Остальные участки тела она тщательно протерла сухим льняным полотенцем, не касаясь своего интимного места. Всего три дня тому назад она купалась в сидячей ванне, что регулярно делала дважды в неделю, а после месячных мылась дополнительно и с особой тщательностью. Мать научила ее уходу за тайным интимным местом. Так, объясняла она, можно избежать многих женских болезней. И действительно, Мадлен еще ни разу в своей жизни не мучилась от воспаления мочевого пузыря или зудящей сыпи в тех точках – в отличие от некоторых своих подруг, которые с большей или меньшей регулярностью страдали этим.
И вообще, задавалась вопросом Мадлен, что такого опасного может быть в воде? Заболевали ведь и те люди, которые ходили грязными, может быть, даже еще чаще, чем если бы они смывали с себя грязь и вонь. Однако такую ее позицию не разделял практически никто. Большинство людей предпочитало использовать духи и пудру вместо воды и мыла. Единственными, кто мог этому радоваться, были прачки, которым то и дело доставляли для стирки горы нижнего белья, потому что некоторые – особенно летом – в течение дня неоднократно меняли белье и вытирались всухую, считая себя чистыми.
Пока Мадлен одевалась, ее глаза украдкой опустились вниз на покрытый волосами интимный треугольник. Считалось неприличным рассматривать или касаться себя там, однако во время мытья это не всегда удавалось. После всего, что она вчера испытала в присутствии Петера, девушка спрашивала себя, что конкретно может происходить на супружеском ложе. Естественно, ее мать, сама при этом стесняясь и теряясь, пыталась ей объяснить, чего мог желать мужчина своей мужской силой, однако Мадлен так и не могла себе представить реальную картину происходящего. И слова матери о том, что она как супруга ни в коем случае не должна противиться желанию мужа, потому что это божья воля, тоже звучали совсем не успокаивающе.
Мадлен, вспоминая о намеках, которые делал Петер, понимала, что в этом всем наверняка есть что-то большее, чем просто акт размножения. Ей вдруг стали любопытны все те лукавые нашептывания на ушко, которые она раньше слышала от других девушек и женщин, но не задумывалась тогда над ними. Если сложить все это вместе, то выходило, что не только мужчины получали удовольствие от таких контактов.
Вновь смутившись, осознав, куда зашли ее мысли, Мадлен отвела взгляд от запретного местечка на своем теле и мигом оделась. После завтрака вся семья вместе со слугами направилась к приходской церкви Божьей Матери и святого Георгия на воскресную мессу. Менее важные службы и молебны проводили викарий Йоханнес Штоцхайм или пастор Хелленталь в приходской церкви Святого Мартина перед городскими вратами, однако по воскресеньям там не хватало места для всех верующих.
Они как раз сворачивали с улицы Вайерштрассе на центральную улицу Райнбаха Хауптштрассе, когда увидели несущийся на них рысью со стороны ворот Фойхтстор отряд конных солдат на тяжелых боевых конях. По высушенной твердой земле копыта стучали так громко, что предупреждающие крики некоторых прихожан были излишни.
– Отойди в сторону! – Мать схватила маленького Маттиса за руку и оттащила его к краю дороги. Мадлен тоже отступила и автоматически потянула за собой младшую сестру Янни, которая шла следом за ней.
Копыта коней не только создали адский шум, они же подняли такие клубы пыли, что вызвали громкое недовольство прохожих. Солдаты – судя по униформе, они принадлежали к войску Мюнстерского епископа – никак, однако, не отреагировали на это. Глядя прямо перед собой, они пронеслись мимо Мадлен и ее семьи.
Девушка откашливала пыль и испуганно смотрела вслед отряду из двадцати всадников. Она готова была поклясться… Нет, это было невозможно. Ей привиделся призрак.
– Пойдем, нужно идти дальше, – Мадлен потянула за рукав Янни, которая таким же любопытным взором провожала солдат. – Иначе нам не достанутся хорошие места в церкви.
– Да, я уже иду. – Двенадцатилетняя девочка послушно последовала за сестрой. – А что здесь делают солдаты? Это что, война?
– Будем надеяться, что нет.
В последнее время все чаще велись разговоры о стычках и даже битвах между французами и их врагами, но до сегодняшнего дня это все происходило не здесь, а где-то там, далеко. И то, что солдаты епископа появились здесь, да еще в святое воскресенье, не сулило ничего хорошего.
