При этом, вопреки заверениям в противном со стороны некоторых позднейших комментаторов, Москва тогда вовсе не была заброшена67. В ней разворачивались многочисленные строительные проекты, в том числе возводились официальные здания, дворцы, церкви, во многом напоминавшие те, что заказывались в Петербурге68. Кроме того, Москва продолжала играть важную церемониальную роль для русского двора, так как служила местом, где проводились крупные ритуалы, и прежде всего, венчание на царство69. Такой частично совпадающий статус обоих городов отразился в терминах, применявшихся для их обозначения в этот период. Возьмем хотя бы один пример – в названиях географических карт Москвы и Петербурга, составленных как русскими, так и иностранными картографами, используются одинаковые слова для обозначения их роли как местопребывания двора и столиц. Санкт-Петербург именуется la Capitale (Николя де Фер, 1717 г.), Haupt-residenz (Иоганн Хоманн, 1720 г.), Residenz Stadt и Столичный город (Жозеф де Лиль, 1737 г., и Джон Траскотт, 1753 г.) – последнее выражение применялось также к Москве (Иван Мичурин, 1739 г.), наряду с его вариантом Царствующий град (1763 г.). Затем эти карты воспроизводились в той или иной форме в европейских странах70. Их заголовки важны, ведь в них Санкт-Петербург признавался равным другим столицам Европы, потому что именовался теми же терминами, а кроме того, в них подтверждался действующий статус Москвы, «старой» столицы.
Первая глава содержит обзор создания Санкт-Петербурга и составляющих его пространств. Планировка и облик города отражают один из аспектов связи между Россией и остальной Европой в рассматриваемый период. Но все эти планы – от расположения городских районов до проектов его главных зданий – должны были учитывать природные и практические ограничения, налагаемые местными особенностями. В Петербурге возникло нескольких новых искусственных пространств, служивших форумом для соответствующих преобразований. В главе рассматривается создание и развитие в городе общественных, интеллектуальных и церемониальных пространств, чтобы создать контекст для более детального их обсуждения в последующих главах. В главе второй исследуется еще один аспект соотношения между Россией и остальной Европой путем обсуждения полицейского законодательства, введенного в ряде европейских стран ради установления «доброго порядка» («благочиния») среди их жителей. В главе рассмотрено учреждение первого в России полицейского органа в Петербурге в 1718 г. Главная полицмейстерская канцелярия была создана Петром I для надзора над несколькими ключевыми сферами жизни нового города, ради физического, экономического и нравственного благополучия его населения. На примере изучения нескольких конкретных проблем – пьянства, азартных игр и непристойного поведения – делается вывод, что Россия подходила к решению этих проблем теми же методами, что и другие европейские страны, хотя и с весьма неоднозначными результатами.
Третья глава посвящена русскому двору и его ежегодным праздникам. Русский двор XVIII в. был как институт родственным своему московскому предшественнику, но отличался от него новыми чинами и должностями, которые имели европейские названия и функции. Так было и с придворным календарем – новые праздники прибавились к существовавшим религиозным датам московского двора. Последним придавали новую форму, чтобы возвеличить роль государства и правящей династии, как при Петре, так и, в особенности, при его преемниках. В главе рассматривается несколько примеров крупномасштабных публичных торжеств в Санкт-Петербурге, посвященных конкретным важным событиям – царским въездам, свадьбам, похоронам, – в ходе которых устанавливалась крепкая связь между династией и городом. Планирование, организация и символическая образная система, относящаяся к этим событиям, выражали стремление русского двора занять прочное положение на придворной карте Европы. Четвертая глава переходит к вопросу о влиянии двора на светскую жизнь петербургского общества. Анализ направлен на взаимосвязанные светские мероприятия, участие в которых активно поощрялось правителями в этот период, причем такая практика продолжалась и в дальнейшем – при Екатерине II и после нее. Наконец, в Петербурге проходили многие традиционные народные виды развлечений – ледяные горы и иные сезонные увеселения. В главе идет речь об их постоянном присутствии, чтобы подчеркнуть тему преемственности, наряду с нововведениями в различных сферах социальной и культурной жизни Петербурга.
Наконец, в пятой главе фокус внимания перемещается с пространств города на людей – предполагаемых участников происходящих там событий. «Европеизированные» события жизни петербургского общества, например ассамблеи, были новшеством, а потому их предполагаемые участники не были изначально подготовлены к такому испытанию. В главе рассматриваются некоторые аспекты их адаптации. Решающим способом овладеть умениями, которые считались необходимыми, чтобы правильно вести себя в обществе, было их изучение. Новые образовательные учреждения для элиты, например Кадетский корпус, наряду с все более широким привлечением иностранных домашних наставников ведущими знатными фамилиями, облегчали этот процесс. Советы по уместному поведению можно было получить также из иностранной литературы по этикету, встречавшейся уже в русском переводе. Танцы сделались важной частью образования в этот период, так как они учили двигаться, держаться и вести себя в свете. Глава заканчивается рассмотрением перемен в платье и уходе за внешностью как наиболее зримого символа преобразований в российском обществе того времени. Европейские моды становятся обязательными среди элиты и избранных групп горожан, причем доступ на некоторые мероприятия и площадки в Петербурге нередко регулировался требованиями к виду платья, и тем самым отсекались низшие социальные группы. Эти реформы помогали свести к минимуму физические и, до некоторой степени, культурные различия между русскими и их современниками в других странах Европы.
