Арест разлучает ее с Володей и Ваней. Их обоих помещают в местную тюрьму на Мясницкой, а ее – на Басманную, в женскую тюрьму, которая после многочисленных беспорядков была открыта и для мужчин. В этой тюрьме множество буйных, они кричат днем и ночью. «Это хуже, чем я думала, я нахожусь среди пьяниц. Всю ночь в камеры бросают этих немилосердно избитых забулдыг. Я попала из рая в ад», – пишет потрясенная Инесса. Ей страшно, она боится как заключенных, так и надсмотрщиков и не может сомкнуть глаз. И еще она волнуется за Володю: у него слабое здоровье, он болен туберкулезом, а его бросили в холодную камеру с ужасными санитарными условиями.
Того, что они принадлежат к партии социал-демократов, более умеренной и не согласной с насильственными методами социал-революционеров, недостаточно, чтобы их выпустили из тюрьмы. Царский режим, ввиду все растущих протестов, не склонен делать слишком тонкие различия. Инесса, хоть и напугана, все же не такая бедная, безграмотная и не знающая своих прав, как большинство из тех, кто вместе с ней томится на Басманной. К тому же она из влиятельной семьи Арманд, и это ее успокаивает, придает ей силы. Она твердо знает, что там, на воле Александр делает все, что может, чтобы добиться ее освобождения. В письмах, написанных мужу из тюрьмы, она его успокаивает: «Что касается твоих хлопот для моего освобождения, не волнуйся слишком: я хорошо себя чувствую, я здорова… Относительно ходатайств перед генерал-губернатором не знаю, что тебе сказать: если это обычное освобождение под залог, тогда обратись к нему, если же это “из особого уважения”, тогда лучше не надо». Ей также хорошо известно, что против нее единственная улика – найденный револьвер: это немало, но никак не указывает на участие в подрывных действиях или покушениях.
Она пишет из тюрьмы губернатору и просит перевести ее в другую тюрьму или изолировать от других заключенных. В результате ее переводят в одиночную камеру, где ей предстоит перенести то, чего она даже вообразить себе не могла: в этих условиях, худших (если это возможно), чем прежние, можно было легко повредиться психикой. Полная тишина сводит ее с ума, лишает жизненных сил. Она часами ждет хоть какого-то шума, звука шагов, голоса, но никто не открывает рта, даже надсмотрщики, согласно уставу, не имеют права разговаривать. День и ночь проходят, и между ними нет никакой разницы. Она плохо себя чувствует и снова вынуждена писать губернатору: она просит разрешить ей немного больше бывать на воздухе и иметь возможность хотя бы немного разговаривать с другими заключенными. Трудно понять, каким образом Инессе удавалось писать письма и как они доходили до адресата. Адресат все тот же: Александр. Вернувшись из путешествия на Восток, он с детьми живет в Пушкино и отсюда отвечает ей, и письма его все такие же сердечные, как будто он не осознает ее предательства. Он пишет, что сделает все возможное для ее освобождения. Она не теряет надежды, но чувствует, что силы оставляют ее. Каждый день она хватается за любую разрешенную ей деятельность, думает о детях. Она пишет Александру: «Когда я была на воле, мы с детьми мечтали о путешествии по Волге и хотели полюбоваться озерами Финляндии. Если хочешь и если у тебя есть деньги, ты мог бы осуществить эти мечты». И добавляет: «Попроси детей нарвать в лесу немного цветов и пришли мне их тем же способом, каким посылаешь письма. Мне так хочется полевых цветов». Из писем Александра она узнает о том, что делается на воле, что происходит на войне и как развивается революционная деятельность. Кровь, насилие, страдания, которые она наблюдала на улицах Москвы, наталкивают ее на горькие мысли. «Говорят, – пишет она Александру, – что поражение на войне неизбежно, и это хорошо для революции. Но как только я подумаю о голодном народе, которому предстоит заплатить за это дорогую цену, меня охватывает ужасный страх, и мне кажется, что мы устремляемся в бездну. Нам надо как можно быстрее освободиться от этого губительного ярма. Есть только один путь…»
Наконец семье Арманд удалось добиться ее освобождения. 3 июня, после трех месяцев заключения, Инесса вышла на свободу. Володю и Ваню тоже выпустили из тюрьмы. На беду, здоровье первого хуже, чем ожидалось: усилился туберкулез. Поэтому ему нужно, как тогда было принято, покинуть холодный и неблагоприятный климат России и поехать лечиться на юг Европы или в горы Швейцарии. Инессе нужно его сопровождать, но ей не хочется: она так давно не видела детей, ей хотелось бы побыть с ними и возобновить политическую деятельность. Только несколько дней спустя она решается отправиться вместе с Володей: она понимает, как она ему нужна. Так получилось, что в июле 1905 года, в тот момент, когда история России, как кажется, входит в новую фазу, Инесса находится вдали от центра событий. Она не видит собственными глазами рождение Советов. С опозданием узнает она о мятеже на крейсере «Потемкин» и о всеобщей забастовке железнодорожников, парализовавшей всю необъятную страну. В Ницце узнает она о том, что царь пошел на уступку: он был вынужден принять закон о всеобщих выборах.
