***
Под словом эротика наше время подразумевает утоление телесной жажды. Эротичность стремления к истине и дружбы в расчет не принимается. Не случайно пророк этого столетия не Вейнингер, но Фрейд. Эротика существует и вне жизни пола; жизнь пола есть только одно из проявлений эротики. Это необходимо сказать, хотя бы чтобы вызвать удивление современников.
***
Время высоко воздвигнувшегося чрева судит о высоких вопросах презрительно, и судит о них снизу вверх. И однако, повсюду жажда, повсюду неуспокоенность и желание жизни и ее тревог. Там, где побеждают спокойствие и сытость, народами движет неведомая прежде тоска.
***
Нравственная смерть, как и физическая, всегда рядом, всегда близко. Обостренное чувство близости нравственной гибели называется совестью; острое чувство близости смерти – верой. И однако совесть и вера не означают вечной печали. Вера, напротив, солнечна, хотя это и солнце осеннего дня. Острое чувство опасности вообще не то же, что обездвиживающий ужас, оно только делает ощущения тоньше и слух острее; то же относится к совести и вере. – Именно без веры и совести человек и скрывается в потемках. И животные живут и умирают во мраке, нет спора; но у них нет Бога, а у человека Он есть, хотим мы того или нет. «Это не Теология, это Арифметика».
***
Что лучше: счастие без познания или познание без счастья? Бесполезный вопрос. Мудрость дается печалью и печаль приносит. Поиски же счастья всегда поиски горя. Покоя нет. Нам остается мудрость, потому что она печальна, а в печали всегда растворены счастье и красота, печаль сладка.
***
Вопросы пола те же вопросы духа, только взятые с другого конца. Человек с одной стороны существо, обладающее полом, с другой – дух, пола не имеющий. Животные не знают вопросов пола именно потому, что в них нет ничего, что противостояло бы половой стихии. Внимание нашей эпохи к полу есть подавленное скрытое внимание к духу. Пол и дух – своего рода альфа и омега, начало и конец человека.
***
Книги следует писать своей кровью, в этом Ницше совершенно прав. Написанное чернилами не живет долго. Писатель либо герой, либо фигляр; в первом случае он истекает настоящей кровью, во втором – чернилами. Говоря писатель, я разумею человека мысли и слова вообще, каков он и в пророке, и в поэте. Общая их черта в неспособности к длительному (всегда мнимому) удовлетворению собой и своими делами. Над писателем, который сжег рукопись, чуть ли не смеются; однако настоящему писателю приходится делать и большее – сжигать самого себя, и всю жизнь. Удовлетворение всегда лжет; но лжет ли счастье, и существует ли счастье? Не знаю. Я знаю только, что существуют ненасыщенное стремление, и преходящий покой, и любовь; их можно желать; можно ли желать счастья – не знаю.
***
Нужно быть безжалостным, но только к себе. Это грань, на которой трудно удержаться. «Поступай с собой так, как ты бы не хотел, чтобы с тобой поступали люди», это неизбежный вывод из второй нравственной заповеди. Однако тот, кто суров к себе, чаще всего суров и к ближнему.
***
Познавать можно только недостижимые предметы. Того, чем обладают, не знают. Самая острая мысль сосредотачивается на недостижимом. Обладать – значит не понимать. Не в последнюю очередь это относится к любви.
***
Творить, верить и любить – значит делать всё самое лучшее в данное мгновение времени, и не задумываться о воздаянии; отдавать себя и не просить ничего взамен. Жертвовать собой сладко, только никто из живущих для себя в это никто не верит.
