Удивительно, однако, что с конца 1942 г. младенческая смертность резко упала и стала даже ниже среднего предвоенного уровня по РСФСР. В 1939 г. этот коэффициент в городах республики составлял 191 смерть на 1000 новорожденных. В течение 1942 г. он подскочил до 345 смертей на 1000 новорожденных, но затем упал до 173 в 1943 г. и до 113 – в 1944 г.[70] В 1943–1944 гг. голод и связанные с ним болезни, главной из которых был туберкулез, начали уносить жизни большого количества взрослых людей, находившихся в тылу, но не детей[71].
Когда мы рассматриваем ситуацию с детской смертностью в СССР во время войны, то имевшие место значительные позитивные сдвиги в вопросе выживания детей в эти годы действительно впечатляют. Советский Союз, как и другие воюющие страны, старался всеми силами защитить их. Но снабжение продовольствием было настолько неудовлетворительным, что государство стояло перед сложным выбором. Первоочередной и самой главной задачей считали накормить солдат на фронте, а потом работников оборонной промышленности. На остальных, включая детей, в том числе младенцев и детей младшего возраста, продуктов явно не хватало[72]. Риски для детского здоровья и физического выживания в условиях недоедания увеличивались из-за не развитой в СССР санитарно-гигиенической инфраструктуры. Обеспечение туалетами и канализацией, уборка мусора и доступ к чистой питьевой воде на несколько десятилетий отставали в СССР от Германии, Японии, Великобритании и США. Не многие в СССР были знакомы с элементарными правилами гигиены, а повседневные бытовые и санитарно-эпидемиологические условия военного времени затрудняли соблюдение ее простых правил, даже если родители и воспитатели стремились к этому. Таким образом, шансы младенцев и детей постарше выжить зависели не только от наличия еды, но и от способности семьи или попечительских заведений готовить пищу в приемлемых санитарных условиях. А это, в свою очередь, зависело не только от знаний о гигиене, но и от доступа к необходимым гигиеническим средствам. Например, мыло буквально исчезло на весь период войны и первые послевоенные годы, а дрова – основной источник топлива для обогрева и приготовления пищи – были в громадном дефиците. Какой смысл в запасах молока, манной крупы или риса, из которых можно было бы приготовить детское питание, если нечем растопить плиту или вскипятить воду. К тому же перенаселенность и проблемы с гигиеной способствовали быстрому распространению заболеваний верхних дыхательных путей, что увеличивало риски развития пневмонии и других смертельно опасных детских болезней.
Сильнейшее недоедание не только само по себе истощает детей, но и вызывает осложнения при других заболеваниях и расстройствах, делая их еще более опасными, если не смертельными. Во время войны детский рахит, например, провоцировал предрасположенность детей к пневмонии и препятствовал борьбе организма с легочными инфекциями[73]. Другими словами, так как недоедание подрывает иммунную систему, дети все хуже справлялись с пневмонией, туберкулезом и другими инфекциями. Нужно также не забывать о том, что, когда дети военного времени заболевали, они боролись не только с одной болезнью: это было либо несколько заболеваний одновременно, либо одно перетекало в другое. А. И. Перевощикова в своем обстоятельном исследовании жизнедеятельности яслей Ижевска военных лет приводит пример ребенка, страдавшего от целого ряда осложненных пневмонией гриппов, а также гнойным отитом, диспепсией, дифтерией, ветрянкой и коклюшем. Его матери пришлось в итоге уволиться с работы, поскольку за четыре месяца она смогла выйти на работу всего 43 дня[74]. И это был не единственный случай. Помимо человеческих трагедий как таковых больные дети «стоили» советской промышленности сотни тысяч потерянных трудодней из-за того, что работающие матери были вынуждены брать отгулы, чтобы ухаживать за больными детьми[75].
Первые месяцы войны и первые признаки трудностей
С самых первых месяцев войны руководство страны было осведомлено о критической ситуации со здоровьем детской части населения СССР. Уже в конце 1941 г. (то есть даже до начала массовой эвакуации детей из блокадного Ленинграда) в основных тыловых городах – Саратове, Молотове, Пензе, Кирове, Свердловске и Новосибирске – был отмечен рост уровня заболеваемости и смертности среди младенцев. Это объяснялось совокупным влиянием разных причин: большим притоком эвакуированных детей, переполненностью детских учреждений и нехваткой основных продуктов питания – молока, манной крупы, риса и сахара, необходимых для приготовления детских смесей, а также белков и жиров для детей постарше[76].
