– К Вам прибыл Всеволод, Управляющий Черской области Белого Края!
Следом за слугой в зал вошёл человек лет сорока, в сопровождении семерых своих товарищей. Павел впервые видел Всеволода, отчего не таясь, с интересом его рассматривал. Это был человек среднего роста и крепкого телосложения, гордо поднятая голова и прямая спина свидетельствовали о прямодушии и твёрдости характера. Его седые волосы были коротко подстрижены, подбородок чисто выбрит, а верхнюю губу окаймляли аккуратные кривые усы. Лицо имело резкие черты, а из-под хмуро сдвинутых бровей виднелись серые глаза, волевой и тяжёлый взгляд которых было трудно долго на себе выдержать. Облик его спутников, под стать предводителю, выдавал в них суровых, бывалых воинов, привыкших решать проблемы оружием, а не словами. Всеволод некоторое время напряжённо помолчал, очевидно подбирая нужные слова в непривычном для себя деле, после чего ровным и жёстким голосом проговорил:
– Благодарю тебя, Павел, что согласился принять меня, и выслушать мою речь, не смотря на наши прошлые приграничные дрязги. Обещаю, что не стану отнимать у тебя много времени, и тем более тратить его впустую…
Один из близких людей Павла тут же его перебил, надменно зашипев:
– Да как ты вообще посмел сюда явиться, после всего зла, что причинил нашей Земле?! Знай: тебе не рады здесь, и речи твои поганые слушать не будут!..
Словно сорвавшись с цепи, присутствующие знатные радовежцы, стали беспорядочно осыпать послов упрёками, оскорблениями и угрозами:
– Мало ли ты людей наших погубил?..
– Забирай своих головорезов, проклятый разбойник, и катись с нашей Земли по добру!..
– Не то гляди, плетьми до границы погоним!..
Глаза Всеволода сразу налились гневом, и даже сквозь гомон было слышно, как захрустели его кулаки, крепко сжимаемые в бессильной злобе. Не лишённому дипломатического чутья Павлу, весьма понравилась сложившаяся ситуация, в которой он незамедлительно узрел возможность расположить к себе прямодушного гостя, так как догадывался о цели визита посла княгини Марии, и вполне готов был рассмотреть её предложение. Радовежский Смотрящий сильно ударил кулаком по подлокотнику резного, деревянного трона, на котором сидел, и резко поднялся со своего места, с укором и негодованием оглядывая своих приближённых. Те сразу-же опасливо притихли, покорно ожидая слова своего господина. Удостоверившись, что его действие произвело нужный эффект, Павел заговорил чётко, не торопясь, выговаривая каждое слово:
– Мне стыдно, что приближённые мною мужи, ведут себя подобно склочным торговкам! Да, этот человек наш давний неприятель. Близкие некоторых из вас потеряли жизни в боях с его людьми, другие потерпели убыток в средствах, но сегодня Всеволод явился в наш край под посольским знаком, и мы обязаны это уважать! Кроме того, теперешний гость наш, может быть и беспощаден в бою к врагам своим, но не это ли почитается высшим воинским достоинством, не этого ли мы требуем и от своих воинов?! В любом случае, примеры подлого поведения Всеволода, Управляющего Черской области, мне не известны. И кстати: если бы мои люди были также решительны на поле боя, насколько грозны и острословны в речах к послам, находящимся в меньшинстве, я бы, наверное, владел уже всей Землёй Ругов!
Пристыженные этим монологом, радовежцы больше не смели подавать голос и, недовольно надувшись, приготовились молча выслушать посольскую речь. Во взгляде Всеволода, сверкнули признательность и почтение к Павлу, подтвердившие последнему, что он достиг своей речью желаемого результата, и посол вернулся к своей речи:
– Я здесь не по собственной воле, ибо сладким речам всегда предпочитаю острую сталь! Но госпожа моя – княгиня Мария – упросила меня передать тебе её предложение. Ей стало в подробностях известно, как ты, по праву наказав дебоширов, надругавшихся над твоей честью глумливыми речами и презренными поступками, был унижен Батурием, наказавшим тебе заплатить пеню этим недостойным. Теперь, когда ясно видно, что человек, которому ты долгие годы служил верой и правдой, ни во что не ставит твоё достоинство, возможно ты задумаешься, стоит ли продолжать служить ему. Разумеется, что Батурий отправит своё войско в твои земли для расправы, если ты объявишь, что больше не подчинишься ему, но в этом случае всё войско Белого Края придёт к тебе на помощь, а вместе мы сможем разбить Батурия на твоей земле!
