Если границы призваны разделять территории и общества, то почему вдоль них селится все больше людей? Увы, на картах отображены в основном политические, а не демографические и экономические границы, олицетворяющие антиграничный характер многих приграничных регионов. Большинство населения Канады проживает возле границы с США и выигрывает от близости к американскому рынку. С 2010 года численность американского и мексиканского населения в приграничных районах обеих стран выросла на 20 процентов[20].
Как ни странно, границы – именно то место, где можно увидеть, как благодаря связанности враждебные отношения перерастают в сотрудничество. Процветающий бизнес между Индией и Пакистаном, как и между многими другими странами-антагонистами, служит напоминанием о том, что границы – не непреодолимые барьеры, какими кажутся на карте, а скорее пористые фильтры для взаимодействия. В этих и десятках других случаев мы успешно обходим ограничения политических границ – и даже осуществляем совместные проекты, проходящие через них, – вместо того чтобы прятаться за ними[21]. В итоге, начиная от Великой Китайской стены и Адрианова вала до Берлинской стены, Зеленой линии Кипра и Корейской демилитаризованной зоны, такие искусственные барьеры всегда проигрывали гораздо более могущественным силам. Как писала Александра Новоселофф, «…любая стена в конце концов становится всего лишь туристической достопримечательностью»[22].
Нынешние территориальные границы не всегда совпадают с политическими. Аэропорты могут находиться внутри страны, но при этом иметь собственные границы, а подразделения кибербезопасности, наоборот, патрулировать объекты технологической инфраструктуры далеко за пределами границ. И даже если границы физически надежны, мир все равно становится более открытым ввиду снятия визовых ограничений, возможности обменять в режиме реального времени валюту в банкоматах, получить онлайн любую информацию в любой точке мира и общаться практически бесплатно по Skype и Viber. Чем активнее общества торгуют и общаются, чем сильнее они зависят друг от друга, тем сложнее делать вид, что границы – самые важные линии на карте.
Отсутствие на картах рукотворных объектов инфраструктуры создает впечатление, что границы – ключевые инструменты отображения географии человечества. Но сегодня верно обратное: многие другие линии на карте нередко значат гораздо больше, чем границы. Вряд ли последние сыграют большую роль в судьбе нации, чем тесное взаимодействие между странами и разветвленная, охватывающая все уголки планеты инфраструктура. Мы в буквальном смысле слова строим новый мировой порядок.
Роль географии огромна, но того же нельзя сказать о границах. Мы не должны путать физическую географию – вещь непреложную, с которой нельзя не считаться, с политической географией, носящей преходящий характер. К сожалению, современные карты отображают либо политическую, либо природную картину мира – или и ту и другую – как непреодолимые ограничения. Нет ничего более фатального, чем порочный логический круг: нечто должно быть потому, что оно уже есть. Чтение карт это не чтение линий на ладони, где каждая линия предопределена судьбой. Я глубоко верю в основополагающую роль географии, но отнюдь не в ту карикатуру, какой ее сегодня часто пытаются представить. География, возможно, самая фундаментальная вещь, которую мы видим, но понимание ее причинно-следственных связей предполагает умение прослеживать сложную корреляцию между демографией, политикой, экологией и технологиями. Такие великие мыслители в области географии, как сэр Хэлфорд Маккиндер, сто лет назад призывали государственных деятелей ценить эту науку и учитывать ее при разработке государственных стратегий, но не становиться ее рабом. Географический детерминизм ничем не лучше религиозного фанатизма.
Глубокое исследование всех способов изменения географии начинается с осознания того, насколько мы уже заполнили мир своим присутствием. Сегодня не осталось неоткрытых земель; каждый квадратный метр обследован и нанесен на карту. Небеса переполнены самолетами, спутниками, беспилотниками; атмосфера загрязнена выбросами углекислого газа, пронизана радиолокационными и телекоммуникационными сигналами. Мы не просто живем на земле, а покоряем ее. Ученый-эколог Вацлав Смил высказал превосходную мысль о том, как сильно мы должны быть впечатлены «…масштабностью и сложностью глобального материального сооружения, воздвигнутого современной цивилизацией с середины XIX века, как и непрерывными материальными потоками, необходимыми для его эксплуатации и поддержания»[23], [24].
Объекты мегаинфраструктуры не укладываются в рамки природных или государственных границ, а их нанесение на карту показывает, что эра деления мира по политическим признакам (юридически признанным границам) уступает место его делению по признакам функциональным (в зависимости от его фактического использования), то есть формальный мир юридически признанных политических границ сменяется реальным миром функциональных связей. Границы показывают деление по политическим причинам, а инфраструктура – связи в рамках функциональной географии. По мере того как связывающие нас линии заменяют разделяющие нас политические границы, функциональная география становится важнее политической.