Возвращаясь к описанию города, оставленному Альгаротти, отметим, что он выделил ряд особенностей постройки Петербурга: «Тут господствует какой-то смешанный архитектурный стиль, средний между итальянским, французским и голландским…» и «…кто-то даже сказал: в других местах руины образуются сами по себе, а здесь их строят»71. Эти наблюдения, типичные для литературного стиля Альгаротти, затрагивают, Тем не менее две важные темы, влиявшие на мнение о Петербурге всю его историю. Первая касается природы взаимоотношений России с Европой, характеризуя их как неразборчивое подражание разным стилям, а вторая подчеркивает характер фундаментальных основ города, которые предстают плохо продуманными и неустойчивыми. В нижеследующих главах изучаются вопросы, вытекающие из этих двух положений, и оспариваются их выводы.
Глава 1
МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ: РАЗМЕЩЕНИЕ ГОРОДА
Как основатель Санкт-Петербурга Петр I сознательно, а возможно, и подсознательно стремился управлять пространством города и его населением с определенными целями. Эти цели отчасти имели отношение к общему замыслу его реформ – превратить Россию в более могущественное государство на внутреннем и на международном уровне, – но также говорили о желании использовать город как испытательный полигон для некоторых конкретных начинаний. Если Петербург начинал свое существование как укрепленный порт на балтийском берегу, то Петр I и его преемники совершили немало усилий, чтобы сделать его облик, институты и функции гораздо более подходящими для царской резиденции или столицы. Города, которые Петр посетил во время Великого посольства 1697–1698 гг., естественным образом натолкнули его на ряд вдохновляющих идей для нового проекта. Список этих городов включает в себя как столицы, так и не столь крупные, но все же значительные города Центральной Европы: Рига, Митава, Кенигсберг, Амстердам (и особенно Заандам), Лондон, Лейпциг, Дрезден, Прага, Вена, Рава-Русская. Эти города стали источником богатейших впечатлений и примеров, которые в той или иной степени оказались важными для планов Петра. Международные порты, центры коммерции, средоточия наук или очаги придворной культуры – эти города позволили молодому царю ощутить явственный аромат возможностей, доступных ему.
В этой главе мы рассмотрим, как в Санкт-Петербурге создавались разнообразные пространства, здания, учреждения и как они в дальнейшем влияли на развитие города. Петербург, только что основанный город, давал отличную возможность планировать и регламентировать его существование. Размещение в новом городе главных органов государственного управления России, естественно, также требовало усиленного внимания властей. Пожалуй, важнейшему из институтов, привлекавших такое внимание, – царскому двору, – будет специально посвящена третья глава этой книги. От разметки улиц на плане до облика важнейших зданий, от вопроса о том, как заселить город людьми, до задачи добиться их «упорядоченного» повседневного поведения Санкт-Петербург представлял собой заранее задуманный проект, пусть и не всегда хорошо скоординированный и последовательный. И одной из главных помех в процессе планирования являлось природное местоположение города. Центральное место в топографии Петербурга занимала Нева: река разделяла город на отдельные районы, не всегда надежно связанные друг с другом и неудобные для сообщения. Поэтому (и, в сущности, по необходимости) река стала важнейшим элементом и повседневной, и праздничной жизни города. Еще одно природное пространство в Петербурге представляли собой царские сады, которые символически воплощали использование природы для благих целей, отражая стремление Петра I представить новый город как земной рай, «парадиз». Кроме того, сады являлись одним из важных социальных пространств внутри города, что будет рассмотрено подробнее в четвертой главе.
Перемещение в Петербург повлияло на социальную жизнь высшего общества, особенно с появлением нескольких новых видов общественных собраний как при дворе, так и в домах знатных семейств. В усвоении этих новшеств в рассматриваемый период заметен переход от принуждения к регулированию, а затем к принятию нового социального контекста русской элитой. Далее, в городе разместилась вновь образованная Санкт-Петербургская Академия наук, призванная на протяжении XVIII в. способствовать утверждению Петербурга в роли крупного центра научных исследований. А между тем Академия наук служила еще и образцом для петербуржцев, показывая пример поведения образованных, воспитанных (не говоря уже – цивилизованных) людей, а ее публичные мероприятия позволяли демонстрировать это российской и иностранной публике. Наконец, в силу присутствия в городе царской семьи, а также военной, гражданской и придворной верхушки здесь, естественно, отмечалось большинство государственных праздников. Если календарь придворных празднований будет рассмотрен в деталях в третьей главе, то здесь важно дать некоторое представление о тех пространствах, в которых проходили эти торжества. Хотя явление на свет Петербурга было абсолютным новшеством в хронологическом смысле, форма и содержание упомянутых выше аспектов его жизни говорят о более сложном соотношении между традиционным и новым.
