Духовлад удивился, что в разбойничьей шайке есть люди, знающие пользу от воинских упражнений. Разбои всегда представлялись ему сборищем ленивых пьянчуг, не желающих работать, нападающих только на плохо охраняемые цели, и отступающих при решительном отпоре даже со стороны уступающего по численности отряда. Конечно, здесь такие «бойцы» были в большинстве, но были и люди, создававшие впечатление действительно бывалых воинов и, похоже, их храбрость могла вселить уверенность даже в вышеупомянутое большинство. По рассказам своего наставника – Военега – он помнил, что так устроено любое победоносное войско: есть малая часть сильных, умелых, решительных воинов, честолюбие которых постоянно толкает их на подвиги, дабы подчеркнуть собственное превосходство над всеми. Причём, это не надуманная блажь, навеянная сладким слогом древних саг, рассыпающаяся в прах при виде живых, вооружённых врагов, готовых броситься навстречу, а искренняя, внутренняя, природная потребность, жажду которой может утолить только жаркая битва! Всё остальное войско – люди не столь честолюбивые, нуждающиеся в том, чтоб идя в атаку видеть впереди себя чью-нибудь спину – тоже вдохновляется безудержной яростью первых, и следуют за ними в гущу сражения. Военег говорил, что в древности только отличившись на поле боя можно было стать сотником или тысячным, но со временем многие воины, достигшие своей доблестью столь высокого положения, стали устраивать своих детей на руководящие места. Постепенно это стало правилом, и войсками стали руководить не лучшие выходцы из их рядов, а надменные потомки прославленных воинов, сами ничем не доказавшие своего превосходства, при этом свято в нём уверенные на основании принадлежности к роду вождей. Теперь, вместо того, чтобы ВЕСТИ воинов в бой, вселяя в них уверенность своей храбростью, сотники и тысячные (за редким исключением) ПОСЫЛАЮТ их в бой, сами оставаясь за их спинами. Именно поэтому, воинства теперь не сражаются на смерть, войны носят затяжной характер, а главный источник дохода бойцов составляет не боевая добыча или дань с покорившихся, а мародёрство. От этих размышлений Духовлада отвлёк Всесмысл, который стал раздавать задания ему и Далибору.
Далибор с явной неохотой выполнял просьбы Всесмысла, не желая помогать человеку, столь ничтожному, на его взгляд. Ему и Духовладу, для начала, было поручено из ручья деревянными вёдрами натаскать воды в котлы. Взявшись за работу Далибор беспрестанно ворчал, что котлы слишком большие, и вдвое меньших вполне хватило бы. Духовлад же наоборот исправно старался помочь изо всех сил, видя, что богослов и сам не пытается отлынивать от работы.
Наконец под заполненными водой котлами были сложены и зажжены костры. Далее Всесмысл от помощи отказался, никому не доверяя сам процесс варки каши, ссылаясь на рецепт, за чётким выполнением которого может проследить только он. Духовлад с Далибором устроились на бревне не далеко от него так, чтобы не чувствовать жара костров, но в то же время иметь возможность разговаривать со Всесмыслом. Внимание Духовлада привлекло необычное сооружение, стоящее возле соседнего сруба, представляющее собой сбитый из деревянных планок просторный каркас, тщательно обтянутый рыболовной сетью. Внутри этого вольера, находились до двух десятков птиц, размером близких к перепелам, но имевших не броский окрас перьев, в котором преобладали серые и тёмные тона.
– А что за птицы вон там, под сетью? – поинтересовался Духовлад у Всесмысла.
– Это голуби – очень полезные заморские птицы! – с наставническим видом ответил последний.
– Их едят? – спросил Далибор, поглаживая урчащий от голода живот.
Радуясь возможности провести акт просвещения, Всесмысл подошёл поближе к товарищам, даже отложив на время стряпню, и стал увлечённо рассказывать:
– Окрестные леса кишат разной дичью, так что разводить здесь живность ради мяса нет смысла. Эти птицы нужны для других целей. Главная их особенность в том, что на какое бы расстояние ты не отвёз эту птицу, получив свободу, она легко найдёт дрогу обратно, и обязательно вернётся домой.
