– Да, согласен.
Мы пожимаем друг другу руки, чтобы скрепить договор, и после этого идем за долларовыми такос в «Каса дель Соль».
Пэм (жена Инги)
– Прошло уже несколько недель с начала семестра. Я обязана знать: кто твоя парочка на этот раз? – спрашиваю, когда садимся ужинать в пятницу вечером. Мы редко едим вместе, но если это случается, то обязательно в пятницу вечером.
– Не верится, что я тебе до сих пор не рассказала, – говорит Инга, и глаза у нее загораются. – На этот раз у меня мальчик и девочка, Гейб и Лия. И они прелестные, поверь, так оно и есть.
– Ты так обо всех говоришь, – отвечаю я, откидываясь на спинку стула и потягивая вино. Она закатывает глаза:
– Они все прелестные, но эти двое – особенно. У меня такое чувство, что я нашла бы их где угодно, не только в группе.
– Ты и это раньше говорила.
– Да, знаю! Из них вышел бы прекрасный материал для книги. На днях она зачитывала в классе короткое сочинение, а он, по-моему, пускал на нее слюни.
– Может, он пришел от стоматолога.
– Зачем ты меня подначиваешь? – спрашивает она, глядя на меня. – У них намечается роман. Говорю тебе, быть такого не может, чтобы его у них не случилось. Между ними химия, ее нельзя не заметить. Даже не знаю, в чем тут дело, но приложу все силы, чтобы свести их вместе.
Я качаю головой, хоть и не могу сдержать улыбку. У моей девочки страсть к сводничеству.
– Или, по крайней мере, заставлю их поговорить друг с другом.
– По очень крайней мере, – соглашаюсь, дразня ее. Она пропускает мою реплику мимо ушей и продолжает:
– Они почти каждую пару сидят рядом. Иногда между ними садится Виктор, – говорит она, состроив мину.
– Будь ты проклят, Виктор! – говорю, потрясая кулаками. – Что за Виктор?
– Из тех, кому приходится добирать предмет по необходимости.
– А, из этих.
– У него хватило наглости прийти ко мне в кабинет в рабочие часы и попросить внести поправки в расписание курса в пользу его личного графика. Так хотелось ему вмазать.
– Вечно находится такой.
– Он напоминает мне индуса из «Дрянных девчонок»…
– Кевина Гнапора, – тут же подхватываю я.
– Да! Только страшнее, потому что ему не нравится мой предмет. Я волнуюсь, как бы он чего не поджег. Он как сточный колодец посреди моего оазиса писательского мастерства.
– Знаю таких людей.
– Так вот, иногда они садятся рядом. Когда один из них смотрит на другого, он будто вот-вот что-то скажет, а потом берет и отворачивается, как только другой чувствует, что на него смотрят, и поднимает голову.
– А, проблема правильного выбора момента.
– Это как раз хуже всего. Но Гейб и Лия влюбятся друг в друга, попомни мои слова, – говорит она, стуча пальцем по столу, чтобы поставить точку в своем утверждении.
– Запомнила.
Несколько минут мы молча едим.
– Ну а что нового в мире астрофизики? – спрашивает она.
– Мы женаты уже пять лет, а ты до сих пор не имеешь представления о том, чем я занимаюсь весь день.
– Нет, не имею.
Октябрь
Шарлотта (бариста)
Я оказалась в богопротивной утренней смене одна – это худшее, что случалось со мной за все время работы в «Старбакс». А все из-за нового менеджера: по-моему, она не понимает, что меня всегда надо ставить в смену с Табитой или Китом. Они меня сдерживают и не дают душить покупателей.
Вы только посмотрите, кто к нам забрел – неудачник Гейб. Есть такое интересное и страшное явление при работе в «Старбакс»: запоминаешь имена постоянных клиентов. И, к сожалению, они запоминают тебя. Гейб начал приходить сюда давно, хотя в прошлом году он являлся редко. Я по нему почти соскучилась, но вот он вернулся и теперь выглядит еще более ненормальным, чем раньше. Прямо сейчас он даже разговаривает сам с собой.
Табите с Китом нравится представлять, будто Гейб особенный, не такой, как все, что он самый очаровательный, застенчивый и чудесный парень на планете. Лично я считаю, что они чокнулись. Думаю, он абсолютно невменяем, хуже не бывает.