***
Искусство есть история несостоявшихся встреч и состоявшихся разлук. Тот, кто умер счастливым, редко оставляет по себе след. Это мой краткий ответ Фрейду с его поэзией обладания. Забота обладающего о том, как избавиться от своего имущества. Только бедные и разлученные и невстретившиеся и ищущие бывают счастливы, если это и отравленное счастье, такое счастье, которое оставляет по себе следы. Радость не закрыта для ищущих, просто это радость на пути, легкая и мимоидущая, и не желающий потерять себя не должен пытаться ее задержать. Бог создал человека не для счастья в обладании; но для острого отравленного счастья в действии, движении, разлуке. Счастлив только идущий, и тот не знает о своем счастье: оно для него всегда впереди или в прошлом. Горькая это дорога, но любовь к жизни обязывает любить горечь.
***
«Чтобы быть врагом своего времени, нужно быть в высшей степени современным». Так же и чтобы иметь право проклинать свое время, нужно самому подпадать под свое проклятие. Знать вещи значит содержать их в себе; знать свое время значит носить его в себе во всей полноте; и бороться со своим временем значит бороться с собой.
***
Писателя делает сила и продолжительность впечатлений, в своем роде сила воспоминания. Тот, для кого впечатление длится долго после события, которое его произвело, скорее найдет для него верные слова.
***
Печаль – ощущение самое близкое к любви. Сладострастники редко бывают печальны; но и любовь от них далеко (Свидригайлов здесь исключение; он-то печален). «О ком ты печален?» значит: «Кого ты любишь?» Предмет любви обладает силой печали, будь то родина или человек. Проповедники любви как радости непрерывного обладания незнакомы с этой ее стороной; попросту сказать, они либо не знают любви, либо лгут.
***
Времена молодости и развития не времена философии. Философия начинается на изломе времен, перед обрывом. Философ неизбежно «декадент», т. е. человек упадка, если он настоящий философ. Он сочетает в себе весь опыт и всё бессилие проходящей эпохи. Торжество и победы философии не благоприятствуют.
***
Признак высшей ценности – видимая бесполезность в повседневной жизни. Когда вам говорят о житейски полезных маленьких высших ценностях, не верьте. Высшие ценности бесполезны; они не обогреют замерзшего и не накормят голодного. Тепло и сытость противостоят, однако, высшим ценностям не сами по себе, но взятые как цели. Что полезно, то высшим ценностям непричастно.
***
Если время признаёт своих пророков, есть повод задуматься: либо пророки лгут, либо лицемерит эпоха. Пророк либо не признан, либо лжив (это характеризует не только Фрейда, но определенным образом и Магомета…) Наше время изобилует признанными пророками, однако единственно верным отношением времени к пророкам является побивание их камнями.
***
Ничему не подчиниться значит пройти мимо самого милого и самого отвратительного, не преклонившись ни перед чем, не отдав себя ничему. Только неподчинившийся сохраняет ясность взгляда и способность суждения; но и многое теряет… Свобода, в сущности, есть одиночество. Я даже не знаю, можно ли стремиться к такой свободе? Однако отказываться от нее нельзя. Свободы никто не избирает по своей воле. И Пушкин, сказавший свое: «Ты царь. Живи один», был приведен к этой свободе внешними обстоятельствами, но не снес ее гнета.
***
Романтика есть жажда деятельности ради высших целей, направляемой не только разумом, но и чувством, т. е. такой, в которой участвует вся человеческая личность, а не какая-то одна ее часть. Только те стремления и достигают целей и оставляют по себе следы, которыми движет целая личность с ее страхом, болью, надеждой, любовью, желанием славы, успеха и опасности. Всё это романтические устремления, но только их плоды и бывают долговечны. Прожить счастливую жизнь значит наполнить ее такими стремлениями.
***
Собственно, кроме задачи превратить свою жизнь во всем ее течении в чистое золото, в чистое пламя, способное к самостоятельной жизни, – нет другого задания для творца. Творчество та же алхимия, только в отличие от алхимика творец трудится не для себя. Всё превращает он в золото, но ничего не оседает на его руках. Жизнь творца в наибольшей степени жизнь для других; если он и счастлив творчеством, то, как я уже сказал, это отравленное счастье, счастье, никогда не знающее насыщения.