– Может быть, они здесь проездом. – Мадлен взяла нейтральный тон, хотя ее сердце неприятно громко колотилось меж ребер. – Возможно, они заехали к нам по пути в Ахен, или еще куда. Ведь всадники проезжают здесь время от времени и чаще всего без каких-либо последствий.
– Да, может быть. Но этих, однако, было много. Человек тридцать или около того.
Мадлен покачала головой.
– Нет, не больше двадцати. Может, авангард. Правда, отец? – Она слегка повысила голос, чтобы привлечь к себе внимание главы семейства. – Авангард часто состоит из десяти-двадцати человек на конях.
Отец на мгновение повернулся к ней.
– Точно так же их может быть и пять, и пятьдесят, в зависимости от того, какие у них задачи и насколько велико войско, следующее за ними. С каких это пор вас заинтересовали армейские дела?
– И совсем нам это не интересно, – хихикнула в ответ Янни. – Я просто так сильно испугалась! Такие огромные кони! Я таких больших вообще еще никогда не видела. Обычно они намного меньше.
– Боевые скакуны, – объяснил отец. – Их разводят и обучают специально для армии. Просто будьте всегда осторожны и никогда не подходите к ним близко. Они коварны и опасны.
– Правда? – Глаза девчушки расширились. – Я тогда точно буду всегда держаться подальше от них, если когда-нибудь еще встречу.
Герлах коротко кивнул своей младшей дочери и снова устремил взгляд вперед. Они уже дошли до церкви, и, пока пробирались сквозь празднично одетую по случаю воскресенья толпу, Мадлен продолжала бороться со своим сердцебиением. Она ошиблась, наверняка ошиблась. Есть сотни или, может быть, даже тысячи мужчин с длинными светлыми волосами, собранными на затылке в хвост. Предводитель отряда солдат просто был похож на него. И больше ничего. Наверняка больше ничего.
– Доброе утро, Мадлен. У тебя все хорошо? Ты выглядишь немного бледной. – Дружелюбный взволнованный голос Петера вернул девушку из ее дум, она даже немного вздрогнула от неожиданности.
– Извини, я тебя совсем не видела. – Она смущенно улыбнулась ему. – Доброе утро, Петер. Я в полном порядке. У меня просто до сих пор еще дрожь в коленках от страха, потому что эти солдаты так быстро пронеслись мимо нас. Их боевые кони впечатляют.
– Солдаты? – Он удивленно поднял брови. – Я ничего не знаю об этом. Правда, мы с родителями давно уже здесь внутри, в церкви. – Он подбородком указал в сторону алтаря, где Мадлен увидела его отца и мать, которые были увлечены беседой со своими знакомыми.
– Хочешь с ними поздороваться?
– Да, очень. – Радуясь, что присутствие Петера отвлекло ее, Мадлен вопросительно взглянула в сторону своей матери, стоявшей за ними, а затем направилась в сопровождении Петера к его родителям.
– Мадлен, милое дитя, доброе утро! – С распростертыми объятиями ей навстречу шла Гислинде фон Вердт. Приблизившись, она энергично прижала девушку к своей необъятной груди. Звучные поцелуи в воздух раздавались слева и справа от щек Мадлен, затем эта слегка рыхлая, сильно надушенная и напудренная госпожа чуточку отодвинула ее от себя и принялась рассматривать девушку своими сияющими голубыми глазами.
– Ты становишься день ото дня прелестнее. Немудрено, что мой сын не может и минуты выдержать, чтобы либо не мечтать о тебе, либо не искать тебя. Не правда ли, мой дорогой фон Вердт, вы же тоже находите, что Мадлен хорошеет с каждым днем? – повернулась она к своему мужу.
– Как я могу спорить с фактами, дражайшая супруга? Вы абсолютно правы, – кивал Эразм фон Вердт, добродушно улыбаясь Мадлен.
– Я желаю тебе замечательного утра, милое дитя! Ты себя хорошо чувствуешь? Мы не виделись некоторое время, но в этом виноваты только мои вечные дела и заботы. Однако уже совсем скоро у меня появится активная поддержка со стороны моего Петера, – он благосклонно улыбнулся своему старшему сыну, затем подмигнул в сторону Мадлен. – Как мне напела одна маленькая птичка, вы уже тайком, тихонько и незаметно выбрали себе ваш будущий дом.
– Да, однако… – Мадлен вопрошающе посмотрела на Петера. – Я не знала, что это был секрет… для всех, кроме меня, конечно. – Она ухмыльнулась. – Ваш сын вчера так важничал, но не хотел мне ничего говорить, пока мы не оказались на пороге дома.
– Ну какой же ты негодник! – смеясь, мать Петера шлепнула сына по руке. – Но расскажи-ка мне, Мадлен, пока наш добрый старый Штоцхайм не начал мессу: есть какие-либо новости?
– Мадлен только что рассказала мне, что по дороге к церкви они встретили солдат. – Петер выпалил это прежде, чем Мадлен успела отреагировать. – Отряд на боевых конях, ведь так?
– Да, – кивнула Мадлен. – Порядка двадцати человек, я полагаю.
– Куркельнские? – Эразм фон Вердт заинтересованно прислушался. – Тогда ты бы должен был об этом знать, мой мальчик.
– Нет, это были мюнстерские. – Мадлен пыталась не думать о человеке со светлым хвостом. – Я узнала их униформу.
– Действительно? – Петер озадаченно нахмурил лоб. – Что эти здесь забыли? Насколько я знаю, Бернхард фон Галлен находится сейчас совсем не близко от нас.
– Может, они с какой-либо миссией прибыли, – предположил его отец.
– Или же они просто проездом, – добавила Мадлен.
– Возможно все. – Петер слегка коснулся ее руки. – Но это все равно не оправдывает того, что они испугали прекрасных девушек из Райнбаха.
Она задорно улыбнулась.
– Ну, они точно не для этого сюда приехали. Да и не произошло ничего страшного. Уже все забылось. – По крайней мере, она пыталась изо всех сил забыть.
– Ты была очень бледна. – Озабоченный взгляд Петера остановился на ней. – Эти безрассудные парни заслуживают хорошенькой проповеди.
– Зачем, они уже наверняка так далеко, что поминай как звали. – Мадлен покачала головой и понизила голос, потому что в этот момент в церковь в сопровождении свиты зашел викарий.
– Пойду-ка я лучше к своей семье, иначе мы будем мешать святой мессе.
Ну конечно, из всех людей, каких только можно было бы встретить, именно ее он должен был увидеть первой. Пока Лукас привязывал лошадь к столбу, который вбил в землю сразу же по прибытию к месту расквартирования у ворот Дрезер Тор один из его людей, его не покидали мысли, что он кем-то проклят. Это могла быть любая другая девушка, но только не она. Точно не Мадлен Тынен. Кто бы ни держал в руках нити судьбы – бог или черт, – был он паршивым кукловодом. Разве мало того, что ему пришлось вернуться в город своего детства с очень щекотливым поручением? Так нужно еще было в первую же минуту ткнуть носом в его самую большую, самую безрассудную глупость.
Из писем матери он знал, что Мадлен, как и раньше, живет в доме родителей и еще не замужем. А так как Петер фон Вердт по воле случая или играющей людьми, как куклами, судьбы совсем недавно был отпущен с военной службы, то большая пышная свадьба явно была не за горами.
В принципе, это не касалось Лукаса вообще, однако если он хотел поймать предателя, ему нужно будет сотрудничать с фон Вердтом. Хотя они и не были никогда врагами, даже в отношениях к Мадлен, но и друзьями назвать их было нельзя. Петер в глазах Лукаса всегда оставался слишком правильным, слегка высокомерным и чересчур хвастливым. Фон Вердта так и подмывало показать Кученхайму, что превосходство неизменно за ним, что победителем всегда есть и будет он – тот, кому все удалось и который владеет всем. Как будто Лукас этого и без него не знал.
К счастью, прошедшие пять лет его отсутствия кое-что уравняли. Лукас изменился – или хотя бы стал более зрелым, спокойным и рассудительным. Тем не менее будет совсем не просто убедить жителей его родного города в том, что они ему должны доверять. Слишком много произошло такого, что навечно пристало к нему, и не важно, справедливо или нет.
Знал ли фон Вердт всю историю? Мадлен и он давно уже были близки, поэтому, скорее всего, она ему все рассказала. Не самая лучшая предпосылка для того, чтобы возобновить старое знакомство, а для пользы его миссии – еще и укрепить.