Сегодня многие из действующих и проектируемых транспортных коридоров соответствуют древним маршрутам, обусловленным географией, климатом и культурой. Большие сегменты железнодорожной сети (о ней рассказывалось в начале главы) построены поверх появившейся в 1960-х годах «Тропы хиппи» из Лондона в Индию и далее в Бангкок, которая, в свою очередь, следовала по древнему Шелковому пути через Евразию. Протянувшаяся от Чикаго до Лос-Анджелеса легендарная трасса США № 66, известная также как шоссе Уилла Роджерса, проложена по древним тропам коренных жителей Америки (и нынче проходит через их резервации в штате Аризона). По ней многие американцы спасались от пыльных бурь, обрушившихся на несколько штатов после Великой депрессии. Сейчас она называется Федеральная трасса 40 и служит путем отступления для тех, кто в поисках лучшей жизни перебирается из «Ржавого пояса» в быстроразвивающиеся районы Юго-Запада.
Там, где во времена Шелкового пути были только пыльные тропинки или мощеные дороги, сегодня проложены автомагистрали, железные дороги, стальные трубопроводы и оптоволоконные интернет-кабели в кевларовой оболочке. Эти виды инфраструктуры заложили основу ее формирующейся глобальной системы. Они соединяют любые объекты, расположенные на пути или в его конечных точках, будь то империи, города-государства или суверенные страны – все, что может изменяться, в то время как целесообразность пути сохраняется.
По этой причине связанность и география отнюдь не противоречат, а дополняют друг друга. США и Мексика расположены на одном континенте, и укрепляющиеся взаимосвязи превращают их политическое разделение в общее структурированное пространство. Таким образом, связанность предполагает не отрыв от географии, а максимальное использование ее преимуществ. Она трансформирует понятие «географический регион»[25]. О Европе часто говорят как о континенте только из-за культурных отличий от двух третей евразийских земель восточнее Уральских гор. Но по мере роста связанности Евразийского континента упоминания о Европе как о географическом регионе постепенно должны исчезнуть. Связанность сделает принадлежность Европы к Евразии значимой, а не случайной. Финансируемый китайцами мегапроект «Экономический пояс Шелкового пути» – крупнейшая в истории инициатива, направленная на укрепление и расширение торгово-экономических отношений.
Вот еще два конкретных примера победы функциональной географии над политической. Эресуннский мост с автомобильной и железной дорогой настолько тесно связал экономики датской столицы Копенгаген и шведского города Мальме, что многие называют их «КоМа». Аэропорт Копенгагена для жителей Мальме ближе, чем собственный, и шведские такси имеют там отдельные стоянки. Прибалтийские государства после Первой мировой войны пытались сформировать союз, но СССР разрушил эти планы. Спустя столетие возник более крупный Балтийский союз, от Норвегии до Литвы, напрямую соединенный с Западной Европой Эрессунским мостом. В дельте китайской реки Чжуцзян (Жемчужной), где расположены города Гонконг, Макао и Чжухай, имеющие очень разные юридические договоры с Пекином, Y-образный мост, проходящий по искусственным островам и подводному туннелю длиной 6,7 километра, соединит все три города, сократив время путешествия по южной части дельты с четырех часов до одного. В итоге весь регион дельты превращается в один гигантский урбанизированный архипелаг, несмотря на различный политический статус.
С нашими самыми глубокими представлениями об устройстве мира связан ответ на вопрос, какое взаимодействие наиболее значимо? Когда страны мыслят функционально, а не политически, они сосредоточиваются на оптимизации использования земли, труда и капитала, территориальном размещении ресурсов и выходе на глобальные рынки[26]. Объекты инфраструктуры, обеспечивающие связи между странами, невзирая на государственные границы, приобретают особые свойства, становясь чем-то большим, чем просто автомагистраль или линия электропередач. Они превращаются в некие символы мира без границ. Такие связующие объекты инфраструктуры приобретают особый статус, легитимность, объясняемые их совместным строительством и использованием, и в результате становятся более реальными, чем закон и дипломатия. Профессор Йельского университета Келлер Истерлинг называет это «внегосударственным управлением».
Объекты инфраструктуры порой меняют своих владельцев. Мир переживает не просто этап усиленного развития инфраструктуры, но и новую масштабную волну ее приватизации, поскольку правительства стремятся генерировать денежные средства для сбалансирования бюджета и новых капиталовложений. Правительства повсюду передают объекты инфраструктуры частным компаниям или третьим лицам, которые управляют ими в соответствии с законами рынка. Иногда объекты инфраструктуры, построенные другой страной (или иностранной компанией), экспроприируются или захватываются местными органами власти. Когда российские государственные компании прокладывают трубопроводы и железные дороги, они хотят обеспечить международные транспортные коридоры, несмотря на пограничные споры, потому что, если инфраструктура не загружена и не эксплуатируется, ее существование бессмысленно. Конфликты, возникающие из-за распределения доходов, эксплуатационных расходов, контрабанды, в основном связаны с тем, кто больше всего выигрывает от использования объекта.
