте афишу. Подумал: может что-нибудь новое про матч-реванш? Подошел, прочел: «Дирекция передвижного цирка покупает по сходной цене на кормежку хищникам старых или неопасно больных животных».
Они в школе еще смеялись, игру придумали: хищники поедают старых животных. Гонялись на переменах за девчонками, кусали с понтом за разные места. Смеху было. А вышло: над Пашей смеялись.
Работал в школе завхозом тип по кличке «Змей Горыныч». Пашка был его инвентарем. Завхоз и подбил дирекцию: продать верблюда в цирк на съедение, а на денежки устроить в школе утренник с приглашенными артистами.
Затею держали в секрете, о ней они узнали от Семена. Тот всегда был в курсе всего, что затевало начальство. Братва на него насела: как же так? Пашку нашего!
– 3акон Дарвина, – разводил руками Семен. – Выживают сильнейшие.
Его бы на съедение к хищникам вместе со Змей Горынычем и Дарвиным, посмотрели бы на них!
А он не знал, что бы сделал, лишь бы Пашку спасти. Сколько лет был с ними. Из рук ел, кататься разрешал на горбу, команды понимал: «вставай!», «ложись!». Воду летом возил на ботанический участок, дрова и угли зимой, на хлопок каждый год возил в подшефный колхоз. Все привыкли: выглянешь в окно, у забора Пашка жвачку жует. Заболел однажды, на губе нарывы повыскакивали. Они ему молодую колючку таскали с пустыря, чтоб не умер от голода, а он даже ее не мог есть. Думали, отдаст концы, но Пашка поправился. Неужели такого верблюда надо было убивать из-за проклятых денег?
Надежда все же оставалась. Может, успокаивали друг друга, Семен что-нибудь напутал? Не так понял? Но такого с ним не бывало. Через пару дней за Пашкой пришли. Шел урок географии, Анна Матвеевна рассказывала про озера Баскунчак и Эльтон, вот-вот должен был прозвенеть звонок на большую перемену. Он смотрел на сидевшую в соседнем ряду Люську Шубб, она терла пальцем замерзшее окно, всматривалась во что-то во дворе. Посмотрел приподнявшись поверх ее головы – перехватило дыхание! Змей Горыныч и еще какой-то человек выводили через ворота Пашу Академика.
Схватил за плечо сидевшего рядом Борьку, показал в окно: смотри! Но Борька сам уже видел. Весь класс видел, как гнали через ворота Пашку.
– Теперь вы сами видите, – говорила географичка, – что таких озер, как Эльтон и Баскунчак больше нигде не встретишь кроме нашей Прикаспийской низменности…
Заливался звонок в коридоре – они сидели как пришибленные за партами. Все думали о Пашке.
– Прекрасно, прекрасно! – говорил знакомый напудренный администратор с лицом киноартиста Кторова. – Милости прошу! Ты, значит, Валентин, а это твой друг? Ага, Борис. Великолепно! Итак, Борис и Валентин. Садитесь, друзья! Ты, Борис, вот сюда, а ты, Валя, на табуреточку, пожалуйста. Чудесно, я вас слушаю…
– Понимаете, – сказал он.
– Прекрасно понимаю! – воскликнул администратор. – Понимаю и горячо одобряю! Вы – юные друзья цирка, так? Берете над нами шефство. Угадал?.. Если не секрет, – засмеялся, – кто вас сюда пустил? Ну, хорошо, давайте о деле…
– Понимаете, – сказал он. – Нам не нужен цирковой утренник.
– Ага, – подтвердил Борис. – Мы уже все видели.
– Вы нам верните, пожалуйста, верблюда, – добавил он. – Пашу Академика.
– Академика… – задумчиво повторил администратор поднимаясь со стула. – Я, ребята, признаться. Не совсем… Пожалуйста, Валя, ясней, если можно.
– Он у вас на заднем дворе стоит привязанный, – опередил его Борис. – Его нахалкой увели, это общественный верблюд, не завхоза! Спросите, кого хотите!
– Друзья мои, друзья мои! – простонал администратор. – Давайте по порядку. Изложи, пожалуйста, ты, Валя…
Он подробно изложил. Кто такой Паша, сколько лет живет в школе, какие выполняет обязанности.
Администратор слушал не перебивая, поник печально головой.
– Какая досада, что вы не обратились ко мне раньше, славные вы мои, – развел руками. – До заключения договора. Вот, смотрите! – выхватил из ящика стола исписанный лист. – Обязательства сторон с подписями. Согласно ему школа уступает нам верблюда, а цирк дает школе бесплатный утренник. Предложение, кстати, поступило не от нас, а от школьной дирекции, мы лишь пошли вам навстречу. Помните замечательную поговорку: не давши слово крепись, а давши держись?
