Прождать пришлось около часа. И тысячный, и его сотники понимали, о чём это говорит: сыночек советника, в красочных деталях описывает князю возмутительную обстановку, сложившуюся в одном из подразделений его дружины под руководством Волибора. Небось, и кто-то из присутствующих, нет-нет, да и дополнит этот доклад собственными свидетельствами. Ничего хорошего, или хотя бы приемлемого, ждать не приходилось.
Наконец дверь снова отворилась, и ожидающих пригласили в зал. Другие тысячные, представители духовенства, советники князя – все, в полном составе, сидели на своих местах. Виктор, всё ещё стоял у трона Батурия, но теперь лицом к парадным дверям, и сопровождал вошедших торжествующим взглядом. Сотники остановились у дверей, а Волибор твёрдо прошагал через зал и, опустившись на одно колено перед самым троном, протянул князю Туров меч со словами:
– Великий князь! Прими в дар меч предводителя разбойного войска, наводившего трепет на торговые обозы в твоей земле! Главные силы разбоев нам удалось уничтожить, не потеряв ни одного из верных тебе воинов. Остальные скоро придут в нашу ловушку, и мы окончательно избавим твою землю от этой поганой скверны!..
Глаза Батурия налились гневом. Он резко вскочил с трона, ногой выбил трофей из рук Волибора, и яростно воскликнул:
– Да ты совсем ума лишился?! Мне, князю Чёрного Края, ты подаёшь меч какого-то голодранца, как будто это меч Рунейского гетериарха3!
Волибор, опустив глаза, остался недвижим, кожей ощущая на себе десятки злорадных взглядов, устремлённых на него из каждого угла этого сотни раз проклятого им зала. Батурий же, всё продолжал разоряться:
– Ты уничтожил главные силы?! А, вот люди, достойные доверия побольше тебя, утверждают, что бо́льшая часть разбоев скрылась в неизвестном направлении! А ещё говорят, что твои люди не признают начальства, и не только грубят, но и угрожают расправой своим командирам! Ты не выполнил такого простого поручения, как разделаться с кучкой занюханных оборванцев, а теперь, когда всё моё войско необходимо мне в походе на Радовеж, ты хвастаешься мне какой-то нелепой ловушкой?! Так расскажи нам: что же это за ловушка?
– Один из разбойных атаманов, сдался нам без боя, и хочет привести в засаду оставшихся – ответил Волибор, не поднимая взгляда.
– Неужели?! – притворно изумился Батурий – И где же этот герой, наша надежда на покой?!
– Я отпустил его обратно к разбоям, чтобы он привёл их в западню – проговорил Волибор, понимая, как глупо выглядит этот ответ в сложившейся ситуации.
– О, какой мудрый поступок! – продолжал искрить сарказмом князь – И что же заставляет тебя верить его слову? Что помешает ему обвести тебя вокруг пальца, как последнего болвана? Может он оставил тебе в залог свои яйца? Или может он поклялся, осенив себя знамением Исы? (После этих слов, один из представителей духовенства, громко покашлял в кулак, осторожно призывая князя удержаться от дальнейшего святотатства)
– Он сказал, что шёл в этот подставной налёт, зная, что это ловушка – оправдывал свой поступок опальный тысячный – Этот человек хочет покончить с разбойной жизнью, и в обмен на помощь в уничтожении остальных разбоев, я обещал ему жизнь…
– Смотрите-ка! – не унимался Батурий – Он обещал жизнь человеку, долгие годы разбойничавшему в моих землях! А с чего ты взял, что можешь себе такое позволить?! Так, хватит с меня! Ты подготовил ловушку? Хорошо. Я, так и быть, дам тебе возможность окончить это дело. Но тысяча твоя нужна мне в походе, так что она уйдёт с остальной дружиной. Возглавит её теперь твой помощник – Виктор. Наконец в этом подразделении воцарится порядок! А тебе, Волибор, я оставлю три сотни ополченцев. Нашлись, наконец, «витязи», под стать такому «полководцу»! С твоим умом блестящего стратега, ты вполне сумеешь справиться с задачей, даже с такими «воинами» в подчинении! (Далее князь говорил, повернувшись в сторону своих советников) А если этот атаман, который обещал привести оставшихся разбоев в ловушку, всё же исполнит обещание, пускай ожидает моего возвращения здесь, в Кременце, со всеми удобствами расположившись в пыточной камере! Пусть дурачок обработает его так, чтоб сбежать не смог! Только, чтоб не сдох до моего возвращения…
– Прости, великий князь! – кротко оборвал Батурия Феофан – Прошу: поумерь свой гнев! Есть ещё важные вопросы, требующие твоего внимания. А с этим, я уверен, уже всё понятно. Позволь же, дабы не терять времени понапрасну, мне лично отвести, и представить Волибора его новым людям. Ты же, тем временем, продолжишь Совет.