Павел сел обратно на свой трон, и с задумчивым видом ответил:
– Мне трудно сразу ответить на это предложение, Всеволод. Моему воспитанию и жизненным ценностям противны помыслы о предательстве. Но с другой стороны, я, как владыка этой области, несу ответственность за покой и благосостояние её граждан. Батурий своими действиями показал, что легко может нарушить мои законные права, а значит моим людям и подавно нечего ждать от него справедливости. С таким положением я мириться не собираюсь. Решение будет нелёгким, я должен подумать.
– Понимаю, – ответил посол – Но долго находится здесь, ожидая твоего ответа, я не могу. Пойми и ты: у меня есть важные дела в моём крае, и мне не пристало засиживаться в гостях. Сколько времени ты хочешь думать?
– Я не стану задерживать тебя надолго, и завтра ты получишь мой ответ. Тебе покажут дом, в котором ты, со своими спутниками, сможешь с удобством провести время.
Всеволод едва заметно склонился перед Павлом в знак согласия и признательности. Его примеру последовали и спутники. Слуга, представивший посла Смотрящему, вежливо пригласил гостей следовать за собой, дабы провести их к выше упомянутому дому. Послы покинули зал, и все оставшиеся молча обратили взоры на Павла, ожидая его сло́ва. Выдержав небольшую паузу, тот заговорил:
– Вот уж человек! В правдолюбии своём предсказуем, словно дитя. Проследите, чтобы Всеволод и его люди, имели достаток в крепких напитках и вкусной пище, пока находятся у нас.
– Так что будем решать с ответом княгине Марии? – подал голос кто-то из присутствующих.
– А я уже всё решил! – с улыбкой ответил Павел – Батурий захотел вытереть об меня ноги? Я не из тех людей, кто прощает такое к себе обращение! Мария давно мечтает прибрать к рукам Чёрный Край, а Батурий грезит о её землях, но силы их равны, и потому они не решались начать открытую войну. Войска нашей области слишком малочисленны, чтобы противостоять кому-нибудь из них, но уйдя от Батурия, мы ослабим его, а присоединившись к Марии – её усилим. Хитрая лиса всё правильно рассчитала! Узнав о нашей измене, Батурий соберёт войско, и вторгнется в Радовежские земли, но мы, совместно с войсками Белого Края, без труда разобьём его на своей земле! Все города Чёрного Края будут вынуждены покориться Марии. Мы примем её предложение, но выставим ей условие, что после победы я не только останусь Управляющим в Радовеже, но ещё и стану её Управляющим в Угличе! Уверен, что она согласится. Тогда угличи заплатят мне за унижение высокую цену!
Присутствующие снова наполнили зал неровным гулом, в пол голоса обсуждая соотношение риска к возможному увеличению собственного влияния и материальных выгод в результате подобного предприятия. Кто-то из них снова обратился к Павлу:
– Но ведь для того, чтобы Батурий направил сюда войско, нужно направить к нему посла с вестью о том, что мы больше не станем ему подчиняться и платить подати. Все мы знаем, какая судьба будет ждать этого посла, так кто же отважиться ехать?
Все замолчали, и стали искоса друг на друга поглядывать. Павел с презрением оглядел своих людей, и спокойно ответил:
– Думаете, что кого-то из вас отправлю сказать это Батурию? Успокою вас, пока дрожь ваших поджилок не обрушила сводов этого зала! Скоро должна состояться свадьба сына Батурия – Гавриила, с моей дочерью –
Уладой. Из Кременца прибудут сваты, им то и выпадет честь передать это известие Батурию, разумеется, вместе с тыквой1.
Можно было физически ощутить, как после этих слов в зале спало напряжение. Некоторые из присутствующих откровенно, с облегчением, осеняли себя знамением Исы, некоторые посмеивались над остроумным решением Павла с тыквой, а были и те, кто утверждал, что в случае надобности не оробел бы лично отвезти эту весть Батурию, вытирая при этом со лба обильную испарину.
