Так, прогуливаясь по лагерю с блаженным видом, весьма подозрительным для окружающих, Духовлад наткнулся на Ворона. Тот сидел на земле в гордом одиночестве, подобрав под себя ноги, и пустым взглядом уставившись в землю прямо перед собой. В руках он держал прутик, которым монотонно постукивал в то место, сквозь которое смотрел, и лицо его не выражало никаких эмоций. Молодой боец присел рядом с атаманом, и негромко к нему обратился:
– Будь здоров, Ворон. Вижу настроение у тебя, как для предстоящего дела неважное. Случилось что?
– Да нет, ничего. Просто хандра – ответил Ворон, не поворачиваясь к собеседнику, и даже не меняя частоты постукивания прутиком по земле – Надоело всё… Ну что это за вожди?! Тур-тупица, а теперь Предраг этот, хитрожопый… Чувствую: конец скоро этому воинству…
– Так чего ж ты сам отказался нас возглавить?! – изумился Духовлад – Тебя бы многие поддержали!
– Нет, малыш. Я привык вести за собой узкий круг людей. Я знаю, чем дышит каждый из них, кто в чём силён, кто где слаб… А они знают меня. Знают, что я одобрю, что стану осуждать, а за что и вовсе ноги сломаю. Когда я со стороны смотрю на весь этот сброд, который у нас называется «Медвежьим Воинством», мне хочется молча достать меч, и пойти рубить всех направо и налево… Нет, этих людей я возглавлять не стану… Может взять своих людей, и увести отсюда?.. Без Горана в этой ораве дела не будет: случайными набегами нам всем не прокормиться… Ладно, посмотрим ещё, куда нас Предраг ведёт. Если почую что-то неладное – сразу людей своих заберу, и уйду. Хочешь, можешь с нами уйти, если что…
– Посмотрим… – без интереса ответил Духовлад.
– Как знаешь… – подытожил Ворон, не отрывая пустого взгляда от прутика.
Духовлад не видел смысла продолжать разговор. Он встал, и продолжил неспешно бродить среди разбоев. Молодой боец припомнил, что не в первый раз слышит от Ворона подобные разговоры. Причём эти разговоры, (о том, чтоб покинуть «воинство», вместе со своими людьми) не выглядели пустой бравадой, как и Ворон не казался человеком, впустую сотрясающим воздух словами. Создавалось впечатление, что он действительно хочет уйти, но что-то его удерживает. А что – атаман и сам, наверное, не смог бы толком объяснить.
К вечеру вернулись разведчики. Весь разбойный отряд быстро собрался, чтобы узнать о результатах их наблюдений и для обсуждения деталей атаки. Доклад разведчиков заключался в следующем: есть охрана, но точное её количество узнать не удалось. Чувствуют они себя слишком раскованно, даже беспечно: ходят без доспехов, могут устроиться отдыхать, где придётся. Видно, что нападения они никак не опасаются. Работают и на медоварне, и на пасеке, скорее всего, невольники: разведчики свидетельствовали, что охранники запросто позволяют себе брань и рукоприкладство в отношении рабочих, причём зачастую необоснованно. На территории медоварни с дюжину крупных построек: склады, производственные помещения, жилые помещения для охранников и рабочих. Бараки последних отличаются тем, что запираются снаружи. По мнению разведчиков, захват медоварни был вполне по силам «медвежьему воинству», особенно, если напасть на рассвете, когда сон будет самым крепким. Выслушав лазутчиков, Предраг взял слово перед «воинством»:
– Как видите, братья, мои слова полностью подтвердились: добыча богата, и взять её нам вполне по силам! Выступаем немедленно, чтобы на рассвете уже быть на медоварне. Не будем же терять времени, храбрецы, поспешим, поспешим…
Разбойное войско засуетилось, исполняя приказ своего нового главаря. Некоторые пытались вспомнить, где именно в докладе разведки подтверждались слова Предрага о том, что добыча будет богата. Но предводитель умело выстроил свою короткую речь, и в начавшейся сутолоке даже те, кто обратил внимание на упомянутое несоответствие, не решились что-либо уточнять, махнув рукой, и решив отложить свои вопросы до более удобного случая. Лесник, проводивший лазутчиков к медоварне, слёзно умолял разрешить и ему участвовать в налёте, чтоб отплатить, так сказать, за старые обиды. Разбои поглумились над ним немного, снова, как следует, отсмеялись, но в итоге, в награду за настойчивость и подъём общего настроения, вручили ему ржавое копьё, и позволили влиться в свои пёстрые ряды.