– А-а-а, уводи! – махнул рукой Батурий – Только злит меня зря! Дел важных, и вправду невпроворот…
Феофан, приказав Волибору кивком головы следовать за собой, степенно направился к парадным дверям. Опальный тысячный, молча встал с колена, и пошёл следом. Взгляд его был понурым, но спина оставалась прямой, а плечи расправлеными.
– А вы останьтесь, – бросил Феофан четверым сотникам, в замешательстве топтавшимся у выхода –Вернётесь к остальным вместе с новым тысячным. За одно и волю князя засвидетельствуете…
Те лишь молча обменялись прощальными взглядами с бывшим начальником. От этих взглядов у Волибора защемило сердце. И вовсе не из-за потери высокого чина, благ от которого в отличие от более «благородных» тысячных, он так и не ощутил в полной мере. Его беспокоила дальнейшая судьба людей, ставших для него семьёй. Он понимал, что теперь его попытаются сжить со свету, но беспокоила Волибора сейчас ИХ судьба. Судьба тех, кого ОН приучил думать свободно, и говорить открыто, без унизительного раболепия, требуемого от своих подчинённых другими тысячными. И дело было не в доброте душевной, а в глубоком убеждении, что человек, мыслящий свободно, в военном деле принесёт больше пользы, чем раб, которому запрещено шевелить мозгами по какому бы то ни было поводу (дескать, за него уже подумали, а его дело – только молча выполнять приказы). Но теперь, под началом Виктора, его сотникам и простым воинам, придётся заново расставлять для себя приоритеты в выполнении поручений. Скоро они поймут, что главное, это не качество выполнения задачи, а проявление безостановочной старательности, и умение молча выслушивать многочисленные обоснованные и необоснованные укоры и оскорбления, исходящие от вышестоящих чинов. От этих невесёлых мыслей бывшего тысячного отвлёк Феофан, решивший завести беседу, пока они степенно шли коридорами Кременца. Голос советника, был наполнен сочувствием, и даже, вроде бы, неким извинением, как будто он очень хочет помочь, но не знает чем… А от того, пытается хотя бы утешить:
– Очень жаль, что так вышло, уважаемый тысячный. Князь, из-за этого случая в Радовеже совсем взбеленился! Мне даже как-то неудобно, что выбор Батурия, в вопросе Вашей замены, пал на моего сына. Другой бы только рад был, а мне вот страшно неудобно… Но прошу Вас, не отчаивайтесь! Вы обладаете серьёзным боевым опытом, и несомненным административным талантом. Кроме того, некогда вы спасли жизнь нашего владыки на поле боя! Уверен: очень скоро немилость Батурия к Вам, снова сменится признанием и доверием в его сердце! Лично я в этом твёрдо уверен, и буду ежедневно молиться Исе, дабы случилось всё это, как можно раньше!..
Придворный хитрец разливался в подобных речах всю дорогу, а Волибор только молча слушал. За время пребывания на должности тысячного, что так или иначе подразумевало присутствие в придворной среде, он хорошо усвоил повадки этой породы. Бывший тысячный прекрасно понимал, что именно близкий к княжьему телу папаша, пропихнул своё сопливое чадо на его место, и ни о каком сожалении речи быть не может. Опасаться опального тысячного, пытаясь скрыть свой след в этой истории, человеку, положения Феофана, тоже незачем. Все эти сладкие увещевания, были просто рефлекторной «зачисткой хвостов», привычка к которой вросла в характер советника, в ходе успешной многолетней карьеры придворного интригана. Дело было сделано, опасаться было нечего, но выучка профессионального коррупционера требовала, на всякий случай, официального заявления потерпевшей стороне о своей полной непричастности к произошедшему. Даже при условии очевидности обратного.
