Существует сефардское предание, согласно которому Ной, когда посланная им ласточка вернулась с ветвью оливы в клюве, воскликнул: «Эль ма меша у этт ин джа», то есть «Вода уходит, а глина возвращается назад». Считается, что сочетание звуков «тин джа» и дало городу название – Тан-джа, Танжер.
В V веке до нашей эры в Танжере пристал к берегу карфагенский мореплаватель Ганнон. Около 429 года нашей эры здесь побывали германцы – вандалы, покорившие последнюю римскую твердыню на севере Африки.
Арабы, пришедшие с Аравийского полуострова, где сегодня находятся Саудовская Аравия и Йемен, завоевали портовый город, представлявший важное стратегическое значение, в седьмом веке. Лишь тогда постепенно началось смешение арабов с берберами и другими африканскими племенами.
Но кто же создал Танжер? Кем были люди, решившие остаться в этом месте и построить город?
Как гласит одно из древнейших преданий, Танжер основал Антей, сын Посейдона, гигант, чей рост достигал шестидесяти греческих локтей. Геракл, наделенный сверхчеловеческой силой, расколол здесь сушу и создал морской пролив, соединяющий Средиземное море с Атлантическим океаном. Несомненных доказательств этого полным-полно. И легенда, по единодушному мнению местных жителей, не является только легендой. Достаточно просто осмотреть пещеру Геркулеса, она находится в 20 километрах к западу от Танжера, на высоте около 300 метров над уровнем моря. Сразу видно, что Геркулес жил в пещере, там можно увидеть даже отпечаток его громадной ступни.
И восход, и закат солнца – грандиозное зрелище, когда любуешься им, находясь в пещере Геркулеса, где между темными скалами открывается умопомрачительный вид на море. Он меняется каждую минуту, ни одна новая волна не похожа на своих предшественниц, ни один порыв ветра в Танжере не напоминает ветер, дувший накануне. Ветер Танжера не такой, как в других городах и портах мира, каждый его порыв уникален.
«Северный ветер раздает пощечины Танжеру и людям Танжера», – говорят жители города. Но если это пощечины, то они не причиняют боли, а только встряхивают и взбадривают, заставляют человека увидеть прелесть и красоту жизни, но также ее суровость и грубость.
Марокканский писатель Тахар бен Джеллун пишет: «Ветер свистит над их головами и мыслями».
В пещере Геркулеса ощущаешь могучую силу моря, и тебе для этого не нужен контакт с его бурлящими волнами. Иногда мы способны ощутить энергию стихии, присущую какому-то месту или человеку, не вступая в телесный контакт с ним. Танжер дарит своим гостям эту способность.
Я поднимаюсь к пещере Геркулеса, и меня охватывает восторг при виде бесконечного морского простора. Легкий ветер заставляет меня остановиться на мгновение и обернуться. Я смотрю на город, он простерся вдоль морского берега и похож на полураскрытую ладонь. Я ощущаю напряжение сил этого мира. Теплое Средиземное море и более холодный Атлантический океан словно борются за власть, но ни один из противников не хочет победить в этой борьбе. Я опускаю руку в воду – она то холодная, то секунду спустя – теплая.
Здесь очень быстро темнеет, быстрей, чем в любом другом месте. Начинается умопомрачительный закат. Время замирает. Синева, затем пурпур заливают небо над горизонтом. Эти картины говорят со мной без слов. Я пытаюсь понять – кажется, они обращаются ко мне с прощальным приветом и просьбой. Тишину нарушает шум волн, ветер крепчает.
«Никогда не забывай Африку и свои корни, ведь Африка и твои корни едины, они не существуют друг без друга!»
Мне вспомнилась маленькая серебряная ложечка, которую я, когда мне было двенадцать лет, со всей силы швырнул в море на мысе Спартель. Серебряную ложечку мне подарил один близкий родственник мамы, уважаемый ученый, умевший изгонять злые силы и укреплять добрые посредством чтения сур Корана и некоторых заклинаний. Моя мама не сомневалась в его способностях. Мало того, она в течение многих лет часто обращалась к нему с теми или иными заботами и тревогами. Наверное, у нее накопилось немало доказательств его необыкновенных способностей, потому что до своих последних дней мама питала глубокое уважение к этому человеку. Однажды она меня привела к нему. Нас опередила женщина средних лет, и нам пришлось подождать. Встретив взгляд ее печальных темных прекрасных глаз, я сразу подумал, что в семье у нее какая-то беда.