***
Разбойничий отряд прибыл в лагерь только через неделю. Последний день пути, обоз шёл прямо сквозь чащу леса, свернув с дороги. Духовлад отметил про себя, что большому войску искать в лесу этот лагерь – задача невыполнимая. Сам лагерь, представлял собой несколько десятков срубов, каждый из которых был рассчитан примерно на два десятка человек. Неподалёку протекал довольно большой лесной ручей.
Первым делом по прибытии в лагерь, выгрузили добытый в налёте провиант в большой сруб, служивший амбаром. После этого отряд расползся по лагерю. Большинство разбоев отправилось отдыхать, утомившись во время длительного пути. Всесмысл отвёл Духовлада с Далибором в тот сруб, где спал сам, предлагая выбирать себе места. Духовлад решил устроиться рядом с беглым богословом, чему не очень обрадовался Далибор, хотя и не протестовал. Всесмысл быстро раздобыл для новых товарищей две старых козьих шкуры, уже, правда несколько облезших, но всё равно казавшихся более привлекательной постелью, чем голый, деревянный пол. Подготовив спальные места, все трое улеглись, чтоб отдохнуть с дороги, и почти сразу же уснули.
Утром Духовлад по привычке проснулся рано. Вокруг все ещё спали, в лагере царила тишина, нарушаемая только далёкими, редкими криками лесных животных, щебетанием птиц, да шумом встревоженной утренним ветерком листвы. Тихо поднявшись с козьей шкуры, молодой боец вышел из помещения. Умывшись в прохладном ручье, он вернулся к срубу, в котором провёл ночь. Недалеко от входа в него, на полянке, залитой светом утреннего, ещё не жаркого солнца, виднелся в высокой траве старый пень, оставшийся от массивного дерева, на который свободно могли сесть три человека. Умостившись на этом пне, Духовлад, блаженно прикрыв глаза, полной грудью вдохнул свежий лесной воздух. Никогда, никогда в своей жизни, он не был так расслаблен, не испытывал такого умиротворения! Всю его жизнь, когда он просыпался, вокруг уже царила суета: гомон людей, стук, лязг и скрежет инструмента, пускаемого ими в ход, облака пыли, поднимаемые ими в воздух при ходьбе… А здесь, солнце уже так высоко, но вокруг только чистый воздух и шум природы! Кажется, будто здесь совсем не бывает людей, и этот покой теперь будет вечным…
– Не помешаю? – послышался рядом тихий вопрос Всесмысла.
– Нет, не помешаешь – не открывая глаз, ответил Духовлад.
Беглый богослов подсел на тот же пень, и принялся делиться воспоминаниями:
– До того, как попал сюда, я не представлял, что утро может быть таким благодатным. В монастыре оно начиналось для меня с тяжёлой работы или чтения в сыром, тёмном подвале. Смешно, но только окружённый головорезами, ни во что не ставящими человеческую жизнь, я узнал, что такое настоящий покой… А ты давно работал в том обозе?
– Нет. Меня заманили туда обманом. До этого, с малых лет я выполнял тяжёлую и грязную работу в речном порту Славнограда, жил в бедняцкой ночлежке. Для меня раньше тоже каждое утро начиналось с забот и шума, так что я понимаю, о чём ты говоришь.
– И что, у тебя никогда не было отчего дома? Ты не помнишь своих родителей? – сочувственно спросил Всесмыл.
– Нет, у меня был дом, я помню своих родителей. Я был единственным ребёнком в семье. Когда я был ещё мал, отец погиб на стенах Славнограда при осаде Батурия. Мать очень убивалась по нему, изводила себя тоской. Потом стала ходить в церковь Исы. Попы сразу стали нашёптывать ей, что только в покаянии, в отказе от мирской жизни, заложено её искупление. Она готова была уйти в монастырь, просила меня последовать её примеру, дабы «спастись». Я отказался наотрез – даже в раннем возрасте мне не внушали доверия священники. Но попы убедили мою мать, что она может спокойно уходить в монастырь, а за мной обязательно присмотрят, пока я сам не смогу добывать себе пищу. Она согласилась. Её увезли, и больше я её никогда не видел. А через несколько дней, пришли церковные служки, и выкинули меня на улицу. Мой дом продали, а мне осталось ночевать где придётся, да есть что под ноги попадётся. Хорошо хоть в речном порту стали давать мне какую-нибудь работу. Для того, чтобы по-настоящему помогать, я был ещё слишком мал и слаб, но один тамошний распорядитель постоянно мне находил задание по силам, да подкармливал понемногу… жалел, наверное. Со временем я окреп, стал выполнять работу потяжелее, соответственно и оплату стал получать деньгами. Гроши, конечно, но всё-таки… Стал снимать место в ночлежке… Одним словом, хорошего мне вспомнить нечего.
