В дверях стояла Идена.
– Холера ясна! – вскрикнула Сара от неожиданности.
– Что??? – Идена, оторопев, приросла к полу.
О, ломака! – мысленно возмутилась Сара, я знаю еще и не такие словечки, как, впрочем, и ты, так что не строй из себя святошу, тоже мне выискалась святая, и пусть не притворяется, что не видит мороженого! Видит! И что с того! Я имею право есть что хочу и когда хочу, и никто мне в этом не помешает, и объясняться на эту тему я не буду ни с кем – бушевала Сара в душе, – в общем, пошла эта Идена куда подальше!
– Холера ясна! – повторила она уже спокойнее, ожидая ядовитой насмешки над своей «давшей течь» силой воли.
– Сара! – выкрикнула Идена.
– Сара, Сара, – зло передразнила ее Сара. – Я знаю, как меня зовут.
– Ты выговариваешь «р-р-р»!.. – Идена бросилась на кузину. И обняла ее – да так крепко, что Сара мгновенно выпустила из себя все остатки злости, как только сообразила, что с ней произошло. – Ты выговариваешь букву «р-р-р»! – счастливо бормотала Идена.
Компромата на Сару в виде остатков мороженого в раковине вперемешку с битым стеклом она не заметила.
– Я?
– Ты! Какое счастье!
– Холера ясна! – еще раз крикнула Сара и первый раз в жизни сама услышала свое – без сомнения, самое прекрасное на свете – выразительное, сочное «ррр»!
Идена схватила с кухонного стола картонную папку, усмехнулась и прошмыгнула в дверь.
– Я забыла сценарий! Уже убегаю. Как я за тебя рада!
И хлопнула дверями.
А Сара уставилась в раковину: мороженое таяло в темно-красной тине, гранулы какао выглядели до того противно!
Ничего не удалось спасти. Сара открыла кран и пустила воду. Потоком смывало остатки лакомства, а стекло задерживалось на ситечке.
Она тихо попробовала произнести упражнение-считалочку:
– За забором… – и т.д.
«Р» не исчезло. Это не был «забод», нет, это было нормальное мощное твердое «р».
Минуту вслушиваясь в свое долгожданное «р», она закрутила покрепче кран.
– Среди кур на дворе крутился петух в красном мундире, – добавила она смелее. – Боже! Боже! Я говорю!
В связи с этим возможность окончить театральную школу для Сары перестала граничить с чудом.
Не только окончить, но и поступить. Теперь Сару не страшили экзамены. На экзамен она пошла вместе с Гражиной, со своей верной Гражиной, поддерживавшей ее всегда и во всем. У нее был приготовлен кусочек прозы, стихотворение Юлиана Тувима о Еве, а также в памяти все упражнения, выученные с логопедом Янушем Жебжицким, задавая их, он сильно сомневался, что она станет театральной мировой известностью.
У Сары в голове вертелись труднопроизносимые скороговорки типа: «Шла Саша по шоссе и сосала сушку» и прочими.
Но когда она входила в зал, от ужаса у нее подгибались коленки. А когда начала читать стихи, то заметила, что ее никто не слушает.
Она говорила все тише и тише, так что даже старая известная актриса махнула рукой:
– Хорошо, детка. Последнюю строфу, пожалуйста!
У Сары мелькнула кошмарная мысль, что она не знает, которая строфа – последняя. И вообще не знает, что такое строфа. И что она не помнит стиха вовсе. Но губы, словно заколдованные, правильно произносили текст, и последняя строфа благополучно выплыла из ее уст, в то время как мозг был занят повторением все тех же поговорок: «Шла Саша по шоссе…»
– У тебя есть приготовленный текст? Попробуй рассказать его наоборот.
Она вообще не понимала, о чем речь.
– Ну, наоборот. С точки зрения человека, который, наоборот, не любит. Понимаете, милочка?
Она не понимала. Сара приготовила благодарственное письмо Собеского к Марии. И просто стала рассказывать его с точки зрения Анджея, с той самой памятной лестницы, которую она никак не могла забыть. Комиссия была потрясена. Потом ей приказали изобразить молоко.
Она обняла себя за плечи и присела на корточки. Так продолжалось какое-то время.
– Что вы делаете?
– Свернулось, – отозвалась она, – молоко село…
И это выглядело правдоподобно.
– Представьте себе, что вы находитесь в помещении три на три метра. Сможешь, детка?
Она кивнула и смогла вообразить все, даже день, когда ее наградят «Оскаром».
– И эти стены приближаются к тебе, теперь у тебя совсем не осталось места. И повторяй предложение: «Снаряд, который я послала вчера в десять вечера, два раза облетел земной шар, в наименее ожидаемый момент ударил меня в плечи, я упала на Ренатку и грациозно покатилась». – Понимаешь?
Сара выдала все, что могла, и билась в судорогах настолько сильно, насколько ей досталось от жизни, и все меньше и меньше казался ей зал, в котором происходил экзамен, он вызвал у нее чувство клаустрофобии. Сначала она обследовала все углы, потом легла, потом не могла протянуть ноги, потом ее охватило безумие, и она бросалась на выдуманную малюсенькую поверхность, не обращая внимания на того, кто на нее смотрит.
Комиссия молчала, первый раз внимательно приглядываясь к Саре.
Сара, свернувшаяся в клубок, расправила плечи и прошептала:
– Снаряд, который я послала вчера в десять вечера, два раза облетел земной шар и ударил меня…
– …в наименее ожидаемый момент, – прервал ее актер из сериалов, который сидел справа от старой актрисы.
– …и в наименее ожидаемый момент, – повторила Сара.
– Попрошу сначала.
Сару охватил гнев.
И вновь она оказалась в комнате три на три метра, которая неумолимо уменьшалась и уменьшалась, она задыхалась, хрипела, но, собрав все силы, выкрикнула:
– Я вчера послала…
– Еще раз, и ближе к тексту, который вам был задан.
– Снаряд, который я послала вчера в десять вечера, который облетел земной шар, в наименее ожидаемый момент ударил меня в плечо.
– Да, так хорошо.
Те две женщины, слева, перестали шептаться. Актер усмехнулся.
Не с чего смеяться! Это трагично. Почему он смеется? Ах, так, теперь Сара знала, что она бездарна и что эта ее дурацкая мечта с театральной школой… И что ее соблазнило? Теперь уже никогда в жизни…
– Упала на Денатке… – выскочило из ее уст.
Комиссия рассмеялась, громко и душевно. Все без исключения.
– Спасибо, – единогласно проговорила комиссия. Сара заметила, как они все обменялись многозначительными взглядами.
Старая звезда, которую уже не все помнили по знаменитым ролям в театре и кино, посмотрела на старого актера, которого все знали по сериалу «Я серьезный», где он играл главную роль из семидесяти главных ролей (Сара знала, что он развелся с женой, женился на своей студентке, а жена требует от него возмещения за потраченные двадцать лет жизни, когда она воспитывала его детей), и эта старая звезда сказала:
– Но, но…
А актер сериалов, который использовал вызов в суд для огласки в прессе и оказался на первых полосах газет, заявил, что ему очень понравилось, и добавил:
– Именно, именно…
И все.
Однако во взглядах экзаменаторов не было искорки, свидетельствующей о том, что абитуриентка поразила их воображение, что вот наконец-то перед ними будущая великая актриса, которая, без сомнения, уже сейчас делает заявку на премию «Оскар».
Сара вышла и пообещала себе, что никогда в жизни ее нога не переступит больше порога театральной школы.
И не переступила. Только Гражина до конца ее утешала, твердя, что лишь идиоты становятся актерами, и что эти идиоты не обнаружили в ней таланта, и что это исключительно их вина.
В сентябре от Идены, которая вернулась после трех месяцев работы в Германии, она узнала, что была на третьем месте по списку.
Но так как «вы не явились на последующие экзамены, с сожалением сообщаем…».
Что ж, это был первый сюрприз, который преподнесла ей жизнь. Первый важный сюрприз. К сожалению, не последний.
Саре достаточно легко было примириться с фактом, что Оскара она не получит, тем более что она прочитала большую статью, в которой автор высмеивал всю церемонию вручения наград, которая происходила в зале с красной ковровой дорожкой, и как одного мужчину, который вышел покурить, чтобы это отметить, тут же схватила полиция, потому что в Америке не курят, и мужчина должен был объясняться по этому поводу, но никто ему – ха! ха! ха! – не поверил, что он получил Оскара, так как он был поляк и к тому же не актер, и только после скандала… ну и так далее. Смех, да и только!
И Саре только и оставалось, что смеяться.
Жизнь в руинах
C того самого мига, как она увидела своего будущего (несостоявшегося) супруга в постели со своей лучшей (бывшей) подругой, жизнь Сары навсегда и радикально переменилась.
Очнувшись, она обнаружила себя на постели Гражины, а над ней, наклонившись, стоял пожилой мужчина и хлопал ее по щекам.
Вот уж никогда такого не бывало, чтобы «Скорая» приехала меньше чем за семь минут!
– Ну вот, теперь уже все в порядке. Ваша жена будет еще прекраснее, это был только стресс.
Гражины в ее однокомнатной квартире не было, зато Конрад, уже одетый, держал Сару за руку, что было еще хуже той сцены, которую она теперь никогда не забудет.
Сара вырвала руку из его ладони и вытерла ее об юбку.
Встала и, картавя, спросила:
– Как ты мог со мной так мелзко поступить?
Хотя хотела спросить безупречно чисто и внятно:
– Как ты мог так мерзко поступить?
Так как «р» она выговаривала уже правильно, однако вышло «мелзко», то поэтому в собственных глазах упала ниже плинтуса.
Конрад вел себя как типичный мужчина: сначала уверял с жаром, что это не он был, потом сказал, что на самом деле не знал, что делает, потом шептал, чтобы Сара взяла себя в руки, что жизнь нельзя строить на одних только эмоциях, потом риторически повторял, что скажут родители, если она в последнюю минуту отменит такое грандиозное торжество без всякого повода, потом пробовал ее убедить, что это, боже мой, просто неудобно, потом шипящим шепотом спрашивал, зачем она устраивает скандал из-за пустяка и губит его любовь, а потом крикнул, какое она имеет право за ним следить!
А потом выбежал за ней на лестницу и кричал, что очень хорошо, что она настоящая идиотка и что он не позволит ей делать из себя дурака, и кто ему за все это вернет деньги, но Сара заткнула уши и бежала через улицу к дому родителей, уговаривая себя, что это все только сон, что она проснется и окажется на столике примеряющей свадебное платье и что все это неправда, что это расплата за ее воображение и что это невозможно.
Но, к сожалению, это было возможно.
Когда она вбежала в дом, Коротыш, увидев ее, радостно залаял и от счастья наделал лужу в прихожей, отец схватил ее за плечи, а мама побледнела.
– Не будет никакой свадьбы, – всхлипывала Сара. – Он трахался с Гражиной.
– Какие слова ты употребляешь? – вскипела мама и покраснела. От злости.
– Ах, сукин сын! – вырвалось у нее первый и последний раз в жизни.
Но на это никто не обратил внимания.
А отец спросил:
– Ну что мы теперь будем делать, дорогая?
Сару абсолютно не волновало, что они теперь будут делать. Она спрятала чудесное свадебное платье в шкаф в прихожей, но перед этим, ясное дело, запаковала его в пластиковый мешок, а потом словно заморозилась. Не уронила ни одной слезинки. Превратилась в скалу. У нее появился трезвый взгляд на жизнь и на себя. Она приняла твердое решение, что теперь ее никто и никогда не обманет.
Через две недели она расклеилась. Горе захватило ее в свои объятия, словно волна, она лежала в комнате, прижавшись к подушке, мокрой от слез, конечно же, в полном и трагическом одиночестве и не давала никому о себе знать. Ее жизнь покрылась мглой, и она обещала себе, что никогда-преникогда она никому не будет больше верить.
Конечно, она оплакивала и Конрада, и дружбу с Гражиной.
Она не могла ответить себе на вопрос, кто сильнее ранил ее: первая, неповторимая и необыкновенная любовь или подруга, которой она безгранично верила.
Иногда она представляла себе, что Конрад переспал с другой и что она может поделиться этим с Гражиной, найти у нее сочувствие и поддержку. Она представляла, будто они долгими ночами беседуют с ней об этом, и Гражина ей говорит:
– Он просто тебя не стоил.
И тогда она все-таки была с ней, а не оставалась одна на целом свете.
Нет, он стоил моей подружки, а я была глупее, дурнее, наивнее всех, кого знала! Так она порой думала о себе и заливалась слезами.
Нет, нет, это должно было быть иначе. Еще когда-нибудь у него внутри все перевернется от тоски по мне, – думала она в порыве ярости, в перерывах между жалостью к себе и планами, как отомстить Гражине.
– Оставь ее в покое. – Идена приходила к Саре, несмотря на то, что у нее теперь была собственная квартира. – Оставь ее, пусть она имеет то, что заслужила, – мужика, который ей изменяет. Большего ей пожелать нечего. И так у нее жизнь пропащая.
– Как она могла это сделать? – спрашивала Сара Идену.
– Нодмально, – передразнивала ее Идена… – Всунул, вынул и выплюнул ее, – ругнулась она, а Сара закрывала руками уши, чтобы не слышать столь вульгарного объяснения, и злилась на Ирену.
– Ты не сообдажаешь, не сообдажаешь, – кричала она на кузину.
– Это ты ничего не соображаешь, золотко, – злилась в ответ Идена. – Встряхнись, есть несчастья гораздо тяжелее.
Но Сара не представляла себе тяжелее несчастья, чем Конрад с Гражиной.
Родители были очень обеспокоены.
– Сара, так бывает в жизни, но это не конец света!
– Ты ничего не понимаешь, – кричала Сара на мать. – А если бы отец тебе изменил, ты об этом тоже легко говорила бы? – И выходила, хлопнув дверями, не подождав ответа.
Она стала невыносима, ее терзал стресс, исключающий любые конструктивные действия.
Сара получила бюллетень от психиатра и стала принимать маленькие таблетки, после которых мир не казался ей рухнувшим и академический отпуск стал единственным утешением в это время.
Мать и отец ходили на цыпочках вокруг нее, им казалось, что от любой мелочи она могла рассыпаться на миллион кусочков. Они были поражены еще сильней, узнав, что это Конрад вызвал «Скорую».
А Сара была сама не своя. Она чувствовала себя хуже всех женщин на белом свете. Она была разорвана на клочки, как старая фланелевая тряпка, потому что, к сожалению, могла часами вспоминать все радостные минуты, проведенные с Конрадом, его жизнерадостность, его нежность, первый поцелуй и тот первый раз, который, к сожалению, не был таким, как в книжках, ей было больно, а Конрад был на небесах от того, что она еще девственница. Она краснела при мысли, чем они занимались и как это было приятно, и раздражалась на свое бесстыдство, на то, что она его желала, и он об этом знал, что было достаточно понимающего взгляда, и они уже приземлялись в постели, и ей было все равно, ночь это или день, или рассвет, она отдалась ему всем телом и душой, и все это как бы должно было длиться вечно, и даже, о ужас, когда Гражинка спросила, какой Конрад любовник, она ответила ей, краснея:
– Необыкновенный, верь мне, необыкновенный.
Теперь она не могла себе этого простить.
Идена заскакивала к ней каждый день, они закрывались в комнате и разговаривали часами.
Когда в минуту слабости она доверилась в таком разговоре Идене, та только подняла брови.
– Ничего удивительного, что эта девка должна была сама проверить, она никогда тебе не доверяла.
И тогда впервые после долгого времени Сара рассмеялась.
– Будет жить! – заявила Идена и поцеловала Коротыша в нос.
Сара понемногу возвращалась к жизни.
– Знаешь что, поезжай-ка в деревню, посмотришь на все это издалека, институт не убежит, – сказала мама.
И в конце мая Сара поехала к бабушке.
– Я говорила всегда, – ворчала бабушка, – что мужик, как пес, где попало спит, где попало справляет нужду, что попало ест. Но если пес сам себя вылизывает…
– Ну, бабушка! – возмутилась Сара, храня в памяти образ чудесного дедушки и прекрасное их с бабушкой супружество. – А дедушка?
– Дедушку в это не мешай. – Бабушка поднялась с кресла, потянулась к буфету, в котором за хрустальным резным стеклом стояли графины с наливками собственного производства, и достала посудину. – Я говорю о мужчинах, не о твоем дедушке! – Она плеснула в две рюмки наливку из айвы, крепкую и ароматную, и первый раз в жизни угостила свою двадцатидвухлетнюю внучку алкоголем.