Связанность приобретает геополитическое значение, поскольку меняет роль и значение границ. Составляя карты на основе функциональной географии – транспортные маршруты, энергосети, финансовые системы, передовые оперативные базы, интернет-серверы, – мы также наносим на них точки, где будет осуществляться управление. Американские чиновники говорят о поддержке Китая так, будто в саму суть глобальной экономической системы заложен принцип американского лидерства. Но система нуждается только в одном – в связанности. Ей все равно, какая сила ее обеспечит в наибольшей степени, но именно эта сила станет самой влиятельной. Китай популярен в Африке и Латинской Америке, потому что предложил (и частично обеспечил) этим регионам качественное подключение к глобальной экономике. Концепции вроде «мягкой силы» – слабая замена взаимосвязям.
Отображение расширяющейся сети объектов инфраструктуры не теряет своей важности только потому, что не учитывает суверенных границ. Напротив, эти связующие линии устанавливаются сейчас, в отличие от случайных или произвольных границ, проведенных некогда в прошлом. Как говорил знаменитый архитектор Сантьяго Калатрава, «…то, что мы строим сегодня, – на века». Далеко не о каждой стране можно сказать то же самое. Тем не менее многие ученые продолжают считать политические границы определяющими, исходя из ошибочных представлений, что территория – основа власти, государство – единица политического устройства, а национальная идентичность – источник лояльности населения, и только государственная власть способна навести порядок в стране. Повсеместное распространение связанности приведет к краху подобных иллюзий. Такие факторы, как децентрализация (передача властных полномочий в регионы), урбанизация (рост и влияние городов), смешение рас (генетическое смешение населения в результате массовой миграции), мегаинфраструктура (новые трубопроводы, железные дороги и каналы, преобразующие географию) и цифровая связь (появление новых форм сообществ), потребуют создания более сложных карт.
Пора пересмотреть наши взгляды на организацию жизни человека на земле.
Существует один, и только один, закон, который действовал, когда мы были охотниками-собирателями, пережил все конкурирующие теории, империи и нации и остается лучшим проводником в будущее, – закон спроса и предложения.
Спрос и предложение – это больше чем закон рынка, определяющий цены на товары. Спрос и предложение – это динамические силы, стремящиеся к балансу во всех сферах человеческой жизни. По мере создания универсальной инфраструктурной и цифровой связанности предложение наконец способно удовлетворить спрос, поскольку кто угодно и что угодно может оказаться практически в любой точке мира как виртуально, так и физически. Физик Митио Каку считает, что мы идем к «совершенному капитализму»[27]. Еще один термин для обозначения этого сценария – «мир цепи поставок».
Цепь поставок – замкнутая экосистема производителей, дистрибьюторов, поставщиков, которые превращают сырье (природные ресурсы или идеи) в товары и услуги, доставляемые в любую точку мира[28]. Редкий момент нашей повседневной жизни – утренний кофе, поездка на работу, разговор по телефону, электронная переписка, завтрак или поход в кино – не связан с глобальными цепями поставок. Будучи на редкость универсальными, это не некие вещи в себе, а системы операций. Мы их не видим, зато видим их участников и инфраструктуру, то есть вещи, связывающие спрос и предложение. Позвеньевой анализ каналов продаж позволяет понять, как эти микровзаимодействия влияют на глобальные сдвиги. Мы свидетели последствий теорий свободного рынка Адама Смита, сравнительных преимуществ Давида Рикардо, разделения труда Эмиля Дюркгейма – мира, где капитал, труд и производство перемещаются туда, где нужен баланс между спросом и предложением. Если «рынок» – самая мощная сила современности, то цепи поставок – его мотор.
Цепи поставок и связанность, а не суверенитет и границы, – принципы человечества в XXI веке. Действительно, по мере того как глобализация набирает обороты, системы поставок расширяются, углубляются и крепнут до такой степени, что возникает вопрос, а не стали ли они более мощной организующей силой в мире, чем сами государства?[29] Цепи поставок – это своеобразные сети, опутавшие весь мир, словно клубок ниток. Это нечто вроде всемирного водопровода или дороги, по которым движется всё и вся. Цепи поставок способны к самовоспроизводству и органичному соединению. Они расширяются, взаимодействуют, продвигаются, разрастаются и диверсифицируются в результате коллективной деятельности. Вы можете разрушить какое-то их звено, но система быстро найдет ему альтернативу, чтобы добиться того же результата, как будто они живут собственной жизнью. Ничего не напоминает? А должно: ведь интернет – новейший вид инфраструктуры, на основе которого создаются новые цепи поставок.