«Медвежье воинство» выступило. Теперь, когда не приходилось больше замедляться из-за телег, воинство перемещалось гораздо быстрее и, как было задумано, в предрассветный час, уже подошло к территории медоварни.
Охрана действительно была беспечна: на крытом помосте, возле запертых изнутри ворот, преспокойно развалился и дрых один из тех, на чьих плечах покоилась безопасность медоварни. Предраг сразу дал короткую установку, обратив всеобщее внимание на то, что бараки для рабочих и хозяйственные помещения, запираются снаружи, так что в первую очередь, атаковать нужно незапертые помещения, в которых и должна находиться охрана.
Разбои побежали к воротам. Забор был всего в полтора человеческих роста, и с полдюжины первопроходцев, подсаженных товарищами, лихо его перемахнули. Спящие в глубине двора собаки проснулись, и, подняв истошный лай, бросились к нарушителям. Охранник, спящий на помосте возле ворот, проснувшись от лая, начал что-то недовольно бурчать. Его беспокоило то, что собаки его разбудили, а мысль о том, что это случилось не просто так, похоже, даже не успела прийти ему в голову. В это время, один из проникших на территорию разбоев, стал быстро подниматься по лесенке, ведущей на крытый помост, где злился и ворчал на глупых собак не вовремя разбуженный часовой. Остальные бросились снимать тяжеленный запор с внутренней стороны ворот. Выскочив на помост, разбойник молниеносно выхватил нож, и полоснул им часового по горлу. Тот ухватился за распанаханную гортань, как будто пытаясь задержать кровь, обильно просачивающуюся сквозь пальцы, а во взгляде его так и застыло искреннее недоумение. Остальным пятерым разбоям, еле-еле удалось снять огромный запор с ворот. Отбросив его в сторону, они дружно налегли на ворота, которые со скрипом поддались, впуская на территорию бурный поток людей, до отказа заведённых предвкушением кровавой бойни. Собаки, уже было добежавшие до нарушителей, сотрясая утренний воздух неистовым лаем, и воинственно скалясь, обнажая длинные белые клыки, тут же бросились в рассыпную, поджав хвосты и жалобно поскуливая, едва завидев обширную толпу разбоев, мгновенно заполнившую двор. Две дюжины человек, были оставлены Предрагом у ворот, чтобы никто не смог сбежать, даже если, спрятавшись, окажется в тылу волны нападающих. Разбои быстро влетали в бараки, незапертые снаружи, беспощадно изрубая всех, кто попадался под руку. Охрана, разбуженная было громким лаем собак, оборонялась вяло. Создавалось впечатление, что они просто не могут поверить, что на них напали. Но клинки и копья разбоев не знали ни усталости, ни пощады: охранники медоварни валились один за другим, получая страшные раны, и заливая своей кровью полы и стены помещений.
Духовлад сражался в одном из бараков, продвигаясь в первых рядах. Хотя сражением это можно было назвать не от слова «сражаться», а только от слова «сражать»: одностороння бойня, в которой бойцу уровня Духовлада практически ничего не грозило. Кучка перепуганных охранников, забившаяся в угол барака, таяла на глазах. Державшийся у стены позади всех (видимо, храбрый командир), оглядывая бойню глазами, полными ужаса, вдруг истошно завопил:
– Что вы делаете?! Глупцы, вы хоть знаете, чья это медоварня?!
Ответом ему было копьё, пригвоздившее его к стене. Невнятное сопротивление было сломлено быстро. Противники как-то внезапно закончились, и остервенелые разбои, заведённые лёгкой, кровавой резнёй, рыскали по углам бараков, заглядывая во все щели, надеясь найти ещё парочку спрятавшихся охранников. Те, кто были не столь кровожадны, бросились обыскивать трупы и помещения, на предмет трофеев.
Убедившись, что бойня окончилась, Предраг (на всякий случай, не совавшийся доселе в помещения) объявил, что сейчас самое время заняться поиском ценной добычи, ради которой, собственно, разбои сюда и явились. Большинство разбоев, тут же собралось вокруг него, соблазняясь перспективой приложить руки к обещанным сокровищам одними из первых. Предраг стал ходить по двору, в окружении этой ожидающей чуда толпы, приказывая поочерёдно выбивать двери в запертые бараки. Результат нескольких первых попыток, был неутешителен: то попадали на склад с инструментом, то барак был забит перепуганными рабочими. Ворота очередного барака со скрипом отворились, и за ними открылось бесчисленное множество бочек и бочонков всевозможных размеров. Шагнув внутрь помещения, Предраг взял ковш, стоявший на крышке большой кадки, находившейся прямо у входа. Размеренно сняв крышку, он зачерпнул ковшом ароматную жидкость из кадки, и сладостно прилип губами к сосуду. Сопровождающие его разбои, молча смотрели на него разинув рты, очевидно ожидая от утоляющего жажду главаря отзывов о впечатлениях. Только звук размеренных глотков, эхом отдававшийся под сводами барака, нарушал тишину в этот – какой-то даже торжественный – момент.