– Привет, – говорю я, когда Гейб подходит к стойке, и безуспешно стараюсь натянуть фирменную улыбку сотрудника «Старбакс».
Он не отвечает, продолжая буравить взглядом собственные ботинки.
– Привет!
Ничего.
– Йоу! Приятель! – я бросаю взгляд на стойку, думая, чем бы в него кинуть.
Девушка в очереди толкает его локтем, и Гейб поднимает голову.
– Простите, – бормочет он.
– Ничего, – отвечаю я, хотя сама думаю иначе. – Что вам принести?
– Большой кофе, и оставьте место для молока.
– «Суматру» или «пайк плейс»?
Обычно я ему наливаю «пайк плейс», но Гейб иногда их путает.
Он взирает на меня, словно я что-то сказала на иностранном языке, хотя сам вопрос вполне обычный и понятный.
– «Суматру» или «пайк плейс»? – я едва не кричу. Как же все это глупо.
Он пялится на мои губы и как-то странно вздрагивает, одновременно пожимая плечами.
– Не пойму, о чем вы говорите.
Я показываю на кофейники за спиной с подписями «суматра» и «пайк плейс».
– А, «суматра» подойдет, – говорит он. Мне немножко стыдно: щеки у него пылают таким цветом, какой видишь только на коричных конфетках. Он хлопает глазами и протягивает подарочную карту.
В жизни не пойму, с чего вдруг Табита в него втюрилась. Могла бы выбрать кого получше, думаю, протягивая ему кофе.
– Спасибо, – бормочет он, зарывая руки в карманы и кидая пару монет в банку с чаевыми. Я борюсь с желанием рассыпаться в благодарностях за семь центов. Дождусь Табиту с Китом и расскажу им, что он сегодня отчебучил.
Виктор (сокурсник по писательскому мастерству)
Что ужасное я совершил в прошлой жизни, что меня так наказывают в теперешней?
Почему Йети и Жирафиха вечно садятся возле меня? Клянусь, я каждую пару меняю место и все равно в итоге оказываюсь возле этих двух дурачков или между ними. Своим видом я им никак не намекаю сесть рядом, тут уж точно сомнений нет.
Меня задолбало держать свечку при их странных брачных ритуалах. Поговорите наконец друг с другом! Вы уже учитесь в универе! Хватит стесняться и строить из себя милашек. И в слово «милашки» я вкладываю далеко не положительный смысл. Они приторные и даже, я бы сказал, чуть жалкие.
Интересно, как поступит Йети, если я приглашу ее на свидание прямо у него на глазах. Может, возьмет и наступит на меня своей лапищей или даже двумя.
– Виктор!
От мыслей меня отвлекает Инга. Она думает, что круто смотрится в хипстерских очках, коротких кардиганах и со светлыми взъерошенными волосами.
– Да?
– Твоя очередь делиться идеей рассказа.
Пора придумать новый, нестандартный способ слинять с пары. Вот какая у меня идея рассказа.
Инга (преподаватель писательского мастерства)
Очередная студентка выходит из моего кабинета, и я с радостью замечаю, что в коридоре меня ждут Гейб и Лия. Когда они заглядывают в открытую дверь, даже поднимаю указательный палец: «подождите секундочку», – просто чтобы они чуть дольше постояли вдвоем.
Закрываю дверь и стучу пальцами по столу, навострив уши на случай, если они решатся заговорить друг с другом.
Считаю до тридцати.
Понимаю, насколько это непрофессионально, и все равно не могу удержаться.
Еще раз считаю до тридцати.
Из коридора до сих пор не слышно ни слова. Я вздыхаю и открываю дверь.
– Кто следующий? – спрашиваю и понимаю, что улыбаюсь слишком широко.
– Дамы вперед, – говорит Гейб. На секунду мы втроем удивляемся его галантности. Он неуклюже прислоняется к стенке и отворачивается.
– Ладно, Лия, – говорю я, – заходи.
Мы несколько минут болтаем. Я ей рассказываю, как меня впечатлило направление, которое она выбрала для недавнего рассказа. Она расправляет плечи и улыбается моей похвале.
– Спасибо, не знала, получится ли у меня выполнить задание. Мне кажется, я… Честно говоря, иногда я чувствую себя здесь слишком юной.