После этой женщины настала моя очередь. Моя мама рассказала ученому, что у меня очень часто воспаляются глаза. Я порядком мучился из-за так называемых ячменей на веках, не помогали ни теплые примочки с настоем ромашки, ни прописанные врачом мази. Ученый человек посмотрел на меня, улыбнулся и пригласил войти в комнату, где стены и пол были богато декорированы марокканскими красно-сине-белыми изразцами. Дело было во время летних каникул, стояла сильная жара, но в комнате царила приятная прохлада. Я присел на бирюзово-голубой восточный диван, рядом стояла деревянная вычурная этажерка, ученый попросил меня лечь. Не успел я как следует улечься, как он начал произносить какие-то непонятные, но благозвучные слова, он произносил их нараспев и очень монотонно, и в то же время быстро. Сначала я оробел, а потом начал понимать смысл слов и почувствовал доверие к ученому. Слова были энергичными и обращались к моим глазам. Они звучали как-то совсем не по-нашему, но не были иностранными. Под конец он быстро провел серебряной ложечкой по моим векам. И отдал ложечку мне, наказав как можно скорей бросить ее в открытое море – вместе с нею канет в море моя глазная болезнь.
На другой же день я исполнил это удивительное приказание. Мы с родителями поехали на берег поблизости от Геркулесовых пещер, и там я, размахнувшись изо всей силы, бросил ложечку в Атлантический океан. Ложечка летела и летела вниз, казалось – бесконечно, и вдруг скрылась в волнах, которые нетерпеливо бились внизу. С того дня противные ячмени у меня никогда больше не появлялись.
Было бы просто несправедливо объяснять все волшебство сказочного Танжера присутствием знаменитых звезд и писателей. Как раз многие совершенно не известные люди рассказывают самые прекрасные истории и создают подлинное очарование города. Однако прежде всего необходимо найти, открыть его очарование, услышать эти истории, так как они прячутся, обнаруживает их только терпеливый человек.
В истории Танжера шла борьба различных мировых сил за обладание этой зерновой житницей Северной Африки: берберов, арабов, португальцев, англичан, испанцев. В 1923 году Танжер был признан международной зоной и тем самым отделился от Марокко. То есть он оказался в таком же положении, в каком даже после «холодной войны» находился Берлин – город, где я родился. В Танжере осталось немало реликтов, к сожалению, не слишком известных, которые напоминают о бурной и многоцветной истории города. Марокканцы говорят, что Танжер богат историями, но еще богаче многоцветье его красок, и просто не счесть всевозможных образов, живущих в этом городе. Истории поджидают тебя везде: в переулках, домах, на холмах, кладбищах, в глазах людей. Если хочешь узнать эти истории, нужно постараться их увидеть, иначе твой поверхностный взгляд потеряется в пестрой суете городской жизни.
Язык жителей Танжера и других марокканцев опять-таки отражает их долгое и полное перемен историческое прошлое. Он и сегодня представляет собой необычную смесь языков завоевателей и завоеванных. Другие арабы не понимают собственно «марокканского», многие слова принесены берберами, многие – другими африканскими племенами, какие-то, несомненно, коптского происхождения, есть также французские и испанские слова и выражения. Марокканцы любят здешний диалект за его особую мелодичность и мягкость произношения, считая его изящным и даже игривым.
Мухаммед Шукри, меланхоличный сын Танжера, особенно хорошо сказал об истории города в своей беседе с Мухаммедом Алутой: «Этот город обогатился различными культурами еще до того, как состарился. Я не имею в виду, что у него плохая старость, нет, он постарел естественно, подобно тому, как стареет человек».