Выйдя из цитадели во внутренний двор крепости, Феофан повёл Волибора к южной стене, где располагались бараки гарнизона. Постоянный гарнизон насчитывал три сотни стражников, и у каждой сотни, был свой барак. Подойдя к одному из бараков, советник наконец то закончил выражать свои соболезнования. Волибор, делая простодушный вид, будто полностью принял только что выслушанное дерьмо за «чистую монету», даже слегка склонил голову в знак признательности, хотя в душе злорадно представлял себе, как не сегодня-завтра, наведённые им разбои разгромят в щепки обширную медоварню сладкоречивого интригана. Феофан явно был очень доволен этим жестом, и отворив дверь барака, пропуская Волибора вперёд, стал вводить его в курс дела:
– Ваше… боевое подразделение, в количестве трёхсот человек, пока расположилось в этом помещении. Из-за этого, нам пришлось временно потеснить стражу крепости, так как князь настоял на том, чтобы Вы, и… Ваши новые люди, оставались в крепости, пока остальная дружина не выступит на Радовеж…
Едва Волибор переступил порог, как в нос ударила смесь отрезвляющих ароматов: застаревший пот, высохшая на штанах моча, и запах месяцами не мытых ног. Даже бывалый вояка едва устоял на ногах… Ополченцы: призираемое всеми отребье. Подобный запах вполне мог исходить от любого другого скопления мужчин, но его концентрация в этом помещении, выдавала присутствие здесь именно этой социальной прослойки. Кошары ополченцев, практически полностью состояли из определённого типа людей: выходцы из бедных крестьянских или мещанских семей. Не получив какого-либо наследства (либо быстро и бездарно промотав его в питейных заведениях), при этом считая ручной труд низшим, неподобающим для себя занятием, эти «благородные мужи», видели достойное применение себя исключительно в военном деле. Но так, как ни храбростью, ни прилежанием в освоении хотя бы азов боевой техники, они также отличаться не желали, то им было заказано место даже среди рядовых дружинников. Из этих тупых, бездарных ублюдков, формировали подразделения, предназначенные больше для хозяйственных работ: вырыть ров и насыпать вал вокруг временного лагеря, заготовить брёвна для изготовления тарана, и тому подобное. Максимум, что им могли доверить на поле боя, это выгнать их на отвлекающий манёвр, в котором не нужно держать строй, прорывать вражеские шеренги, или быстро занять оборону на каком-либо участке, а нужно только, порождая вокруг себя хаос и панику, верещать и дохнуть, отвлекая на себя некоторые силы противника. Разумеется, что собирать трофеи на поле боя, их пускали уже самыми последними. Им, правда, положено было некое жалование, но было оно мизерным, и то, зачастую оседало в карманах военных чинуш. Так что жили эти «почтенные господа», в основном мародёрством в военное время, и воровством в мирное, что, не смотря на жалобы пострадавшего мирного населения, вполне гладко сходило ополченцам с рук. Хотя эти «богатыри» в страхе шарахались от дружинников, и даже от городской стражи, сами себе они виделись грозной военной силой, от которой зависит исход любого сражения, не забывая шёпотом обсуждать меж собой, что заслуги их всячески приуменьшаются.
Следом за Волибором вошёл Феофан, предусмотрительно прикрывший платком рот и нос. Гул разговоров, стоящий в помещении, стих: все уставились в сторону вошедших.
– Я – Главный Советник князя Батурия! – сразу же объявил ополченцам Феоофан, и свободной рукой, указал на спутника – Это – ваш прямой командир. Его имя Волибор. Под его руководством, вам поручено выполнить важную миссию: уничтожить банду разбойников! Ваш командир введёт вас в курс дела. Любой его приказ – это закон. Вам ясно? (Ополченцы молча пялились на придворного, не поняв доброй половины его слов и оборотов, но Феофан повторил более властно и настойчиво) Вам ясно?!
Из разных углов послышались нестройные и невнятные заверения, мол, поняли. Посчитав своё дело сделанным, Феофан повернулся к Волибору, и всё так же – сквозь платок – проговорил:
– Ну, что ж, желаю успехов!
Сказав это, он быстрым шагом убрался из вонючего барака. Волибор осмотрелся. Барак был, наверное, достаточно просторным для сотни человек, но три сотни здесь умещалось туго: люди (?!) сидели фактически друг на друге. Множество изучающих взглядов, уставились в сторону опального тысячного. Как опытный руководитель, Волибор знал, что установить свои правила в новом подразделении, нужно как можно быстрее, и любое проявление неуверенности с его стороны, будет расценено, как слабость. Медленно обведя присутствующих тяжёлым взглядом, командир ополченцев жёстким и уверенным голосом, дал короткий пролог к прощупыванию настроений, в среде новых подчинённых:
– Нам поручено вполне выполнимое дело! Разбойников, примерно столько же, сколько и вас, но нападём мы, когда они ожидать этого совсем не будут, и никакого серьёзного отпора дать не смогут. Будете следовать моим указаниям, и дело будет сделано чисто и быстро. Какие есть ко мне вопросы?
Несколько секунд царило молчание, после чего отозвался гнусавый голос, из глубины помещения:
– Ишь ты! «Нам поручено…», «Будете следовать моим указаниям…». А вот до нас дошёл слух, будто ты у самого князя Батурия в немилости, и всё это дело затевается, чтобы тебя погубить! А нам из-за тебя дохнуть не хочется!