– Ты первокурсница?
– Да.
– У меня было много первокурсников, у которых получалось писать лучше, чем у старшекурсников. Вряд ли возраст тесно связан с писательством. Конечно, со временем писательский навык становится лучше, но нижнего возрастного порога у него нет.
– Приятно слышать от вас такое.
– Ты уже завела друзей в группе? – спрашиваю, направляя наш разговор в нужное русло и подбираясь ближе к своим личным интересам.
Она морщит нос и глядит на дверь.
– Еще нет. Там стоит Гейб. Он милый, но я не знаю, ищет ли он друзей.
Я киваю и улыбаюсь, крепко сжав губы, чтобы не выдать неуместную фразу вроде «Я так и знала!»
Набираю в грудь побольше воздуха:
– Что ж, всегда полезно иметь партнера-критика. Скоро мы будем обсуждать этот вопрос подробнее.
– Хорошо, – говорит она, вставая.
– Это все? Не хочешь обсудить что-нибудь конкретное?
– Нет, мне просто хотелось узнать, правильно ли я понимаю курс, а вы мне это довольно быстро объяснили, спасибо.
– Превосходно. – И тут на меня нисходит озарение. – Можешь позвать сюда Гейба?
Теперь у нее не будет выбора, придется с ним говорить. Она открывает дверь и молча, жестом приглашает его в кабинет. Полагаю, она ему, по крайней мере, улыбнулась. Эти две неразговорчивые натуры доведут меня до смерти.
Он бухается на стул напротив меня и сразу, без приветствия начинает говорить, как будто репетировал слова много раз. Будто он взорвется, если не выскажется.
– Мне тяжело дается краткость, слов всегда выходит слишком много, – быстро объясняется он, вытирая ладони о джинсы.
– Это не беда, – замечаю, медленно проговаривая слова в надежде немного его успокоить.
– А как же короткие рассказы со строгими ограничениями?
– Понимаешь, когда я даю задание написать рассказ на две тысячи слов, старайся не растекаться на все пять тысяч, но если возникнут трудности, ты всегда можешь подойти ко мне, и мы вместе поработаем над формулировками, – предлагаю я. – У писателей удивительным образом получается уменьшать количество слов за счет точных выражений и сокращения ненужных описаний.
Он кивает и улыбается.
– Есть еще вопросы?
– Не столько вопрос, сколько опасение. Мне ведь придется зачитывать задание перед аудиторией, верно?
– Да. И, скорее всего, не одно.
– А отказаться нельзя?
Я сочувственно улыбаюсь, но качаю головой.
– У меня ощущение, что в итоге мне придется редактировать самого себя, потому что, не знаю, делясь рассказом с аудиторией, я чувствую себя…
– Беззащитным? – предполагаю я. Мне часто на это жалуются.
– Ага, – говорит он со вздохом, его уши краснеют.
– А вот тут уже сложнее. Я не собираюсь советовать отстраниться от ощущений или попробовать их забыть, но на этом курсе необязательно писать о том, что вызывает подъем чувств. Если понимаешь, что показывать написанное не хочешь ни под каким предлогом, подойди к Коулу или ко мне, мы тебе с радостью поможем, и баллы ты не потеряешь.
– Хорошо, – говорит он, кивая.
– Это все?
– Да.
– Боже, студенты с каждым годом упрощают себе жизнь.
– Может, мне что-нибудь придумать?
– Нет, и пойду-ка я сегодня домой пораньше.
– Спасибо за помощь, – говорит он, встает и с улыбкой выскальзывает за дверь.
Я снова сажусь в офисное кресло и кручусь на нем. Сделано немного, но сегодня, по крайней мере, дело сдвинулось с мертвой точки.
Сэм (брат Гейба)
Девушка с курса Гейба по писательскому мастерству бродит у библиотечных полок с крайне потерянным видом. Точнее, это девушка с писательского мастерства, в которую Гейб втюрился.
– Привет, – говорю я, когда она проходит третий-четвертый раз вокруг шкафов.
– Привет, – выдыхает она, переводя взгляд с меня на указатель полки и обратно.
– Нужна помощь?
– Ты здесь работаешь?
– Да.
– Тогда конечно. Может, ты мне поможешь.