***
Мы избегаем печали и всячески стремимся ее избыть, однако дурна – или тяжела для души, так вернее, – только неразделенная печаль. Легко разделять радость с толпой; однако толпа никогда не разделяет печали, а печальная душа ничего так не ищет, как другой души, с которой она могла бы свою печаль разделить. Любовь и близость больше всего проявляют себя не в радости, но в общей печали. «Можем ли мы радоваться вместе?» – Нет ничего легче, чем радоваться вместе; радость одна у всех; спрашивать следует так: «Можем ли мы вместе грустить?» Это не отрицание радости; это только признание того, что радость есть оборотная сторона печали.
Многие дурные дела не были бы сделаны, если бы совершившие их разделили с кем-то свою печаль. Однако по слабости и склонности к исканию легких путей мы стремимся разделять именно радость; радость – солнце жизни; но связь и близость есть только в совместной печали.
Век сей не признаёт печали; он признаёт только радость обладания, и только словом «обладание» и называет любовь. Но пропади он пропадом со своим дешевым счастьем и «любовью» до первого огорчения! Будем вместе печальны, тогда у нас будет и общая радость; а если нет – оставьте меня в одиночестве, я не нуждаюсь в дешевом счастье. Иван Карамазов «почтительнейше возвращал билет» Господу; я возвращаю билет времени, знающему только счастье в довольстве; и не думайте, будто я не знаю, на что иду.
Острейшее любовное чувство всегда связано с грустью, а где любовь без грусти, это только любовь глаз… Нет ничего выше разделенной печали. Это недоступно животным и больше всего говорит о достоинстве человека. И поверьте мне, если вы хотите как следует радоваться, научитесь прежде грустить!
***
«Будем веселиться, потому что завтра умрем!» – Странный вывод! Почему вы не говорите: «Будем печальны и мудры, потому что завтра умрем»? И уж если вы радуетесь каждому восходу солнца, неужели вас не печалит закат? Ваше веселье подделка, если оно не знает грусти. Если же оно признак ужаса, то, поверьте, грусть спасает от ужаса. Впрочем, нет, не поверят!
***
Нет сладости в надежде – надеющийся ходит по краю отчаяния, – но только горечь и вечный привкус счастья, всегда в будущем, никогда в настоящем.
***
Тот, кто не видит себя в том, кого любит, только утоляет желания. Попробуйте использовать себя исключительно как средство утоления желаний! Впрочем, многие так и живут, не подозревая, что они всё-таки «лучше многих малых птиц». Нужно большое пренебрежение личностью другого человека, чтобы смотреть на него как на средство утоления желаний.
***
Больше всего любят оставленный дом, и то пока еще виден свет его окон. Дорога, движение, странствие – сильнее желания обладать. Воля к обладанию сильна только в отсутствие соблазнов; малейшая надежда на перемены нарушает спокойствие обладающего… Если вы хотите увлечь человека, укажите ему цель за пределами круга вещей, которыми он владеет.
***
– Ваши книги начинаются с полуслова и на полуслове оканчиваются.
– Всякая жизнь – тоже.
II
***
Я не могу предложить никакой «новой философии», да это было бы и самонадеянно. Я только хотел бы не потерять детской серьезности в отношении жизни и не забыть о заповеди вечной готовности, оставленной Христом: «Смотрите, бдите, чтобы не застал вас спящими день тот». Для чего бы мы себя ни готовили, в час его прихода нельзя спать.
***
Время, которое объявляет, что оно постигло человека, что человек для него прозрачен и не представляет больше загадки, – это время ожидают большие заблуждения и неудачи, и именно связанные с человеком и его душой. Непризнание души в себе самом, а тем более в человечестве, мстит ужасно, хотя и может приводить к кратковременным успехам. Лучше ошибиться на пути познания человека, чем отказаться от него вовсе.