– Знаешь, – словоохотливый собеседник стал деликатно выводить Духовлада на интересующую его тему – С тех пор, как я здесь, мне много раз доводилось видеть, как убивают людей. Не хочу, чтобы ты подумал, будто я испытываю удовольствие от таких зрелищ… Хотя, впрочем, не думаю, что тебе есть до этого дело. В общем, я уже стал разбираться, когда человек отнимает жизнь впервые, а когда уже к этому делу привычен. Товарищ твой – Далибор – когда с толстяком разбирался, начал его речами грозными пугать, а сам не знал с какой стороны подойти, с чего начать. Я тогда сразу решил, что ему ещё не доводилось чужой крови проливать. Но ты-то – совсем другое дело! Я слышал, как многие разбои говорили, мол, ты старого деда выбрал, вот потому так гладко и обошлось… Но я-то видел! Видел, как ты подошёл, и просто, без лишних движений, без ненужных слов, одним ударом убил того обозника…
– Двумя – поправил Всесмысла Духовлад, открыв глаза и повернувшись к собеседнику лицом.
– Смертельным был уже первый… Вобщем мне сразу подумалось, что ты в этом деле человек опытный… – ответил тот и, немного подумав, опасливо уточнил – Или, может, я не в своё дело лезу?
– А ты для кого интересуешься? – ответил Духовлад вопросом на вопрос, «обострившимся» взглядом впившись в глаза беглого богослова.
– Да что ты, что ты! – стал поспешно оправдываться Всесмысл, пряча испуганный взгляд и поёжившись от пробежавших по спине мурашек – Для себя, конечно! Всё проклятое любопытство, будто мало мне за него доставалось… Ну, не хочешь, так не рассказывай, только не смотри так на меня, а то у меня сейчас душа из тела выпрыгнет!..
Духовлад отвернул голову обратно, и вновь прикрыл глаза. Всесмысл был ему симпатичен, и забавлял своей безобидной пугливостью. Выдержав короткую паузу, он заговорил:
– Да как опытный… Пару раз на арене дрался. В настоящих битвах не участвовал. Наставник мой, правда, настоящий вояка: бывалый, хитрый, в воинских искусствах сведущий. Он-то, меня много чему учил, только большую часть я в деле ещё не пробовал, не довелось. Посмотрим, какой из меня толк выйдет.
– Выйдет толк, – успокоил Всесмысл – Разбойничье дело тоже ведь не настоящая война. Здесь и в отребье всяком толк видят, а ты уж и подавно отличишься, помяни моё слово!
Духовлад на то ничего не ответил – не любил хвастать и наперёд загадывать. Беглый богослов решил пока его больше разговорами не тревожить, и тоже молча любовался пейзажем, хоть давалось это ему не так уж легко. Через некоторое время из сруба показался Далибор, и все трое стали понемногу собирать нужное для приготовления обеда, что было главной обязанностью Всесмысла в лагере.
Сперва нужно было принести дров. Да так, чтобы на три костра хватило, так как готовился обед сразу в трёх больших котлах, иначе на всю ораву не хватило бы. На окраине лагеря находилась достаточно большая лежанка дров, возле которой торчал из земли пень, шириной в обхват и высотой по колено. На этом пне дрова и кололи, о чём свидетельствовало большое количество мелких щепок, валяющихся вокруг, и глубоко загнанный в него большой колун. Прикинув примерный вес инструмента и глубину, на которую он погрузился в пень от удара, после чего скептическим взглядом оценив тщедушную комплекцию Всесмысла, Духовлад с ехидной улыбкой заключил:
– Я так понимаю, что колоть дрова не твоя обязанность…
– С чего ты взял?! – саркастично удивился учёный доходяга – Да меня к этому топору привязать можно, чтоб я никуда не сбежал, а если я его поднять попытаюсь, то у меня скорее руки оторвутся! Дрова у нас колет только Ратибор. Приходит сюда раз в несколько дней, и по несколько часов машет этим колунищем. Говорит, что от этого удар быстрее и мощнее становится.