Он проводил их с с Борькой до двери и обоим крепко пожал руки.
К старику он пошел один. Тот был нездоров, лежал в билетной будке на топчане, кашлял в кулак.
– Валя, – сказал, – как хорошо, что ты зашел. А я вот, видишь, лежу. Неможется, простыл. А, в общем, пустяки, пройдет. На душе неважно, малыш. Хочешь чаю? Мне только что принесли. И сахарок есть, открой, пожалуйста, тумбочку… Жизнь, вроде бы, налаживается, дружок. С хлебом полегчало, сахар едим. А у вас в Бухаре вовсе рай: дыни зимой, виноград, урюк… Ты, кажется, не в настроении? – глянул внимательно. – Что-нибудь в школе?
Он ему все выложил. Историю с Пашей.
– Что-то надо делать! – заторопился, выслушав, старик. – Понимаешь, – натягивал кирзовые сапоги, – он не злодей, администратор. Он просто знает, что укротителю зверей Тамбовскому каждый день надо кормить зверей. Колючку, к сожалению, тигры не едят… Ладно, идем, – толкнул фанерную дверцу будки. – Есть человек, который, возможно, сумеет нам помочь…
Опять они пробирались натыкаясь в потемкам на ящики и какие-то предметы по брезентовым закоулкам циркового городка. Где-то рядом играла музыка, в цирке началось вечернее представление. Лабиринт закончился, они очутились в знакомом дворике с сухой тутовиной, и он неожиданно увидал Пашку. Верблюд лежал привязанный веревкой к деревянной ограде, смотрел на луну.
– Вон он, смотрите… – прошептал.
– Идем, идем! – торопил его старик. – У нас мало времени.
Они остановились перед фанерным сарайчиком со светящимся окном, Иосиф Борисович постучал, толкнул не дождавшись дверцу.
– Входи, – пригласил.
Он шагнул через порог, обмер…
Загораживая спиной тесное пространство сарайчика передо ним стоял не похожий на себя Харитонюк с голым черепом, держал индейские волосы в руке.
– Знакомься, Харитоша, – старик держал его за плечи. – Валя. Старый мой приятель. Переплыли когда-то вместе Каспийское море. Помоги нам, пожалуйста, дружок!
Старик стал рассказывать Харитонюку про Пашу Академика, тот слушал вертя на пальце косматую шевелюру, улыбался зубастой улыбкой, стал неожиданно смеяться тоненьким голоском:
– Пацан ты, пацан! – тормошил его каменными ручищами. – Мировой вы народец! Кошек мучаете, верблюдов жалеете…
– Поговорить бы тебе с администратором, Харитоша, – сказал старик. – Ты человек авторитетный, тебя в цирке уважают.
– Ох, не вовремя ты, дуся… – Харитонюк натягивал на череп индейские волосы, мурлыкал, глядясь в зеркало, строил на лице знакомые страшные рожи. – Не вовремя… – Достал с тумбочки черный карандаш, провел между бровей жирную черту, произнес не оборачиваясь:
– Выйди-ка наружу, хлопчик…
За фанерной стеной ему было слышно каждое их слово.
Х а р и т о н ю к: «Дуся, откроем ему ворота. Пусть забирают своего одра».
С т а р и к: «Ты советуешь украсть верблюда, Харитоша? Я тебя правильно понял?»
X а р и т о н юк: «Да кому он нужен! Зубы тиграм только ломать… Пусть забирают, раз такое дело. Возьмем грех на душу. Потом что-нибудь придумаем».
С т а р и к: «Харитоша, спасибо, родной! Я сам об этом подумал, да как-то, знаешь»…
Х а р и т о н ю к: «И чудненько, договорились. Ты не волнуйся, я сам это дело улажу. Извини, мне уже на ковер».
Они вышли из сарайчика. У него ужасно колотилось сердце. Харитонюк спросил, доведет ли он верблюда один, он судорожно глотнул в ответ. Втроем они добрались до загончика, Харитонюк открыл калитку в соседний двор, громыхнул засовом на глухих воротах.
– Ну, – сказал, – доктор Айболит. Давай! Спрячь его где-нибудь на недельку. Мы, дай бог, к тому времени укатим…
–Торопись, Валя! – волновался старик. – Торопись, мальчик!
Он потянул верблюда за веревку, тот поднялся, пошел за ним звеня бубенчиком. Этот бубенчик гремел на весь цирковой городок, ему стало страшно. Увидел себя со стороны: ночью, на задворках цирка, с ворованным верблюдом. «Куда я его веду, – подумал? Его же нигде не спрячешь, он в любом месте будет виден в глиняной одноэтажной Бухаре»!