Холод ссылки
Хотя уже наступила осень, в Ницце, благодаря средиземноморскому климату, тепло: Володя и Инесса живут неторопливо, проводя время в прогулках, чтении, обмениваясь мыслями. Эти дни можно было бы назвать счастливыми, если бы Инесса так часто не думала о России. Не проходит и дня, чтобы она не поинтересовалась, что происходит на родине. Каждое утро она прочитывает европейские газеты, выискивая новости, и в длинных письмах выспрашивает тех, кто может дать ей хоть какую-то информацию. Она пишет Александру: «Мне так хотелось бы быть там, чтобы внести свой скромный вклад в великое народное дело». В Европе ее удерживает лишь любовь к Володе и беспокойство о его здоровье.
Но в начале 1906 года она наконец возвращается с Володей в Пушкино, в большой семейный дом. Она вновь приступает к кропотливой работе – а полиция следит за каждым ее шагом – и начинает с текстильных фабрик в поместье семьи Арманд: она ведет пропаганду с целью подпольной организации социал-демократической партии. Очень странным кажется это время в России после переворота 1905 года. Например, странно, что требования рабочих обсуждаются в самом доме Армандов, хозяев фабрик, на которых трудятся эти рабочие. Странно и то, что в результате забастовки, вместе с двадцатью четырьмя ее участниками, полиция отправляет в тюрьму Александра и Бориса Армандов: их обвиняют в том, что они делают слишком много уступок бастующим. Арманды балансируют на острие бритвы: семейное поместье несколько раз подвергалось обыскам, и все, что, по мнению полиции, могло служить социал-демократической пропаганде, уничтожалось.
Инессе кажется, что надзор в Пушкино стал слишком интенсивным, и решает вернуться в Москву, где становится главой партийной ячейки в Лефортово. Она вновь окунается в работу: выбирает студентов, способных к пропагандистской работе, следит за безопасностью мест встреч, распространяет запрещенные режимом книги, встречается с рабочими, готовыми слушать, в свою очередь выслушивает их и на других встречах рассказывает то, что видела и слышала. Как пропагандист она не имеет себе равных: ей удается простыми словами объяснить сложные культурные и теоретические понятия. Это удивляет самих московских социал-демократов.
Но охранка не теряет ее из виду. Ситуация в Москве все обостряется. В 1905 году проходит все больше забастовок; множатся беспорядки, демонстрации и мятежи, парализованы средства сообщения. Произошло то, что историки позже назовут «генеральной репетицией» революции 1917 года. Однако беспорядки пресекаются со всей жестокостью, и вскоре репрессии приносят свои плоды. Вот что пишет историк Элен Каррер д’Анкосс: «Если в 1905 году в революции принимали участие только 2 750 000 рабочих, то в 1906 году их было на миллион меньше, а в 1907 году число еще сократилось».
Инесса сознает, что ситуация ухудшается и ее снова могут арестовать. На этот раз она не уповает на свое положение дамы высшего общества и на престиж семьи Арманд. Революция стала действительно самой важной частью ее жизни, и все остальное – даже забота о детях, даже любовь к Володе – должно было подчиниться главному делу. Чтобы детям не пришлось снова переживать тревожные минуты, она отсылает их обратно в Пушкино, куда она всегда сможет приехать, чтобы повидать их: так они не пострадают от последствий ее деятельности. Затем она расстается и с любимым мужчиной: туберкулез не позволяет Володе, вернувшемуся с ней на родину, провести здесь следующую зиму, ему нужен мягкий климат юга. Но на этот раз Инесса с ним не поедет. И еще она меняет место жительства: вместо богатого дома на Арбате она поселяется в скромной квартире, которую снимает вместе с товарищем по партии – Еленой Власовой. В этом новом районе будет проще заниматься пропагандой среди рабочих-железнодорожников: у них оказался более высокий уровень классового сознания, и их проще вовлекать в партию.