Она показывает мне листок блокнота.
– Ты поднялась на уровень выше нужного, – говорю я, отталкивая с прохода тележку с книгами, которые надо расставить по местам, и веду ее к заднему лестничному пролету, на этаж ниже, к нужной секции.
– Большое спасибо, – говорит она, достает с полки книгу и прижимает к груди.
– Нет проблем. Я – Сэм, – говорю, протягивая руку.
– Лия, – отвечает она. Пожатие у нее достаточное крепкое. Я впечатлен.
– Ты ведь знаешь моего брата Гейба, да?
Она поднимает взгляд с книги на меня.
– Что? Нет. Я имею в виду… – она делает паузу, видимо, засмущавшись. Вот уж точно, они с Гей-бом – пара, созданная на небесах. – Мы с ним посещаем один предмет, но я его не знаю. «Не знаю» не в том смысле, что «незнакома». Просто мы не… мы с ним не дружим.
Я киваю, стараясь не очень улыбаться, хотя еле сдерживаю смех, и говорю:
– Я передам ему твои слова.
– Нет! – восклицает она.
– Я пошутил, – обещаю я и кладу ладонь ей на руку.
– Еще раз спасибо, – говорит она, обнимая книги, и отходит.
Наблюдаю, как она уходит, и остаток смены думаю, как бы свести этих двух сумасшедших. Так время течет быстрее.
Белка!
Самое замечательное в это время года – желуди. Они вкусные и восхитительные, это лучшая еда в мире. Если вы не едите желудей, то многое упускаете. Я всем друзьям рассказываю, какие желуди удивительные, а они иногда глядят на меня как на чокнутую. Но с ума я схожу только по желудям.
Вижу мальчика и девочку. Эта девочка как-то дала мне арахис, и она часто наблюдает за мальчиком. Он тоже на нее смотрит. Правда, они всегда смотрят друг на друга в разное время, по очереди. Но сегодня они успевают поймать взгляды друг друга и улыбаются так широко, что кажется, будто смеются.
Думаю, они смеются.
Надеюсь, им нравятся желуди. Можно было бы запустить ими в них. Нет, плохая мысль. Не хочу тратить желуди. Не хочу делиться. Хотите, зовите меня плохой белкой, но я не люблю делиться желудями.
А может, я от этого становлюсь хорошей белкой, совершенной белкой, настоящим идеалом белки.
Хиллари (сокурсница по писательскому мастерству)
– Мы начинаем первое долгосрочное задание по критике, – заявляет Зовите-Меня-Инга в один дождливый октябрьский день.
Она так волнуется, будто это лучшее событие со времен изобретения наборного шрифта, или чем там еще восхищаются профессора литературы.
– Напишем несколько простых рассказов на тысячу слов, чуть больше или меньше, а затем в течение нескольких недель будем читать их партнеру.
У обоих будет шанс непосредственно увидеть, как работает над заданиями другой человек. Потом поменяетесь ролями. Считаю, это очень важно: учиться друг у друга.
Я выпрямляюсь, поднимаю руку и говорю, не дожидаясь, пока меня назовут:
– На какие темы будем писать?
– На простые, например, можно начать с яркого детского воспоминания: грустного, счастливого, смешного. Только придерживайтесь рамок в тысячу слов. Необязательно писать об очень личном. Если кажется, что тема вам неприятна, зайдите ко мне в рабочее время. Не стоит раскрывать мне все детали, но мы что-нибудь придумаем.
По правде говоря, именно это я в Зовите-Меня-Инга уважаю, хотя она бывает той еще штучкой. Она трезво подходит к тем затруднениям, которые могли бы возникнуть у людей при выборе тем. Например, вдруг со мной грубо обращались в детстве и все детские воспоминания связаны с этим? Но мне кажется, если у тебя такие проблемы, то тебе не до колледжа и писательского мастерства. Ты, скорее всего, сидишь в тюрьме и делаешь брагу.
Такие мысли точно лучше оставить при себе.
И думать о браге тоже не стоит. Однажды мы с соседкой по комнате приготовили огромное количество пунша в пластмассовом баке и высыпали туда виноградный «кул-эйд». Все парни сказали, что он походил на брагу. Вот откуда сынкам богатых родителей знать, как она выглядит?