– Ух, добрый мёд! – удовлетворённо протянул Предраг, оторвавшись наконец от ковша, и подмигнул остальным – Может, жажду утолим, а там уж и поиски продолжим?
Как будто по команде, часть разбоев мигом кинулась в барак – выносить и выкатывать сосуды с хмельным напитком прямо во двор. Другая часть, предусмотрительно кинулась в бараки охраны, в поисках посуды. Так же был обнаружен погреб, со съестными припасами, большая часть содержимого которого, тоже очень быстро перекочевала во двор. Пока ещё не успела начаться попойка, Предраг с важным видом выбрал полтора десятка человек, из наиболее преданных, после чего, нарочито громко, чтобы слышали все, приказал им до завтрашнего утра сторожить ворота, запретив до конца этого срока употреблять мёд. Обещание, будто утром их обязательно сменят, слабо обнадёживало избранников главаря. «Счастливчики» понуро отправились на пост, с задорной издёвкой подбадриваемые ехидными соратниками, мол: питья и еды много, и вам на завтра останется.
Утро едва вступило в силу, а разбойное войско уже развернуло грандиозную пьянку. Даже те, кто ни на миг не позабыл про обещание Предрага о богатой добыче, сейчас благосклонно оценивали развитие событий: утомлённые ночным переходом и стремительным налётом, да ещё и немало измотанные эмоционально, они легко поддались соблазну расслабиться, забыться в хмельном веселье. А богатая добыча? Если она здесь есть, то ни куда отсюда не денется. Поисками можно будет заняться изрядно отдохнув. Захмелевшие и подобревшие, наслаждаясь сиюминутным состоянием, разбои славили своего нового главаря, поднимали тосты за его здоровье и долголетие, кричали, что этот налёт – самый удачный из всех, и в тот момент искренне в это верили. Хмельное веселье охватило всех, кроме часовых, наблюдавших за действом со стороны, досадно сглатывая слюни. Только для одного человека бой ещё не окончился: полуголый лесник, до сих пор гонял по территории медоварни перепуганных собак, истошно визжа, и воинственно потрясая своим ржавым копьём. Разбои со смеху катались по земле, видя, как то и дело подпрыгивает накидка из шкур, оголяя чумазый зад и всё остальное. Бедные животные, в испуге шарахались от неистового мстителя в разные стороны. Тем не менее, трёх собак, леснику уже удалось заколоть. Это зрелище легко вводило в азарт, и многие разбои, сквозь смех, поддерживали охотника, давали советы, громко хвалили за удачные выпады, или просто свистели.
Духовлад с грустной улыбкой наблюдал за происходящим. Окружающая атмосфера, благодаря шумным переживаниям «зрителей», напомнила ему арену, и, следуя по цепочке ассоциаций, в памяти возник образ Военега. Молодому бойцу не хватало этого хмурого, вечно чем-то недовольного старика. Старика?.. Да он дал бы фору любому молодцу, из этого «медвежьего сброда»! Память ласково увлекла Духовлада за собой, вновь проводя его по перипетиям освоения ратного дела на арене. Мудрые, своевременные наставления Военега, оживали в памяти, заставляя заново переживать вдохновенные мгновения осознания чего-то важного. Ему страшно захотелось остаться там, в прошлом, рядом с единственным человеком, ставшим ему родным. К сожалению, всё, что мог позволить себе молодой боец, это только немного понежиться в этом тяжёлом, но счастливом времени, когда у него была ясная цель, к которой он шёл.
Наконец, к воротам подкатил обоз с казной и хозяйственным хламом. Прибывшие с ним, завидев, какая здесь развернулась попойка, стремглав кинулись присоединяться, едва телеги въехали в ворота медоварни. Но Предраг немедля осадил этот порыв, грозно наказав сначала распрячь лошадей, и отвести их в стойло. Те недовольно повиновались, усмотрев здесь, как и полагается любому быдлу, вопиющую несправедливость.