Тысячный еле заметно усмехнулся: слух, значит, дошёл?.. Небось, Феофан постарался, чтобы он – Волибор – с этими голодранцами сладить не смог. Рассчитывает, что либо с разбоями справиться неудастся, либо ополченцы бунт подымут. В обоих случаях Волибору конец. Значит, мало его места тысячного лишить… Пкокоя придворным интриганам не будет, пока опальный тысячный дышит… Волибор с явной издёвкой отвеитил «собирателю слухов»:
– Раз не хочется, то может, пойдёшь, и сам князю об этом скажешь?! Он тогда, конечно, сразу же вам разрешит в этом деле не участвовать!
Отребье было возмущено подобным ответом. Поднялся страшный шум: ополченцы выкрикивали оскорбления и угрозы, потрясали в воздухе руками, делая ими вызывающие жесты, но с места никто пока не трогался. Волибор молча следил за галдящими, и кривляющимися ополченцами. По его коже гулял ощутимый холодок волнения, того самого, что в менее волевом человеке, мгновенно превращается в непреодолимый страх, сковывающий члены и мысли. Вооружение ополченцев находилось при них. Было оно, конечно, плохеньким, но один отличный, стальной меч, полученный Волибором лично из рук Батурия сразу же после памятного спасения в Славноградском сражении, был неважным противовесом трём сотням дешёвых копий, с наконечниками из мягкого, некачественного железа. Бывший тысячный отлично понимал чаяния бурлящего кодла: все ополченцы были недовольны угрожающей передрягой, и новым командиром, из-за которого рисковали в неё угодить. Они и рады были бы с ним коллективно разделаться, но никто из этих убогих созданий, не хотел начинать первым. И вот они все дружно храбрились, кичились напускной крутизной характеров, вдохновляя совсем уж конченых глупцов в своих рядах, на первый шаг. Волибор точно знал, что рано или поздно такой «герой» найдётся, и тогда поможет только решительность… Всё продолжалось в таком ключе довольно долго: очевидно ополченцев, сильно сдерживал факт присутствия по соседству стражников, которые, заслышав серьёзный дебош, с радостью прибегут «наводить порядок», без особых разбирательств. Но, наконец, «былинный богатырь» отыскался… Человек, кажущийся большим, только благодаря дрябленькому жирку, в серьёзном количестве скопившимуся на его боках, и сидевший на деревянном топчане по правую руку от Волибора, стал не спеша подыматься со своего места. Бывший тысячный и до этого успел отметить его взглядом, так как этот «витязь» нервозно ёрзал на месте, явно решая, проявить себя или нет. Теперь же, он подымался степенно, как будто просто устал от шума, и собирается не напрягаясь устранить причину его возникновения. Волибор был уверен, что даже если не противиться этому недотёпе, тот всё равно ограничится угрозами и ложными выпадами, ожидая поддержки от товарищей. Но Волибор решил противиться. Пухлый герой эпично принимал положение «стоя» совсем рядом с ним, и делал это, используя копьё, опёршись на него как на посох. В момент, когда значительную часть своего веса, тот перенёс на копьё, Волибор молниеносно подскочил, и выбил древко ногой, тут же отпрыгнув обратно. Потерявший равновесие ополченец растянулся на полу лицом вниз прямо у ног своего нового командира. Потерпевший сделал было рывок, пытаясь подняться, но Волибор со всей силы ударил его правой ногой, в область левого виска. Дёрнувшись, и слегка сместившись по ходу удара, тело замерло и обмякло, лишившись сознания. В бараке повисла гробовая тишина. Волибор тоже замер в молчании, схватившись за рукоять меча. Он лихорадочно думал, что каждая секунда замешательства противников бесценна, ожидая от них подсказки к дальнейшим действиям. И простодушные голодранцы дали её незамедлительно: почти все ополченцы рефлекторно направили взгляды в центр своей толпы, как будто ожидая от кого-то там получить указания к действию. В центре барака, сидели четыре человека, которые продолжали сверлить злыми взглядами нового командира, вместо того, чтобы искать взглядами чьей бы то ни было поддержки. Бывший тысячный сразу понял, что это местная «элита», без одобрения которой ополченцы ничего радикального предпринимать не станут. Он так же понимал, что они сейчас находятся на пороге трудного выбора, размышлять над которым у них нет времени, так как отреагировать на случившееся нужно немедленно. Но Волибор лишил их этого мучения, указав пальцем в их сторону, громко, чётко, и уверенно распорядившись: