– Полиция, – коротко сообщила она и отступила назад, пропуская мужчин.
Синьор Россати явно расстарался как мог, чтобы создать удобства, достойные таких важных гостей. Две лучшие комнаты отеля, соединенные внутренней дверью, были превращены в номер люкс. Та, в которую вошли Тиббет и Спецци, представляла собой гостиную: вместо кровати здесь были диван и два кресла; кофейный столик с сомнительной помощью пресс-папье, чернильницы и цикламена в горшке мужественно изображал письменный стол. За ширмой из вощеного ситца в углу, скорее всего, скрывался умывальник. Через открытую внутреннюю дверь Генри заметил смятые простыни на кровати и туалетный столик, заставленный флаконами с духами и косметикой. Обе комнаты выходили на балкон, опоясывавший дом на уровне второго этажа, сквозь высокие окна внутрь струился солнечный свет. За окнами вдали вырисовывались розовые вершины гор, парившие в воздухе и пронзавшие синее небо, а темные, богатого, насыщенного цвета оконные рамы соснового дерева обрамляли искрящийся снег. Видневшаяся далеко внизу Санта-Кьяра напоминала поселение, состоявшее из кукольных домиков, а кресла подъемника, медленно проплывавшие между деревьями, – заводную игрушку.
На первый взгляд комната казалась пустой. Потом Генри увидел барона. Тот стоял на балконе спиной к окну, опершись о деревянные перила цвета меда, и смотрел на расстилавшуюся внизу долину. Затем медленно выпрямился, обернулся и вошел в комнату.
Без шляпы его лицо казалось еще более длинным и угловатым. Он курил турецкую сигарету, ароматный дым которой клубился и зависал в морозном воздухе; вид у него был чрезвычайно сердитый и встревоженный. Спецци вежливо щелкнул каблуками и чуть склонил голову.
– Капитан Спецци, полиция Монтелунги, – официально представился он.
Барон слегка кивнул в подтверждение знакомства. Потом на секунду перевел взгляд своих бледно-голубых глаз на Генри и, обращаясь к Спецци, спросил по-немецки:
– Кто этот человек?
Спецци заметно вздрогнул и робко проговорил:
– Он офицер высокого ранга британской полиции, герр барон, принимающий участие в этом расследовании…
Барон нахмурился. Генри, начинающий сердиться, перебил Спецци:
– Моя фамилия Тиббет. Я направлен сюда Скотленд-Ярдом. А вы, должно быть, барон фон Вюртбург.
Он достал из портмоне визитную карточку и протянул барону.
Барон даже не взглянул на нее. По-прежнему обращаясь к Спецци, он сказал:
– Не вижу, какой интерес это дело может представлять для британской полиции.
– Это весьма запутанное дело, герр барон… – начал Спецци, немного вспотев. – Некоторые аспекты деятельности покойного…
Генри прервал его:
– Боюсь, я имею прямое отношение к этому расследованию, герр барон. Мне происходящее не нравится так же, как и вам, однако, к счастью, у нас нет необходимости беспокоить вас лично. Помочь нам, ответив на несколько вопросов, может ваша супруга.
Взгляд барона стал угрожающе холодным.
– Никто не будет задавать вопросы моей жене без моего присутствия, – отрезал он.
Ответы Генри и Спецци прозвучали одновременно.
– Боюсь, об этом не может быть и речи, – сказал Тиббет.
– Естественно, герр барон. Как пожелаете, – сказал капитан.
Воцарилось неловкое молчание. Потом Генри обратился к Спецци:
– Простите, капитан. Это ваше расследование, и вы, разумеется, вправе вести его так, как считаете нужным.
Барон лишь взглянул на инспектора с ледяной неприязнью, после чего подошел к двери, которая вела в спальню, и спросил:
– Ты готова, дорогая?
Мария Пиа, явно слышавшая все до последнего слова, появилась незамедлительно. Женщина была очень бледна, и Генри показалось, что она плакала. Хрупкость ее фигуры скрывал просторный белый свитер из чистой шерсти, надетый поверх небесно-голубых брюк-форлагеров. Она сокрушенно улыбнулась инспектору, словно извиняясь за поведение мужа и умоляя не думать сурово о ней самой. Генри ободряюще улыбнулся ей в ответ.
Грациозно пройдя через комнату, баронесса опустилась в кресло. Барон тут же устроился на его подлокотнике, приняв вид одновременно защитника и лица второстепенного. Тиббет сел в другое кресло, Спецци плюхнулся на диван и разложил свои записи на сиденье. Стенограф был счастлив расположиться вне поля зрения барона, за псевдописьменным столом.
Спецци начал на заискивающей ноте:
– Сожалею, что вынужден причинить вам неудобство, баронесса…
– Прошу говорить по-немецки, – перебил его барон.
Покраснев, Спецци начал заново:
– Я был бы рад избавить вас от этой неприятной беседы, баронесса, но тот факт, что вы находились на подъемнике в критический момент, заставляет меня…
– Понимаю, понимаю. Перейдем к вопросам, – предложила Мария Пиа по-итальянски. Спецци промокнул лоб платком и продолжил тем не менее по-немецки. Напряжение повисло в воздухе между ними, словно дрожащая струна.
– Вы сели в кресло подъемника… во сколько? – Капитан уставился в свои записи, чтобы не встречаться взглядом с бароном.
– Не могу сказать вам это совершенно точно. Около четверти седьмого, полагаю.
– Как я понимаю, вы ехали следом за синьором ди Санти и перед детьми и их няней.
При упоминании имени скульптора Мария Пиа немного напряглась. Но голос ее звучал безупречно ровно, когда она ответила – упорно по-итальянски:
– Да, верно.
– Я бы хотел, – продолжил Спецци, теперь немного более уверенно, хотя по-прежнему осознавая абсурдность беседы, ведущейся на двух языках, – я бы попросил вас точно описать, как выглядел Хозер, когда проезжал вниз мимо вас.
Мария Пиа нахмурилась.
– Я едва обратила на него внимание, – сказала она. – Было темно, очень холодно, и шел снег. Я лишь мысленно отметила, что это он, – на нем были эти ужасные ботинки. Он съежился в кресле, но это казалось совершенно естественным при такой погоде.
– Вы знаете, что у Хозера был пистолет?
Марию Пиа вопрос, казалось, испугал.
– Пистолет? – переспросила она. – Да… да, я знала.
В тот же миг вмешался барон:
– Чушь! Откуда моя жена могла знать такие вещи?
Маря Пиа, проигнорировав его, серьезно продолжила объяснять Спецци:
– Об этом знали, полагаю, все. Однажды вечером – думаю, это была среда – он сидел в баре, а его портфель лежал на столе. Хозер сдвинул его на край, чтобы освободить место для бокала, и пистолет выпал на пол. У меня было странное ощущение…
Она помолчала, потом быстро закончила:
– У меня было странное ощущение, что он сделал это нарочно.
– Кто еще был в баре? – спросил Спецци.
– Почти все. – Мария Пиа сморщила свой хорошенький носик и задумалась.
– Не было Генри и Эмми, – наконец проговорила она, – а все остальные, думаю, были. Помню, миссис Бакфаст еще отпустила колкое замечание по этому поводу. – Баронесса улыбнулась.
– Вы удивились, увидев пистолет? – спросил Спецци.
– Да, удивилась. Очень. Я не знала, что в наши времена люди носят с собой оружие.
– Это не имеет отношения к делу, – жестко перебил барон. – Пожалуйста, переходите к более существенным вопросам.
Спецци поворошил свои бумаги.
– Возвращаясь к событиям вчерашнего дня, баронесса, – сказал он, – видели ли вы Хозера до того?
– Кажется, я мимолетно пересеклась с ним после завтрака. Но я собиралась кататься на лыжах и спешила.
– Ясно. – Спецци сделал паузу. – А теперь, баронесса, я обязан задать вам несколько вопросов, касающихся другого человека. Я не хотел бы расстраивать вас, но…
Белое лицо Марии Пиа сделалось бледно-зеленым, рука вцепилась в подлокотник кресла. Барон в страшном напряжении наклонился вперед.
– Это касается фройляйн Герды Браун, – продолжил Спецци.
Рука баронессы, ковырявшая окантовку подлокотника, обмякла, как мертвая птица. Барон, однако, сохранял напряжение.
– Герды? – уточнила баронесса. В ее голосе слышалось неподдельное удивление. – Что вы хотите о ней узнать?
– Она была в баре, когда Хозер выронил свой пистолет?
– Нет. Разумеется, нет. Герда укладывала детей спать.
– Что она за человек? – поинтересовался Спецци, и Генри показалось, что голос капитана дрогнул.
– Милейший человек, – твердо ответила Мария Пиа. – Она очень спокойная, сдержанная и в высшей степени профессиональная. Дети ее любят и в то же время уважают, а детей, как вы знаете, обмануть трудно.
– Вы бы не сказали, что фройляйн Браун склонна к насилию?
– К насилию? – Голос Марии Пиа звучал все более и более удивленно. – Герда?!
– В конце концов, – осторожно заметил Спецци, – если принять во внимание ее прошлое и ее родителей…
– Но она всю жизнь прожила на ферме своего отца в Баварии, – возразила Мария Пиа. – Ну до того как уехала в Мюнхен учиться. Потом она откликнулась на мое объявление и пришла работать, это было три года тому назад.
– И вы никогда не встречались с ее родителями?
– Вообще-то встречалась, однажды. Постойте… – Мария Пиа задумалась. – Кажется, она говорила мне, что они не ее настоящие родители: ее удочерили, когда она была еще маленькой. Я никогда об этом не вспоминала.
– Кто же она тогда? – выпалил барон.
Спецци храбро пропустил его вопрос мимо ушей.
– Благодарю, баронесса. Это неважно. Просто я подумал, что…
– Если эта девица нам солгала, мы имеем право знать, – холодно бросил барон.
– Нет-нет, Герман. – Впервые Мария Пиа заговорила по-немецки. – Она нам не лгала – ведь так, капитан? Она сказала мне, что Брауны – не ее родители.
Барон не сводил глаз со Спецци.
– Кто она? – снова рявкнул он.
Капитан явно чувствовал себя неловко, но уступать не собирался.
– Уверяю вас, герр барон, это не имеет отношения к делу.
Барон гневно на него посмотрел.
– Я предприму усилия, чтобы выяснить это.
Он сделал короткую паузу.
– Если у вас больше нет вопросов, касающихся вчерашнего преступления, не оставите ли вы нас? Моя жена очень устала.
Спецци встал.
– Благодарю за сотрудничество, баронесса… Герр барон… Прошу прощения, что пришлось побеспокоить вас.
Он коротко поклонился баронессе и барону и направился к двери, сопровождаемый суетливым стенографом. Генри медленно поднялся.
– Позднее, – сказал он, – я был бы рад получить возможность перекинуться с вами словечком, баронесса.
Всю прошлую неделю он называл ее по имени, но сейчас для фамильярности момент был не подходящим.
Прежде чем барон успел что-либо вставить, она откликнулась сама:
– Разумеется, Генри. Когда пожелаете.
– Благодарю вас, – серьезно ответил Тиббет и последовал вниз по лестнице за двумя итальянцами.
Снова оказавшись в кабинете Россати, Спецци вытер лоб белым шелковым платком. Генри сочувственно улыбнулся ему, но капитан не желал никаких утешений.
– Чем скорее мы сможем арестовать эту девушку и покончить с этим, – с несчастным видом пробормотал он, – тем лучше я себя буду чувствовать.
Он снова сел за стол и велел пригласить Франко.
Ди Санти был бледен, от бессонницы под его темно-карими глазами залегли глубокие тени. Тихим несчастным голосом он сообщил Спецци, что является скульптором, живет в Риме, а сюда, в Санта-Кьяру, приехал отдохнуть. Последние три года он приезжает в «Белла Висту» регулярно. С Хозером, по его словам, был знаком весьма шапочно. Впервые увидел врача в Риме, в доме своего друга-актера, три года тому назад, и, в сущности, именно Хозер рекомендовал ему «Белла Висту» как чудесный горнолыжный курорт. С тех пор он встречался с ним здесь, в отеле, где Хозер тоже отдыхал, но их отношения дальше того шапочного знакомства не продвинулись.
– Честно говоря, капитан, он не казался мне приятной личностью, – сказал Франко, но развивать тему не стал. Он признал, что видел, как пистолет выпал из портфеля Хозера в среду вечером.
– Меня поразило, – сказал он с презрением, – что он сделал это нарочно, ради дешевого эффекта.
Франко подтвердил, что накануне вечером ехал на подъемнике впереди баронессы, но сказал, что врача вовсе не заметил.
– У меня глаза были закрыты, – коротко пояснил он. – Подъем оказался очень неприятным, да и думал я совсем о другом.
На этом вклад Франко в расследование иссяк, и Генри, взглянув на часы и отметив, что уже половина первого, предложил прерваться на ленч. Он заметил поднимавшуюся по тропе от подъемника Эмми и указал, что после ленча можно будет приступить к опросу англичан.
– Если только вы не желаете сначала встретиться с Книпферами, – добавил он.
– Я, конечно, поговорю со всеми, – ответил Спецци, – но мне Книпферы не представляются важными свидетелями. Во время убийства никого из них на подъемнике не было.
– С другой стороны, – возразил Генри, – думаю, они могут что-то рассказать о Хозере. Они проводили вместе немало времени.
И он поведал Спецци об истерике, случившейся с фрау Книпфер в баре накануне вечером.
Жену Генри нашел в их комнате, она расчесывала волосы.
– Твоя телеграмма благополучно отправлена, – доложила она мужу. – Ты должен мне чудовищную сумму денег – пять тысяч лир. Как у тебя прошло утро?
Генри коротко рассказал.
– На самом деле мне в это не верится, а тебе? – медленно произнесла Эмми, когда он закончил. – Не вижу я Герду в роли убийцы.
– Она вполне способна убить, – возразил Генри. – И у нее были и мотив, и возможность. Не забудь, что позади нее на подъемнике никто не ехал, так что никто не видел, что она делает. Но все равно… – Он запнулся.
– Твой нюх говорит тебе… – подначила Эмми.
– Нет. Я слишком мало пока знаю об этом деле, чтобы полагаться на нюх. Просто это не вписывается в ее характер…
Тиббет помолчал.
– Ладно, посмотрим. Спецци уже все для себя решил – бедняга, ему явно нравится эта девушка, и от этого он еще больше настраивает себя исполнять свой долг безжалостно. Надеюсь, он ошибается.
– Пошли поедим, – сказала Эмми.
Ленч не был веселым. Спецци и его помощники заняли бывший стол Хозера, отбрасывая на весь зал длинную тень закона. Книпферы ели молча и мрачно, как всегда. Франко сидел за столом один, и Генри не удивился, увидев, что Герда тоже сидит одна. Дети барона, которых в то утро отправили кататься на лыжах с частным инструктором, несколько минут спустя, громко тараторя, ввалились в холл и были решительно препровождены Анной наверх. Предположительно, им предстоял семейный ленч с родителями в гостиной баронессы – по лестнице вверх проследовала длинная процессия с подносами, – между тем как Герду выставили в общую столовую. Если ей это и не понравилось, девушка ничем себя не выдала. Ни малейшего проблеска эмоций не отразилось на ее лице.
Все англичане уже приступили к ленчу, когда Генри и Эмми вошли в столовую. Эмми, учитывая нынешнее затруднительное положение мужа, испытывала серьезные сомнения насчет того, чтобы занять обычное место за общим столом, поэтому откровенно обрадовалась, когда Роджер вскочил и отодвинул для нее стул. Похоже, он был решительно настроен сделать все, чтобы загладить вину за свою вчерашнюю грубость.
– Вот наконец и вы, – сказал он. – Мы уже начали опасаться, что вы пропали. Садитесь, Генри, мы уже все заказали. Как продвигается расследование?
– Вяло, – ответил Генри. – Предупреждаю: следующая очередь – вашей компании.
– Наконец-то! – воскликнул Джимми. – А то ожидание становится уже невыносимым. Вы собираетесь загонять нас в угол хитроумно-безжалостным перекрестным допросом, пока виновные не сломаются и не признаются во всем?
– Господи, – отозвался Генри, – надеюсь, что не придется. Нет, единственное, что мы пытаемся сделать сейчас, – это точно установить по времени вчерашние передвижения каждого. Утомительная рутинная работа, но проделать ее необходимо.
После этой реплики над столом повисла тишина, насыщенная почти осязаемым недоверием. Принесли еду, к которой приступили в атмосфере мрачной напряженности, нарушенной лишь однажды, когда Джимми расплескал суп на скатерть. Генри пришел к заключению, что молодой Пассденделл, несмотря на свой внешне невинный вид, на самом деле находиться в весьма нервозном состоянии, и решил избавить его от мучений как можно скорей.