– И в чём тут польза? – пожал плечами Далибор.
– А ты думаешь, как Тур узнаёт маршруты обозов, в которых пребывает Горан? – хитро улыбаясь, ответил вопросом на вопрос богослов, и тут же объяснил – После каждого налёта, Тур даёт брату силок с несколькими голубями. Когда Горан входит в доверие к следующему обознику и выведывает у него маршрут обоза, то выпускает одну из птиц на волю, привязав к лапке записку с указаниями, в каком месте лучше устраивать засаду. Птица прилетает сюда, доставляя таким образом эти указания Туру. Если что-то вдруг изменится, то у Горана остаётся ещё пару птиц, с которыми можно прислать новое сообщение. Так что зря шататься по лесным дорогам в поисках добычи, нам не приходится.
Всесмысл вернулся к своему занятию, Далибор, не заинтересовавшись услышанным, продолжил с постным видом разглядывать находящиеся в лагере постройки, а Духовлад снова задумался. Теперь он ясно видел, что действия этого разбойного отряда были тщательно спланированы и хорошо управлялись Гораном, находившимся на огромном расстоянии. Именно благодаря Горану, это «воинство» всегда имело обильную добычу, хотя самые «сливки» снимал, похоже, он сам. Молодой боец даже предположил, что Тур больше нужен здесь Горану, как «козёл отпущения», на которого должны сыпаться упрёки и обвинения разбойников, пользующихся уважением и некоторой поддержкой в отряде, если они почувствуют себя в чём-либо обделёнными. Ему вспомнился собственный опыт общения с Гораном, ещё на постоялом дворе в Славнограде, когда обоз только грузился в дорогу. Духовлад тогда сразу почувствовал железную уверенность в себе и невероятную проницательность этого человека… Качества, которые вселяют уважение в высших и подобострастие в низших. Военег часто рассказывал ему о таких людях, говорил, что они всегда крутятся вокруг тех, кто наделён властью, плетут интриги, настраивают придворных друг против друга, зарабатывая в этом хаосе репутацию людей, которые «знают что делать», и приобретая таким образом влияние. Духовлад улыбнулся, дословно вспомнив одно выражение своего престарелого наставника: «Такие люди могут приносить правителю много пользы, но только если их яйца постоянно находятся в его кулаке!».
Каша была уже почти готова, расточая по округе свой аппетитный аромат. Ведомые этим самым ароматом, из срубов наконец стали появляться разбои, державшие наготове глиняные миски, образовывая подобие живой очереди, причём без криков и драк, что для Духовлада казалось странным.
– Вижу, народ здесь воспитанный, порядочный. Я думал, они начнут один в перёд другого лезть, драться будут… – в слух поделился мыслями молодой боец.
– Ну, раньше так и было! – отозвался Всесмысл – Только дело к обеду, как тут сразу драка. Однажды так разошлись, что котлы с кашей перевернули, так Тур так рассвирепел, что восьмерых зачинщиков лично зарезал. И ещё сказал, что так будет с каждым, кто перед обедом будет драку устраивать, и порядок нарушать. Кстати, о порядке: так как вы полноценными бойцами этого воинства не считаетесь, то и есть должны последними, вместе со мной. Так сам Тур определил.
– А после них хоть что-то останется? – встревожился Далибор, которому теперь котлы казались не такими уж и большими.
– Не беспокойся, как минимум треть котла – успокоил его местный повар.
Когда же каша была готова, и Всесмысл объявил об этом толпе, разбойники тут же приблизились к котлам, и хоть слегка толкались, но всё же пищу из котлов набирали по одному. Многие набирали по две миски, очевидно «уполномоченные» кем-то более сильным набрать каши и для него. Толпа жаждущих уменьшалась достаточно быстро… Вот каша осталась уже только в одном котле… Вот осталось всего несколько разбоев… Последним к котлу подошёл Щур, тупоголовый любимчик предводителя «воинства». Духовлад видел ранее, что этот тип уже набирал себе пищу, видать захотел добавки. Но тот, бросив в свою миску всего две ложки из котла, повертев по сторонам головой и убедившись, что кроме Духовлада, Далибора и Всесмысла больше никто не претендует на оставшееся, с характерным звуком высосал сопли из носоглотки в ротовую полость, сплюнул их на оставшуюся в котле кашу, после чего с пренебрежительной усмешкой по очереди осмотрел троих вышеперечисленных и удалился, явно весьма довольный собственной выходкой. Глаза Далибора вспыхнули гневом, и он проводил Щура ненавистным взглядом.
– Хорошо хоть не нассал… – то ли шутя, то ли всерьёз прокомментировал увиденное Всесмысл.
В Духовладе тоже вскипело негодование, но внешне он остался спокоен – жизнь как следует приучила его скрывать эмоции под маской невозмутимости. Он встал, взяв миску и деревянную ложку, ранее любезно предоставленные Всесмыслом, подошёл к котлу, и набрал оттуда каши, черпая подальше от сопливого сгустка. Его примеру последовал и Всесмысл. Далибор с отвращением посмотрел на Духовлада, и возмущённо спросил:
– Ты что, будешь это есть?!
Молодой боец съел одну ложку и ответил, повернувшись к товарищу, осуждающе на него смотрящему:
– Возможно, твоя теперешняя жизнь, кажется тебе сущим кошмаром по сравнению с уютом отчего дома. Но за всё время, что мы с тобой провели вместе, я не помню ни одного дня, в течение которого нам бы не перепало хоть чего-нибудь съестного. Я оказался на улице, когда был ещё ребёнком. В первый день бродяжничества, я увидел, как человек бросил на землю недоеденный кусок хлеба. Я прошёл мимо, надеясь, что мне попадётся что-либо более достойное. Ничего не найдя ни в этот, ни на следующий день, я вернулся, и нашёл этот затоптанный прохожими хлеб. Когда я вспоминаю, как ел его, то мне кажется, что песок до сих пор хрустит на моих зубах… Но по моим щекам текли слёзы радости от того, что этот кусок был всё ещё там! Сейчас я не могу проучить этого человека за его гнусный поступок, но я не забуду его, и при случае пощады ему не видать. А сейчас я буду это есть, потому что я так решил. Твой выбор – это твоё дело, но на каком основании ты решил, что можешь осуждать других?
Далибор отвернулся, ничего не ответив. Духовлад тоже не стал больше ничего говорить ему. Съев ещё пару ложек, он обратился к Всесмыслу:
– Нас так и будут держать здесь в таком положении?
– Пока да. Во всяком случае, до следующего налёта. Там вам дадут возможность проявить себя в бою, и если хорошо себя покажете, то станете полноценными бойцами этого «воинства» – прожевав, отозвался тот.
– Дадут ли нам оружие? – снова задал вопрос молодой боец.
– Да. В амбаре валяется целая куча старых копий. Выберете себе, какие понравятся. А в бою может чем-то и поинтересней разживётесь.
Выслушав, Духовлад снова молча принялся за еду, что-то обдумывая. Поев, молодой боец помог Всесмыслу перевернуть на бок котлы и откатить их к ручью, где и принялись их мыть. Далибор, так и не притронувшийся к еде, угрюмый и молчаливый, последовал за ними, и тоже стал мыть один из котлов.