К концу 1941 г. города начали сообщать об участившихся случаях острого недоедания, многие из которых имели летальный исход. В Кирове ситуация с обеспечением детским питанием достигла кризисной отметки в конце 1942 г. (высокие показатели голодной смерти среди взрослого населения там будут отмечены в 1943 г.). В то время в городе находилось 4500 детей в возрасте до года и 10 500 – от одного года до трех лет. Всем им было необходимо молоко из городских молочных кухонь[77]. В июле эти кухни получали достаточно молока, которого хватало для выдачи 250 мл в день на каждого ребенка. В октябре эта цифра упала до 160 мл, а в ноябре – всего до 45 мл. Детская городская больница констатировала, что 95 % всех принятых на лечение детей страдали от сильнейшего недоедания. С сентября по ноябрь 1942 г. 30 % поступивших в больницу детей умерли. В половине случаев голод был причиной смерти, а в остальных – сопутствующим фактором[78]. В конце 1942 г. в городе была открыта специальная столовая для истощенных детей, но это не изменило ситуации. В первой половине 1943 г. доля ясельных детей с сильным истощением составляла 13 %, в детских садах – 5 %, в школах – 3 %. Туберкулез был выявлен у 11–12 % детей в яслях, у 3 % – в школах. Вот выдержка из отчета, поступившего в Совет Народных Комисаров СССР (СНК), датированного весной 1943 г.: «В детскую больницу города Кирова дети доставляются настолько запущенные, что их трудно вылечить. Со 2 мая по 15 мая умерло 9 человек. Питание очень плохое. На 186 коек больница получает 9 литров молока, 30 литров тощей продукции». Если подсчитать, то на каждого ребенка приходилось всего 48 мл молока в день, что составляло только пятую часть нормы, которую больница должна была получать. Детская больница в городе Слободской докладывала, что 70 % ее пациентов страдали от острого недоедания, но у больницы не было продуктов, чтобы обеспечить их оздоровительным кормлением. Продуктов питания не хватало и при лечении многочисленных случаев детской диареи, часто оканчивавшейся смертельным исходом[79].
Детские учреждения разных типов вскоре (по примеру фабрик и больниц) были вынуждены обеспечивать себя пропитанием за счет собственных садов и огородов[80]. Количество и качество продуктов с этих земельных участков сильно разнилось из-за нескольких факторов: у персонала больниц не хватало знаний о том, как выращивать сельскохозяйственную продукцию; не были достаточно развиты хозяйственные связи детских учреждений с фабриками и колхозами, которые могли бы помочь им транспортом, топливом, технологиями. Также многое зависело от качества почвы и местных климатических условий. Одни преуспевали в этом деле, другие же, несмотря на все усилия и вложенные средства, имели весьма низкую эффективность. Так, в 1942 г. все ясли в Магнитогорске высадили картофель – важный источник витаминов, калорий и белков, но выращенного урожая картофеля хватило лишь для использования в качестве посадочного материала на следующий год. А в г. Лысьве (Молотовская область), напротив, в том же году был собран солидный урожай картофеля, капусты, моркови, лука и свеклы[81].
Нехватка молока, молочные кухни
Одной из неизменных причин высокой младенческой смертности в Российской империи, а затем и в СССР были желудочно-кишечные инфекции. Они обострялись в летние месяцы, когда в жаркую погоду еда быстро портилась, а мухи заражали пищу фекальными бактериями. Положение дел еще сильнее осложнялось вследствие незнания родителями базовых правил гигиены, с чем государство пыталось бороться в 1930-е гг. с помощью весьма изобретательных просветительских кампаний[82]. Одним из основных препятствий в борьбе с инфекциями было раннее прекращение кормления младенцев грудью. Отчасти это являлось результатом традиционных методов ухода за ребенком, но в советское время ситуация обострилась из-за массовой занятости женщин на работе. Лишь небольшая часть женщин, чьи дети оказались в яслях при предприятиях, могла кормить их, выходя на работу. Но даже это зависело от руководства – от того, была ли женщинам предоставлена возможность прерывать работу, чтобы покормить ребенка. Раннее прекращение кормления малыша грудью означало, что родителям приходилось искать другие источники питания для своих детей, будь то коровье, козье или овечье молоко или же щадящая твердая пища вроде манной каши или риса. Именно тогда младенцы становились уязвимы, потому что эти продукты легко подвергались заражению потенциально смертельными бактериями. Такая опасность многократно возросла во время войны, когда ухудшение режима питания женщин привело к тому, что у многих, если не у большинства кормящих матерей молоко исчезло. По этой причине выживание грудных и маленьких детей в огромной степени зависело от наличия достаточного количества не содержащих болезнетворных бактерий молочных смесей и легко усваиваемого детского питания. Государство старалось обеспечить ими через сеть городских и сельских молочных кухонь. Они выдавали молоко младенцам до одного года и маленьким детям от года до трех лет.
Первые молочные кухни появились в СССР в 1920-е – начале 1930-х гг. Их сеть расширялась вплоть до конца 1930-х гг. К 1939 г. городские молочные кухни в РСФСР обеспечивали молоком 352 000 детей, что было само по себе немалым достижением. В тот же год в городах РСФСР родилось в общей сложности 1,3 млн детей, из которых выжил только 1 млн. И все они нуждались в молоке. По подсчетам руководства советского здравоохранения, треть новорожденных получала молоко через кормление грудью. Таким образом, даже если учитывать, что не все дети, получавшие питание через молочные кухни, формально попадали в категорию младенцев (многие из них на самом деле были старше грудного возраста), молочные кухни являлись основным источником питания для большинства городских детей[83]. Их смысл был не только в снабжении молоком, которого не могли дать матери, но и (при правильной постановке дела) в обеспечении детей незараженным молоком и смесями в летние месяцы. Тем самым можно было значительно уменьшить количество случаев заражения детей летней диареей, которая то и дело становилась основной причиной их смерти в самые жаркие месяцы – в июле и августе.