Но этих мер предосторожности недостаточно. Премьер-министром империи и министром внутренних дел становится Петр Аркадьевич Столыпин, националист, консерватор, убежденный исполнитель воли Николая II. Первым его проектом стала аграрная реформа, целью которой было создание нового сословия зажиточных крестьян, что должно было выявить недовольных и революционно настроенных людей. Его жесткий план подавления распространялся не только на социал-революционеров, но и на социал-демократов, профсоюзы и всех тех, кто выступает с критикой и протестом и осуществляет пропаганду против правительства и царя. Столыпин действует резко, он учреждает законы и специальные суды, выносящие быстрые приговоры и устраивающие столь же короткую расправу. Инессу дважды арестовывают, но, поскольку серьезных улик против нее нет, отпускают. Однако на третий раз все происходит по-другому.
Получив донос, охранка ворвалась на проходившее в бюро по трудоустройству (чтобы сбить со следа царскую полицию) собрание по организации забастовки железнодорожников. Было арестовано одиннадцать участников. Инессы среди них не было, она пришла позже. Охранка не поверила, когда она заявила, что пришла туда, чтобы «нанять повара», и, хотя против нее не было никаких доказательств, она была арестована: уже слишком много было компрометирующих ее прочих обстоятельств. Ее задержали и допросили.
У нее уже есть определенный опыт тюрем и тюремщиков. Во время допроса она наделала хлопот полицейским: то закрывала глаза, когда ее фотографировали, то, отвечая, рассказывала небылицы. Она утверждала, что ей двадцать восемь лет, в то время как ей уже тридцать три; когда ее спрашивали имена детей, она называла имена своих сестер. Она не идет ни на какое сотрудничество, по отношению к допрашивающим выказывает презрение и, как только оказывается в камере, решает, что не поддастся унынию, выстоит и сохранит хорошее настроение. Так она себя настраивает. В камере она организует нечто вроде «коммуны»: все женщины по очереди готовят и убирают камеру. Еще она дает уроки французского языка, каждое утро долго гуляет по тюремному двору и очень много читает. В октябре приходит решение суда: она узнает, что ее освобождают из тюрьмы, но высылают на север России, на южный берег Белого моря. Александр пытается убедить власти, чтобы они заменили высылку на ссылку за границу, но все его попытки безрезультатны. Полиция считает, и не без оснований, что за границей Инесса продолжит свою пропагандистскую деятельность. Гораздо лучше изолировать ее, отправив в Архангельск, город на Белом море, шесть месяцев в году окруженный льдами.
Понадобится целый месяц пути по бескрайним зимним просторам, прежде чем Инесса доберется до этого города, там она узнает конечный пункт назначения: Мезень, до этой деревни надо еще ехать. С Инессой в пути одно драгоценное воспоминание, оно в течение этого тяжелого путешествия будет согревать ей сердце: Александр, с огромным букетом цветов, и все дети приехали на вокзал в Москве проводить ее. Она, стоя между двумя полицейскими, смогла лишь улыбнуться, ей не удалось их обнять. Единственное, что утешало ее, – это Володя: он решил ее сопровождать, хотя северные холода – не самые благоприятные условия для больного туберкулезом.
Несмотря на длинный переезд (за пять дней они проехали около 350 километров), показавшийся им бесконечным из-за пронизывающего холодного ветра, сбивавшего с ног двух лошадей, тянувших повозку, Инессу завораживает белый пейзаж, отливающий голубым в бледных лучах зимнего солнца. Она видит любопытные жилища из меха и шерсти. А на железнодорожных станциях, на которых они изредка останавливались по пути в Мезень, ее поражают огромные печи с деревянным узором, выкрашенным в желтый и красный цвета, около которых греются путешественники. После долгого пути под свирепым ветром, сидя перед этими печами, она чувствует, как ее обволакивает тепло не только физическое: дикая красота России, несмотря ни на что, дарует ей глубокую и неожиданную радость.