В Танжере я замечаю все больше сходства с Берлином, городом, где я родился в бывшем красном рабочем районе Веддинг.
Я все больше обнаруживаю сходства и все меньше замечаю различия. Причем сегодня вижу те общие черты, которые ускользали от меня, когда я был ребенком. Там – современное метро, тут – бурное море, там горделивый порядок на улицах, тут – пестрая суета базаров, там – расфасованные овощи на магазинных полках, тут знакомые и неизвестные фрукты и плоды, лежащие грудами прямо на земле.
Меня магически притягивают к себе оба эти города – Танжер и Берлин. Может быть, поэтому мое сердце ищет черты сходства, ведь со сходством освоиться легче, чем с различиями, при которых неизбежно выбираешь что-то одно.
Я нахожусь у Юсуфа, на Экзерцирштрассе, 17. Юсуф приехал в Берлин из Турции, он как бы наш семейный парикмахер. Он еще в детстве стриг меня и моего брата Абдельхамида, и мы до сих пор раз в месяц ходим к Юсуфу стричься – Абдельхамид в субботу, рано утром, перед открытием своего обувного магазина, который находится в районе Штеглиц, я – в воскресенье, до того как мы едем в Шпандау[6] на одну из еженедельных встреч всей нашей большой семьи. Среди клиентов Юсуфа много африканцев, у него можно также купить диски с записями известных африканских музыкантов. Комнаты в квартире Юсуфа с годами не изменились, а вот район Веддинг преобразился. Эти кварталы на берегу реки Панке не имеют почти ничего общего с Веддингом шестидесятых годов. Тогда на каждом углу была типичная берлинская пивная, сегодня же трудно отыскать хотя бы одну. Новые торговые центры, похожие словно клоны, поглотили уличную жизнь. Мне не хватает маленькой лавки на углу Бадштрассе, торговавшей картофелем, я любил холодноватый и пыльный запах этого помещения с большими горами картошки и радовался, когда продавщица, орудуя большим совком, наполняла картофелем мою сумку. Улицы сегодня называются так же, как раньше, но они уже не те. Их пестрый облик теперь определяют бесчисленные магазины, торгующие телефонами, рестораны тайской кухни, кафе-бары «Эвелин». Бесследно исчезли маленькие зоомагазинчики, которые я так любил в детстве, приходя в восторг от рыбок – гуппи, скалярий и меченосцев. Нежели в Веддинге не осталось фауны?
Когда я последний раз был в гостях у мамы на Экзерцирштрассе, я заметил на улице мужчину с большой хозяйственной сумкой – он рылся в урне, собирая пустые бутылки возле остановки автобуса, напротив магазина «Африка». Я вспомнил, что мне рассказывал Мухаммед Шукри, как в колониальную эпоху он, ребенок, рылся в мусоре, отыскивая что-нибудь съестное, и особенно старался проникнуть к мусорным бакам у домов богатых иностранцев, так как их мусор был ценнее, чем отбросы на помойках местных жителей – марокканцев. Я подумал, может быть, этому собирателю бутылок было бы выгоднее проверять помойки не в Веддинге, а в фешенебельных районах вроде Далема или Фронау.
Танжер не такой, как другие города страны, не такой, как другие города современного мира. У Танжера больше тысячи лиц. Танжер это не только совместное существование современности и традиции, которые сбалансированы здесь совершенно особенным образом. Словно в некоем параллельном мире, они живут вместе в центре города, однако всего в нескольких шагах от него, на Старом рынке и в прилегающих к нему кварталах, они разделяются и расходятся в разные стороны. С виду непринужденный и исполненный достоинства танец двоих – современности и традиции, против воли заключивших брак.
Я иду по рю де Португаль в старом центре города вдоль каменной стены, высотой почти сто метров, построенной португальцами в XVI веке. Некоторые камни очень древние, другими укрепили кладку лишь недавно. Я пытаюсь представить, что наполняло жизнь людей в те давние времена. Ответ нахожу сразу: любовь, обида, злоба, голод и страх. Человеческие чувства, ради которых стоит прожить жизнь и которые напоминают нам о том, что мы – всего лишь люди. Чувства, которые мы, будучи людьми, должны испытывать, чтобы потом иметь возможность и право сказать нашим детям, что мы действительно жили на этом свете.