Довоенные молочные кухни страдали от множества проблем, большинство из которых носило инфраструктурный характер, и первая из них – безопасная поставка молочной продукции. До 1930 г. в Советском Союзе не было молочной промышленности, и даже спустя десять лет, в 1940 г., бо́льшая часть молочных поставок из расчета на душу населения приходилась всего на три города – Москву, Ленинград и Ростов-на-Дону. В других же регионах молочные кухни частично снабжали местные молочные заводы, но в основном они полагались на договоренности с совхозами и колхозами, на закупки молока на колхозных рынках или у семей, держащих коров. Это вовсе не означало, что молоко из других источников было небезопасно в сравнении с продукцией крупных молочных хозяйств, но множественность поставщиков в разы усложняла процесс поддержания бактериологических стандартов.
Еще одной проблемой было само состояние молочных кухонь. Многие из них располагались в грязных, не отвечавших санитарным нормам помещениях. Обычным делом было приготовление молочных смесей и детского питания в той же комнате, что использовалась для приема и мытья грязной посуды. Канализация или водопровод с чистой водой были редкостью. До войны некоторые кухни содержали в подвальных помещениях при больницах и детских поликлиниках, что казалось разумным, пока не становилось ясно, что это увеличивало риск для здоровья, поскольку помещения и водопровод там легко подвергались загрязнению вследствие близости к неутилизированным медицинским отходам. Несмотря на всю их очевидную важность, молочные кухни оставались для советской плановой системы малозначимыми, и потому никаких решений по производству специального оборудования и стеклянной посуды для них не принимали. Молочные кухни страдали даже от нехватки базового оснащения – печей, автоклавов, холодильников или холодильных элементов. Им недоставало (это было проблемой и в поздний сталинский период) чистой посуды и контейнеров для раздачи молока и смесей, а потому их приходилось переливать в загрязненные бутылки или другие емкости, которые приносили сами матери. Даже там, где молочные кухни были снабжены необходимым инвентарем, сотрудники не всегда знали, как им пользоваться, а если и знали, то не всегда делали это, соблюдая правила санитарии и гигиены. Причиной тому была элементарная необразованность: сотрудники кухонь, включая прикрепленных врачей и медсестер, не изучали фундаментальных основ гигиены[84].
Война не означала, что a priori спрос на молочные кухни будет расти. С одной стороны, уменьшение рождаемости и волна младенческой и детской смертности резко сократили число детей, нуждавшихся в молоке. С другой – потребность в молоке существенно выросла с притоком в тыл эвакуированных детей и наймом на работу огромного числа молодых истощенных матерей, которые в мирное время и при нормальном питании могли бы оставаться дома и кормить детей грудью. Поскольку большинству этих женщин молоко на рынке было не по карману, единственным его источником могли быть только молочные кухни.
Какой из указанных выше факторов оказывал наибольшее влияние на состояние сферы детского питания, мы не знаем. Но знаем, что в начале 1942 г. (до эвакуации детей из блокадного Ленинграда и резкого роста уровня смертности среди грудных и маленьких детей) руководители советского здравоохранения оценивали возможности всех молочных кухонь и яслей в обеспечении населения детским питанием на 36,4 %. По данным Наркомздрава РСФСР, к концу 1942 г., несмотря на расширение сети молочных кухонь, 552 800 младенцев и 1 122 402 детей в возрасте от 12 до 36 месяцев оставались не охвачены яслями или молочными кухнями[85].
Ясно, что в условиях войны из-за сокращения производства товаров невоенного назначения, а также ограниченных возможностей для размещения молочных кухонь, функциональность системы детского питания давала сбои из-за тех же изъянов, что и до войны. Тем не менее основной проблемой был уже не устаревший инвентарь или недостаточная стерильность, а простая нехватка молока, сопровождавшаяся дефицитом манной и других мягких круп, таких как рис, которые грудные и малолетние дети могли легко переварить. Кухням приходилось прибегать к различным заменителям, многие из которых были небезопасны. Один из них – солодовое молоко, приготовленное из небольшого количества цельного молока, разбавленного водой в пропорции 1:9 и сдобренного щепоткой муки или сметаны, а иногда просто растительным маслом. Помимо того, что молочные кухни не всегда использовали для приготовления детского питания прокипяченную воду, полученную смесь могли употреблять в пищу лишь подросшие дети. К тому же необходимо учитывать, что ее питательность сама по себе была под большим вопросом. Кормить младенцев этой смесью было нельзя: ее среда была слишком кислотной; смесь становилась опасной для их жизни из-за того, что ее нельзя было пастеризовать, она вызывала рвоту и диарею. Другим заменителем молока было дрожжевое молоко – смесь коровьего молока, дрожжей и масла, которое могло дать детям по крайней мере какое-то количество питательных белков[86].