Жители Мезени показались ей холодными, как сам климат: температура опускается до минус сорока. «Этот город с умершей духовностью и сам умирает, – пишет она своей подруге Анне Ашкенази, – в этом нет ничего шокирующего или ужасного, как, например, на каторжных работах, но здесь нет никакой жизни, и люди вырастают уже больными, как растение, лишенное воды». Инесса рассказывает Анне, как в этой ледяной и отдаленной местности «люди теряют жизнеспособность». «Здесь нет ничего интересного, не удается установить ни малейшей духовной связи с местным населением, и нет даже физической работы, а если и есть, то лишь случайная и недолгая. Мышцы отвыкают от работы, а мозг от мыслительной деятельности». И еще она пишет Александру: «Дни не проходят, а как-то неизъяснимо ползут, подобно бледным, безжизненным теням. Мы сами себя обманываем, пытаясь убедить себя, что здесь есть жизнь. Конечно, мне лучше, чем другим, потому что я не одна. Многие здесь в совершенном одиночестве и переживают ужасный период. Впрочем, мне хуже других, оттого что в Москве у меня дети, по которым я скучаю и за которых переживаю». Инессу спасает ее знаменитая способность приспосабливаться и скромная субсидия, которую она получает от правительства: около двенадцати рублей, на которые она снимает деревянную избу. Она пытается жить достойно, не теряя чувства юмора и иронии; в Мезени примерно сотня политических заключенных, с которыми можно подружиться, школа, газета, даже пианино в деревенском магазине. Утром, когда они просыпаются, Володя готовит завтрак и идет за водой. «Мне надо бы самой вставать пораньше и ставить самовар, но я известна своей ленью, и вот я встаю поздно, а самовар уже кипит», – пишет она детям. Она что-то готовит, делает все, что может, но предпочитает преподавать французский или русский, читать и, при возможности, играть на пианино. А потом, когда дни становятся теплее, она гуляет и ходит в гости к кому-нибудь из соседей, с которыми дружит. И в Мезени она пытается устроить себе такую жизнь, в которой у нее были бы интересы, маленькие радости, новые знакомства. А вечером она любит лечь в теплую мягкую постель с книгой. «Если книга скучная, – рассказывает она детям, – я быстро засыпаю. Прошу вас, – добавляет она шутливо, – не следуйте моему примеру, я делаю это лишь здесь, в других случаях, как вы знаете, я само совершенство».
И все же чувство изолированности, отсутствие контакта с любимой семьей, невозможность получать новости о происходящем в стране в конце концов стали невыносимыми. Особенно болезненно она ощущает разлуку с детьми. «Я счастлива, что они с тобой, – пишет она Александру, – в Москве без тебя и меня они чувствовали себя так одиноко». Ей мало мелких радостей и скромных удобств, которые ей удалось создать, мало присутствия любящего Володи и его поддержки. В довершение всего в сентябре 1908 года Володя, который не мог позволить себе провести еще одну зиму в этом климате, уезжает из Мезени, надеясь вернуться туда весной. И тогда Инесса принимает неожиданное и рискованное решение, которое она с твердостью доводит до конца. 20 октября, после года ссылки, она для маскировки надевает местный национальный костюм – малицу, сшитую из оленьего меха, и вместе с группой поляков, у которых закончился срок ссылки, без всякого разрешения покидает Мезень.
3 ноября 1908 года она уже в Москве.
Боль и одиночество
По возвращении Инессой овладевает пьянящее чувство свободы. Она любуется многолюдными московскими улицами, ей нравятся рестораны, музеи, книги, газеты, библиотека – все то, чего ей так не хватало в Мезени. Она восхищается непринужденными манерами мужчин и женщин, всегда готовых вступить в разговор и поделиться новостями. Она не может надышаться свободой и часами гуляет, вновь и вновь возвращаясь в любимые места, на улицы, где когда-то жила, прогуливается по Арбату, проходит по Красной площади, выходит на набережные реки Москвы, входит в сады Кремля и поднимается к Большому театру. Она пишет Володе, который еще лечится в Европе: «Мне нравится снова слушать шум телег, проезжающих по улицам, и голоса людей. Я смотрю на дворцы, на трамваи и коляски и думаю: мой дорогой город, как же я тебя люблю. Я так крепко связана с тобой всеми фибрами своего существа. Я твоя дочь… я очень счастлива, я в восторге». Она знает, что он «поймет и порадуется за нее».