Когда вымытые котлы стояли на своих местах, с чем все обязанности «хозяйственной» троицы на сегодня были выполнены, Всесмысл объявил, что теперь каждый может делать что хочет. Духовлад, отойдя немного от лагеря в лубь леса, нашёл себе более или менее ровную палку, длинной около двух с половиной метров, и по толщине примерно соответствующую древку копья. С этим снарядом он стал упражняться, оживляя в памяти приёмы боя с копьём, некогда разучиваемые с Военегом. Уколы, парирования, удары древком: всё это ещё помнили его руки. Теперь нужно каждый день упражняться, пока есть время, чтобы максимально обострить, ускорить и избавить от лишнего все свои движения. Он услышал за спиной шаги и оглянулся. Позади него стоял Далибор, виновато опустив голову. Немного помявшись, он проговорил:
– Прости меня за мои резкие слова. Теперь я понимаю, что твоя жизнь была намного суровее моей, и многие вещи ты видишь совсем по-другому. Впредь я буду сдерживать себя, обещаю.
– Я не держу на тебя обиды, просто ты должен понять, что своей гордыней и несдержанностью, ты сам себя лишаешь многих возможностей, усугубляешь своё положение. Ярость хороша в битве, но там, где нет возможности драться, она превращается в пустой гнев, который, не имея выхода, разъедает тебя изнутри. Только поняв это и приняв, ты сможешь стать грозным врагом для кого бы то ни было.
– Я понял, – заверил Далибор, желая побыстрее перевести явно неприятный ему разговор на другую тему – Ты хоть владеешь оружием… А я и Сбыню-то, безоружного, едва заколол… Но, я всё равно в налёт пойду, не хочу всё время по кустам ползать да котлы драить, как этот… Всесмысл. Научи меня хоть чему-нибудь… чтоб я хоть что-нибудь мог сделать…
Духовлад поморщился, представляя, какой из Далибора выйдет ученик, со своим вздорным и неусидчивым характером, в то же время понимая, что хоть самым простым вещам его обучить надо, дабы не убили в первом же налёте. Решение он принял сразу, но вслух ответил, как бы ещё сомневаясь:
– Не знаю… Это дело, требует доверия и послушания. Ещё нужны терпение и усердие…
– Я буду делать всё так, как ты скажешь! Я буду прилежным и терпеливым! – перебив, взмолился Далибор.
– Ты уже демонстрируешь мне обратное, перебивая меня – усмехнулся Духовлад, ощущая себя в одно мгновение постаревшим лет на пятьдесят, и изрядно помудревшим.
Осознав свой просчёт, Далибор тут же прикрыл рот, ограничившись только умоляющим взглядом. Новоиспечённый наставник отдал ему своё «копьё», и, объяснив, как выполняется простой колющий удар, предложил попробовать самому, «на воздухе». Ученик, ошибочно пытаясь выполнить удар как можно сильнее, был излишне напряжён и медлителен, из-за чего вместо удара у него получился толчок. Духовлад забрал у него из рук снаряд, и показал, как выполнить движение правильно. Он выполнил удар вроде бы расслабленно, но быстро, при этом «копьё» издало угрожающий свист, а в самом окончании удара, когда тело напряглось на сотую долю мгновения, разящая часть снаряда задрожала от переданного мощного импульса. Узрев мощь этого удара, глаза Далибора в тот же час зажглись ярым желанием овладеть такой лёгкостью и мощью движений. Он снова взялся за «копьё» и попробовал нанести удар, ожидая, что теперь получится гораздо лучше. Но его удар опять был медлителен и неуклюж, что его заметно расстроило, заставив недовольно сдвинуть брови.
– Ты слишком рано ждёшь изменений, – сказал Духовлад товарищу, прочитав его мысли по мимике – У тебя получится выполнить хоть что-нибудь похожее на удар не сегодня и не завтра, может быть даже не через неделю. Сейчас ты должен просто повторять это движение раз за разом и прислушиваться к моим замечаниям. В один прекрасный момент ты сам ощутишь, что удар у тебя получился, и тогда это умение останется с тобой уже навсегда. Принимайся за дело, и будь терпелив. Не надейся, что уже завтра проснёшься непобедимым воином.