***
Дьявол всегда обещает успехи ценой некоторой внешней деятельности без внутренних усилий, и это независимо от того, признаём ли мы существование дьявола. Основной смысл колдовства во всех его видах есть овладение силами путем ряда внешних приемов, заклинаний, движений. Как было замечено еще Достоевским, черт и прогресс сходятся в своих обещаниях.
***
Только после обретения личности приходит грусть. До определенного времени дети не грустят; а некоторые и никогда не познают грусти; это говорит о развитии их личности… Где грусть, там душевная жизнь, внутренняя борьба, вопросы и поиск ответов.
***
Радости всегда маленькие; велико только счастье, и то неуловимо, не имеет границ и пребывает всегда в движении, оставляя ни с чем того, кто пытается его задержать. К радости, пожалуй, еще можно стремиться; счастье же, как и смерть, мы носим в себе; стремящийся к счастью хочет потерять себя (счастье, если и есть, то в нем самом, в неразделимом сплаве с трудом и печалью, а он стремится прочь от себя).
***
Славолюбие благороднее сластолюбия. Желающий славы желает ее, конечно, для себя, но при этом он желает и подвига; подвиг же для себя не бывает. Желание славы выше желания удовольствий и сродни жажде любви, именно потому что этих вещей желают не для себя одного. Герой нуждается в человечестве; любящий – в предмете любви.
***
Всё печальное и всё тревожное имеет власть над сердцем. Печаль и тревога содержат в себе ожидание разрешения, перемены; они преходящи и потому милы; как и надежда, они направлены в будущее. Сердце же «будущим живет».
***
Мечты – признак непримененной творческой силы. Там, где начинается творчество, оканчиваются мечты. Мечтают всегда о том, чего нет, и о недоступном, и невозможном. Творец же имеет дело с еще не существующим, но уже возможным.
***
Поэзию создают вечное беспокойство, ощущение речи как немоты и неутоляемая жажда выразить себя; то же можно сказать о всех искусствах. Обычная речь для поэта хуже молчания – молчание бывает необыкновенно выразительным, – и из материала этой обычной речи он создает свою. Психологическая сторона поэзии такова, что неосознанные душевные стремления обретают силу, только когда для них находят верные слова. Молчащая истина – только половина истины; нужен поэт, чтобы ее выразить.
***
Мудрость – своего рода признак упадка и усталости, если не личных, то эпохи, которой принадлежит личность. Время, которое достаточно молодо для того, чтобы увлечь в нем живущих, не располагает к поиску новых путей. Ницше требовал естественности, называл Сократа декадентом, но сам сознавал, что «естественный» человек не может быть мудрым. «Естественный» человек действует, не рассуждая; мудрость, с позволения сказать, не естественна… Источник мудрости – обширное знание как плод опыта целой эпохи; в том числе знание о тщете многих путей. Времена действия и «естественности» не подозревают о тщете своих путей и по-своему преуспевают на них; только время усталости размышляет…
***
Как правда, так и ложь для продолжения или прекращения своего существования должны быть высказаны. Молчаливый лжец – гораздо большая бессмыслица, чем молчаливый пророк (употребляя слово пророк в значении слуга истины); ложь особенно нуждается в словах; истина может молчать… В определенном смысле, правдивость или ложность высказывания связаны с тем, долгое ли молчание ему предшествовало. Тот, кто испытывал себя молчанием, едва ли выйдет на люди, чтобы преподнести им выношенную в одиночестве ложь. В этом предложении все слова противоречат друг другу: ложь не вынашивается; ложь не терпит одиночества; лжецы не молчат. Вот почему свобода слова на 9/10 свобода лгать…
***
Всё делается для кого-то, кроме того, что делается «для себя». Для себя человек ест, и пьет, и ищет удовольствий, но творчество и жизнь вообще, в ее высшем смысле, как наложение своего врожденного внутреннего склада на вещи, дела и суждения, – всегда для кого-то. Так и эта книга – дар неизвестному.