Лучше всего, размышлял он, возвращаясь в город пешком, держаться как можно дальше от семьи Тынен вообще и от Мадлен в особенности. Было бы совсем необязательно втягивать Мадлен в его проблемы, она будет только отвлекать. Чем скорее он выполнит свое поручение, тем быстрее сможет снова покинуть Райнбах, а Мадлен и фон Вердт пусть наслаждаются долгожданным семейным счастьем.
Месса уже наполовину завершилась, когда Лукас бесшумно проскользнул через портал в церковь.
Глава 6
– Стоять здесь, – приказал страж и подтолкнул Лукаса к длинному дубовому столу, за которым в этот раз восседали семь из девяти райнбахских судебных заседателей, собравшихся вершить суд. Лукас всех их знал, сколько себя помнил, и они его, соответственно, тоже. Сможет ли это обстоятельство сыграть в его пользу, он очень сомневался, глядя на частью мрачные, частью кислые мины восседающих перед ним вершителей человеческих судеб. При обвинении, выдвинутом против него, исключалось наименьшее милосердие со стороны судей.
Часть зала суда, находившегося на верхнем этаже Райнбахского городского дома, была заставлена стульями для публики, и сегодня почти все они оказались заняты многочисленными зрителями. По рядам носились шепот и шушуканье, время от времени выкрикивались мерзкие ругательства, но, поскольку процесс еще не начался, судьи не чувствовали себя вправе вмешиваться. К своему облегчению, Лукас узнал в толпе рядом с матерью своего дядю Аверданка, а также Герлаха Тынена, Петера фон Вердта и его отца Эразма.
– Начинаем. – Генрих Дифенталь, выполнявший функции главного судебного заседателя, потому что Герман Оверкамп находился в очередной поездке по торговым делам, встал со своего кресла. Это был худой мужчина лет шестидесяти с редкими седыми волосами, прятавшимися под серо-коричневым париком. Он не успел произнести и слова, как в зале воцарилась тишина.
– Лукас Кученхайм, сын Иоганна и Хедвиги Кученхаймов, рожденный двадцать шестого января 1645 года здесь, в Райнбахе, вам выдвинуты обвинения со стороны сапожных дел мастера Хеннса Клетцгена, проживающего также в Райнбахе, в том, что вы непристойным образом преследовали его дочь Веронику, соблазнили и обесчестили ее. Что вы скажете на это? – Дифенталь безучастно смотрел на Лукаса.
– Что это ложь. – Лукас ломал себе голову полдня, ночь и целое утро в попытках разгадать, почему Вероника обвинила его в таком злодеянии. Но ничего не мог придумать. Отец Лукаса, а после его смерти и сам Лукас, снабжали Клетцгена кожей для его сапожной мастерской, поэтому парень знал эту семью довольно хорошо. Случалось, он шутил с Вероникой, но его поступки не могли стать поводом для привлечения к суду. Лукас вообще никогда с ней долго не разговаривал, не говоря уже о чем-то большем: девушка с ее худым, бледным лицом мало того, что была непривлекательной, так и еще и отличалась полным отсутствием чувства юмора. Но даже если бы она была симпатичнее или остроумнее, он все равно не стал бы с нею связываться, потому что отец очень давно вдолбил ему, что дочери клиентов – это табу.
Хотя Лукас принимал к сведению далеко не все советы покойного отца, к этому он прислушался и следовал ему всегда. И как бы он ни вел себя с девушками, это ни разу не случалось против их воли. Во-первых, это ему было не нужно, во-вторых, не согласовывалось с его характером и собственным кодексом чести.
Все это он пытался донести безмолвным хмурым судебным заседателям, но в ответ ему не удалось получить не то что кивка признательности, но и вообще никакой реакции. Казалось, что судейские заранее поспешили вынести приговор ему, и чем дольше Лукас говорил, тем больше его охватывала тревога.
– Значит, вы отрицаете этот поступок, – сухо констатировал Дифенталь, когда Лукас замолчал. Ему разрешили снова сесть. – И это несмотря на то, что есть свидетели, однозначно указавшие на вас.
– Кто эти свидетели и где их точные утверждения о том, что они видели? – Лукас старался говорить спокойно, однако иногда срывался на крик, из-за чего выражения лиц заседателей сменились с безразличных на недовольные.