Далибор не был вдохновлён речью своего товарища и наставника, но, тем не менее, последовал совету, продолжив наносить удары в пустоту. Духовлад нашёл себе ещё одну палку, способную сойти за копьё, и снова стал оживлять в памяти некогда разученные движения, поглядывая за своим учеником и поправляя его короткими репликами.
Так потянулись однообразные дни: заботы, связанные с приготовлением пищи, тренировки в лесу и устный разбор хода обучения перед сном – это всё, из чего состоял распорядок товарищей. Через несколько дней Духовлад заметил, что движения Далибора стали больше похожи на удары, и он велел ученику теперь наносить их не «в воздух», а в ствол засохшего дерева, дабы тот чувствовал силу своего удара. Как и обещал наставник, Далибор и сам почувствовал изменения в своих движениях, чем очень воодушевился. Желая усилить удары, он стал наваливаться на «копьё» всем весом. Духовлад предвидел эту ошибку, и указал на неё своему товарищу. Принимая свои робкие изменения за серьёзный успех, Далибор вновь стал понемногу возвращаться к своей обычной нетерпимости, уверенно возразив наставнику:
– Но ведь так удар сильнее, я же чувствую!
Имея возможность на словах объяснить опасность этой ошибки, Духовлад всё же решил, что сейчас важнее наказать товарища за дерзость, и показать бессмысленность споров с тем, к кому сам напросился в ученики. Сняв с себя порядком поизносившуюся рубаху, он намотал её на конец своего снаряда, образовав на нём мягкий набалдашник, обозначающий наконечник копья, и призванный смягчить удар в случае попадания в тело. Велев Далибору последовать его примеру, он предложил ему попробовать себя в учебной схватке. Тот обрадовался возможности опробовать свой улучшенный удар и, устроив на своём «копье» аналогичный наконечник, принял боевую позицию. Духовлад стал кружить вокруг него, нанося простенькие тычки так, чтобы Далибору не составляло серьёзного труда от них защититься. Ученик тоже пытался поразить наставника, но осознав, что в движущуюся цель попасть намного сложнее, не пытался вложиться в удар. Духовлад ловко ускользал от его снаряда, что понемногу раздражало Далибора, сообразно его темпераменту. Эмоции очень явно читались на его лице, и когда ученик был уже не на шутку рассержен безрезультатностью своих атак, Духовлад выполнил очередной тычок, после чего умело сделал вид, будто запнулся, и остановился на мгновение, восстанавливая равновесие. Уловив временную уязвимость противника, глаза Далибора в тот же миг вспыхнули яростью, и он, не помня себя, нанёс удар по товарищу со всей силой и весом, что только мог в него вложить. Именно на это и рассчитывавший Духовлад, перенёс вес тела на левую ногу, одновременно заводя правое плечо за спину и, подхватив правой рукой «копьё» противника, пролетающее всего в нескольких сантиметрах от его груди, просто потянул его вперёд, как бы продолжая движение Далибора. Получив дополнительный импульс к своему движению вместо опоры, в виде поражённой цели, нерадивый последователь воинской науки потерял равновесие и, выронив снаряд, пробежал мимо наставника, согнувшись пополам, и отталкиваясь руками от земли, чтобы не упасть. Наставник, спокойно пропустив его мимо себя, коротко, без замаха, но сильно и хлёстко, ударил древком по долиборовой заднице. Жгучая боль мгновенно заставила Далибора вытянуться «в ниточку» и обеими руками ухватиться за поражённую часть тела. Пройдя по инерции на цыпочках ещё пару шагов, и издавая протяжный стон, руками растирая «фундамент» своей спины, он повернулся и посмотрел на Духовлада. Этот взгляд был переполнен досадой, и какой-то детской обидой. Ученику очень хотелось высказать своему наставнику какой-нибудь обоснованный упрёк, но чем упорнее он искал, к чему бы придраться, тем чётче видел истинную причину своей неудачи в собственном нетерпении и нежелании прислушиваться к советам.