Пример Европы часто выдвигают на первый план как источник влияний на представления Петра о его новом городе. Архитектурный облик Петербурга и различные учреждения также, в той или иной форме, опирались на существующие образцы. Санкт-Петербург часто сравнивали с другими европейскими городами, несмотря на отсутствие сколько-нибудь ясно различимого их влияния на Петра или на кого-либо из его ближайших советников. Так, итальянцы, приезжавшие в Петербург в XVIII столетии, не разделяли мнение некоторых тогдашних комментаторов, сравнивавших его с Венецией только по причине наличия водных артерий и каналов72. По словам ряда наблюдателей, любимой моделью Петра был Амстердам – морской порт, выросший на международной торговле73. Однако и Венеция, и Амстердам формировались на протяжении столетий, в то время как Петербург был новым проектом – он давал возможность сразу разрабатывать единый замысел, а не переделывать готовую городскую среду74. Другим источником вдохновения для Петра служили многочисленные трактаты по архитектуре и фортификации из библиотеки Кремля75. Петр пополнял свою личную библиотеку во время Великого посольства, покупая множество трудов по архитектуре. Затем некоторые из этих книг были переведены на русский язык, благодаря чему в нем появился новый набор архитектурных терминов. Например знаменитое сочинение Джакомо ди Виньола «Regola delli cinque ordini d’architettura» («Канон пяти ордеров архитектуры», впервые изданный в 1562 г.) было напечатано в русском переводе в 1709 г. и дважды переиздано в царствование Петра, в 1712 и 1722 гг.76
Следующим шагом было дать ход этим замыслам, к чему царь и приступил с самого начала существования города. Не успели закончиться земляные работы для строительства укреплений, как Петр уже заказывал своим военным инженерам планы для будущей Петропавловской крепости. Планированию в более широких масштабах мешала война, пока позиции России на Балтике не укрепились в результате ряда успешных кампаний и осад под командованием фельдмаршала Б.П. Шереметева. В 1706 г. Петр I учредил Канцелярию городовых дел (в 1723 г. переименованную в Канцелярию от строений) под началом У.А. Сенявина и с итальянцем Доменико Трезини в качестве главного архитектора, призванную координировать разнообразные работы при строительстве Петербурга77. Канцелярия, в лице своих архитекторов, не только ведала проектами планировки и застройки города, но также распоряжалась массами рабочей силы и строительными материалами. Поэтому она имела, для гражданского учреждения, довольно большой бюджет, составлявший около пяти процентов государственного дохода в начале 1720-х гг.78
Победа в Полтавском сражении в конце июня 1709 г. стала поворотным пунктом Северной войны, когда сам Петр уверился в том, что город надежно защищен и что можно приступать к разработке его генерального плана79. Начиная с этого момента появилась тенденция заказывать единые проекты для целых районов – таких, как Адмиралтейская часть, или даже для города в целом, – которые бы точно следовали пожеланиям Петра и, что немаловажно, учитывали бы возможности казны. Желаемые черты регулярного барочного города воплотились в известном плане, представленном французским архитектором Ж.Б.А. Леблоном в 1716 г. Основой плана была, прежде всего, застройка Васильевского острова (в этом отразилась еще одна из отправных идей Петра по поводу центра его нового города) с геометрической сеткой улиц и каналов, обнесенных обширными укреплениями в тогдашнем французском стиле Вобана. Особенности географического положения города, в частности сложности, связанные с болотистой местностью и шириной Невы, а также громадные расходы, которых требовало выполнение такого плана, делали его неосуществимым в полном масштабе, особенно потому, что строительные работы в городе уже шли полным ходом к тому моменту, когда Леблон приехал в Россию. Тем не менее некоторые элементы плана Леблона были сохранены, как показывает сетка улиц и каналов, которая к середине XVIII в. сложилась на Васильевском острове80.
В законодательстве того времени также отразилось намерение придать регулярный облик новому городу. С 1714 г. закон регламентировал, какие виды домов надлежало строить для разных групп общества и из каких материалов. Типовые проекты образцовых домов для «подлых» и «именитых» людей были заказаны Доменико Трезини81. С апреля 1714 г. в Петербурге по этим проектам начали строить дома. Указы о строительстве свидетельствуют также о постоянном европейском влиянии на этот процесс. Так, в одном из указов по поводу возведения мазанковых домов специально отмечалось, что это делается «прусскою манерой»82. Была также попытка регламентировать, где именно в городе должны размещаться дома, в зависимости от положения в обществе их хозяев. Указ от июня 1712 г. гласил, что знать должна строить дома вверх по Неве от Первого Зимнего дворца Петра, а купцам и ремесленникам предписывалось строиться на другом берегу Невы, на Васильевском острове83. Впрочем, эти предписания, как и заказанные архитекторам планы Петербурга, тогда было затруднительно осуществить на деле. В конце следующего года вышло официальное напоминание о переезде, адресованное перечисленным в нем группам населения. Такие напоминания стали обычным явлением в рассматриваемый период84.