Время в Танжере, кажется, проходит быстрее, когда ты движешься, а не стоишь, даже если находишься на самых прекрасных площадях этого города. Каждую секунду здесь можно сделать открытие, тебя то и дело подстерегают неожиданности. Безусловно, неожиданности – это самое постоянное свойство Танжера, так как многое появляется и затем исчезает, а что-то лишь один-единственный раз замечает внимательный наблюдатель.
Я выхожу на Старый рынок в медине, осматриваюсь вокруг. В детстве я бывал здесь десятки или сотни раз, однако лишь сейчас я обращаю внимание на старинные дома испанской и французской постройки. В детстве я их не замечал, хотя они построены, конечно, задолго до моего рождения. Захожу в лавку, где торгуют пряностями, мне нравится смотреть на маленькие пирамидки шафрана, черного перца, красного перца, корицы, куркумы, кориандра, майорана, кардамона, мускатного ореха и бесчисленных других пряностей. У моих глаз словно появляется обоняние и вкус.
Потому что эта волшебная картина – предвестница уже знакомого мне, совершенно умопомрачительного вкуса. Все пахнет сильнее, усиливаются как приятные, так и неприятные запахи. Лавка пряностей полна редкостных, изысканных ароматов.
В Танжере обоняние может воспринимать огромное количество как приятных, так и не очень приятных запахов; в Европе год от году все больше замечаешь, что запахи утрачивают яркие различия, это касается как запахов живых существ, так и неживых вещей. В богатых странах все меньше подлинных запахов.
Считается неприличным, если от тебя пахнет потом или приправами вроде чеснока и лука, зато шикарно распространять аромат дорогих духов итальянских или французских торговых марок. Я же люблю неожиданные и таинственные запахи, которые внезапно ударяют в нос. По-моему, Танжер подлинная Мекка запахов. Я закрываю глаза, на секунду чувствую себя неуверенно, но бесчисленные запахи дарят такую огромную радость, что даже не хочется сразу поднимать веки.
Розоватый чеснок, который в Марокко называют «тум» или «цумм», имеет невероятно крепкий, сильный запах, мгновенно заполняющий пространство, какое ему самому захочется, это просто чудо. Мои руки жадно тянутся к большой миске, полной головок чеснока. Они помельче, чем китайский чеснок, который лежит на прилавках супермаркетов в Германии, но на мой вкус он гораздо лучше и, несомненно, больше тонизирует.
Чеснок – король всех целебных растений. Я люблю чеснок, вкус чеснока великолепен, чеснок избавляет нас от проблем с кровообращением и придает бодрость духу.
Я рад – купил много чесноку, наверное сотню зубчиков.
Затем я спрашиваю, нет ли благородного карри, – один знакомый попросил привезти ему в Германию.
– Карри? Для чего тебе карри? – говорит торговец, глядя на меня скептически и удивленно.
– Попросил привезти друг, он живет в Германии.
– Тогда привези ему марокканской куркумы, она тоже полезна для здоровья, она очищает сосуды и выводит из организма вредные жиры. Ее получают из корней чудесного белого, желтого или сиреневого растения. А карри – это же смесь самых разных пряностей, в нее входят кориандр, перец, римский тмин (зира), имбирь и гвоздика. Целебные свойства этих составных частей при соединении друг с другом исчезают и даже могут стать вредными. А желтый цвет карри придает куркума, которую тоже добавляют в смесь.
Черные глаза торговца смотрят честно, ему явно доставляет удовольствие учить меня уму-разуму, однако, не дожидаясь, пока он начнет рассказывать еще что-нибудь о пряностях, которые я вроде и так знаю, я прошу взвесить мне килограмм лучшей марокканской куркумы, о цене не спрашиваю. Плачу названную цену, торговец, видимо, считает, что наш разговор окончен. Но у меня есть еще один вопрос:
– Сколько граммов твоей куркумы надо положить в таджин с ягненком и черносливом?