Наслушавшись в ходе «застолья» похвал и пожеланий в свой адрес, Предраг и сам взял слово:
– Спасибо вам, верные мои соратники! Я горжусь тем, что оправдал ваши надежды. Но среди вас есть человек, без прозорливого ума которого, мы все сейчас могли бы находиться в другом месте. Если бы не Духовлад, раскрывший уготованную всем нам ловушку, покоились бы мы сейчас, кто в сырой земле, а кто на дыбах палачей. Малыш, Малыш, подойди сюда, встань рядом со мной!
Одобрительные возгласы и свист, слились в страшный шум. Залившись краской смущения, молодой боец стал продвигаться сквозь толпу в сторону главаря, больше одобрительно подталкиваемый руками разбоев, чем идущий своими ногами. Когда же он, наконец, встал рядом с Предрагом, тот радушно возложил руку ему на плечо, и продолжил свою речь:
– Этот парень – мудр не по годам! Вдобавок к этому, он ещё и честен сердцем! Я клянусь перед ликами всех богов, что отныне, он будет мне как сын родной (Предраг вновь воспользовался своим умением, по желанию пускать слёзы в любое время)! Никаких секретов у меня от него не будет! Так что если нет меня, то приходите, и спрашивайте у него – он будет знать! Отныне он – мой главный советник и помощник, моя опора, моя правая рука!
Сказав это, он крепко обнял Духовлада, и трижды поцеловал его, по древнему обычаю ругов. Тот не сопротивлялся, но чувствовал себя неловко: всеобщее внимание к его персоне пугало молодого бойца. Он смотрел на разбоев, поднимающих ковши, рога и чаши (кто, что сумел раздобыть), наполненные мёдом, за его здоровье и долголетие, и ему почему-то показалось, что ничем хорошим это не кончится. Тем не менее, ему ничего не оставалось, кроме как, натянуто улыбаясь, поднимать свою чашу в ответ.
День выдался облачным, так что солнце не жарило в хмельные головы, ухудшая состояние пьющих на свежем воздухе разбоев. Разгул набирал обороты: то тут, то там уже слышались песни, исполняемые нестройным хором заплетающихся языков. Леснику, наконец-то удалось перебить всех собак. Когда же он, тяжело дыша от длительной интенсивной нагрузки, приблизился к «застолью», то ему, в награду за долгое, зрелищное действо, вручили большой кусок сыра, объёмный ковш мёда, и… штаны, содранные с одного из мёртвых охранников. Последний подарок, особенно пришёлся «одичавшему» по сердцу. Отложив пока первые два, он радостно натянул на себя штаны, и стал прохаживаться взад-вперёд картинным широким шагом, возложив руки на пояс, а подбородок важно задрав вверх. Пьяные разбои вновь покатились со смеху, то и дело фонтанами выплёвывая мёд, дабы не подавиться в приступе хохота.
Опара, и, с каждым днём, всё более преданный ему Далибор, сидели отдельно, с понурым видом, в маленьком кругу своих сторонников. Просто кожей ощущалось, что среди разбоев царит настроение крайней благодарности Предрагу, и поддержит его сейчас, если что, подавляющее большинство. Опара лелеял надежду, что вскоре Предраг наделает ошибок, и впадёт в немилость у «воинства», вследствие чего слетит с места главаря. Следующим главарём, по расчёту Опары, должен был стать он сам. Причины, по которым он так думал, не имели ничего общего с расчётом на его умственные способности, лидерские качества, или любые другие способности, отвечающие такому высокому статусу. Определение главаря, ему представлялось некой очередью. Из-за близости к Туру, во времена главенства которого, он (как бы!) являлся вторым человеком в воинстве, Опара считал, что его очередь и так уже наступила, а подлый Предраг проигнорировал эту священную традицию, и пролез без очереди. Вообще, отличительной чертой Опары, бала страсть к всевозможным правилам, понятиям, классификациям, которые, правда, в его изложении носили необъективный и приземлённый характер. Он частенько бубнил, перечисляя, кто и как должен поступать в такой-то ситуации, кому положено делить добычу, кто кому должен подчиняться, и тому подобное. Его монотонные рассуждения, могли длиться часами, рождая целую прорву сухих, безжизненных «таблиц» и «формул». Это-то и подкупало Далибора, ещё не отделавшегося от юношеского максимализма, и воспринимавшего это утопическое видение жизни, как самую справедливую установку в мире. Идеалистическое стремление к порядку в его неопытном сознании, исказилось до безобразия под влиянием псевдообоснованных рассуждений ограниченного, но амбициозного неудачника, в котором Далибор видел своего идеологического наставника, и за идеи которого, искренне готов был сражаться и умереть.