Четыре машины. Четыре направления. Пять человек: Дональд, Петер, Стефан, Леннарт и Улоф – эти, разумеется, едут вместе. Весь мужской состав, за исключением малолетнего Эмиля.
Майвор разорила свой запас палочек-поддержек для цветов. Все пошло в ход: колышки для палаток, Карина принесла воротца для крокета. Суетились все, кроме Изабеллы, – ее мучила головная боль.
Что-то надо делать. Что-то надо придумать. Все стараются скрыть, что вместо удивления и непонимания постепенно подкрался страх. «Двенадцать дней их страх сводил с ума, теперь его сменила смерть сама»[9], – вспомнил начитанный Стефан, но вслух произносить не стал. И без того тошно. Главное – не появлялось солнце. Поначалу мало кто сомневался, что петля времени, в которую они угодили, постепенно сомкнется, и солнце вернется на место. На то она и петля – солнце просто-напросто задержалось где-то за горизонтом.
Но нет – шли минуты, часы, а солнца все не было.
Почему-то именно отсутствие солнца беспокоило больше всего. Оказывается, очень трудно примириться с исчезновением того, что кажется само собой разумеющимся, привычным. Настолько привычным, что не замечаешь – есть ли на небе солнце, или оно скрылось за облаком и сейчас появится вновь. И это легко объяснить: в часы самого глухого одиночества всегда можно поднять голову и обратиться либо к солнцу, либо к его ночному заместителю – месяцу.
И солнце, и луну часто изображают с человеческими лицами, приписывают им метафизические способности, иногда поклоняются как богам. Это излишне. Достаточно их молчаливого, безличного присутствия. Свет их не зависит от нашей воли, а значит, мы не так уж одиноки – во Вселенной есть и другие силы, которые зажигают и гасят звезды, заставляют солнце лить на землю живительное тепло, а луну – пускаться в меланхолическое странствие по ночному небу.
Так что, как бы ни были люди в кемпинге озабочены отсутствием продовольствия и связи с окружающим миром, главное – солнце. Появится солнце, и все встанет на свои места. И оно наверняка где-то есть. Где-то за горизонтом. Иначе откуда эта ровная фарфоровая синева пустого неба? Чем оно освещено?
Бенни посмотрел на пахнущий Коровой кемпер – Кошка по-прежнему торчала в окне. Песик сделал пару шагов и остановился – вспомнил, как его схватили за шкирку и больно швырнули в корзинку. Покосился на палатку – Хозяин сидит на своем стуле, но может и встать. Лучше не рисковать.
Почему-то ему стало страшно. Надо за кем-то погнаться. Гнаться здесь не за кем, но для охоты дичь не обязательна. Важен процесс. Бигль припал к земле, помедлил секунду и пустился в погоню за воображаемой дичью.
Нет ничего лучше бега. Встречный ветерок сдувает все страхи… Да и Нет, Хорошо и Плохо – все исчезает в легком ритмичном топоте мягких лап по ровной, подстриженной траве, в слаженной и приятной работе самой природой предназначенных для бега мускулов. Левая передняя, задняя правая – вместе. Потом наоборот – правая передняя, левая задняя.
Никаких препятствий, никаких кочек – можно гнать изо всех сил. Через пару минут лагерь уже далеко позади. Бенни снизил скорость, пробежал еще чуть-чуть, больше для удовольствия, и присел отдохнуть, вывалив длинный розовый язык.
Понюхал воздух. Знакомые лагерные запахи здесь уже неразличимы… но, может быть, пахнет еще чем-то?
Да. Пахнет.
Он сделал несколько кругов, попытался понять, откуда идет запах, – и не понял. Запах шел отовсюду – слабый, но для его обоняния вполне достаточный. Так пахнет, когда Люди разводят Огонь.
Но пахло еще кое-чем, еще интереснее. Он почти прижал нос к земле и пробежал несколько метров. Знакомый запах, но Бенни никак не мог сообразить, откуда он здесь взялся.
Запах Внуков.
Иногда к Хозяину и Хозяйке приходят Люди, и некоторые приводят с собой Внуков. Есть Большие Внуки, и есть Маленькие Внуки. Еще меньше, чем Бенни. Здесь пахнет Маленькими Внуками. Они лежат в кроватках, дрыгают ножками и пищат.
И что они здесь делают? Он порыскал в разные стороны – Взрослыми не пахнет. Но как Маленькие Внуки сюда забрались, если они даже не умеют ходить? Загадка.
Ему опять стало страшновато. Он повернулся и побежал в лагерь, поближе к своей корзинке.
Петер пошел к выходу, но его остановило восклицание Изабеллы:
– Сучье дерьмо!
Он обернулся. Изабелла сунула руку в холодильник, в сердцах захлопнула дверцу и покрутила регулятор плиты.
– Ни хера не работает. Ни холодильник, ни плита.
Петер проверил контакты – все в порядке.
– Что ты крутишь? Крутильщик… Я же тебе сказала – ни хера не работает. Весь этот твой сарай на колесах – одна сплошная куча дерьма, и я…
– Потом посмотрю, – прервал ее Петер. – Мне надо ехать.
– Вот как? Ехать? А если ты не вернешься? Значит, твоя дочь и я должны сидеть без электричества, без холодильника и без плиты, пока не сгнием в этой вонючей коробке?
Молли за столиком увлеченно рисует. Ее, похоже, мало волнует мрачная перспектива сгнить в железной коробке. Не торопясь, подбирает нужный фломастер.
– Ну, я поехал, старушка. Как ты на это смотришь? Можно?
– Конечно, можно, папа. Посмотри, – она протянула ему рисунок.
Четыре кемпера рядом, без всякой перспективы. И перед ними выстроились в линию все обитатели лагеря: восемь взрослых и маленькая девочка. Все широко улыбаются. Звери, отдаленно напоминающие собаку и кошку, стоят чуть в стороне и тоже улыбаются.
– А где твой приятель? Этот славный мальчуган?
– Он здесь не нужен.
Молли начала рисовать большое солнце на голубом небе, и Петер не стал вникать, почему не нужен мальчик.
Его пугали ее рисунки.
Несколько недель назад Молли случайно посмотрела в новостной программе сюжет из Ирака. Шахид взорвал в толпе автомобильную бомбу. Петер не успел выключить телевизор – там сменялись картинки растерзанных тел на носилках, крови, рыдающих родственников. На следующий день Молли нарисовала веселого парня за рулем полыхающего автомобиля, а оторванные головы улыбались еще веселее. И на небе сияло такое же веселое солнце.
– Пока, папа, – девочка сосредоточенно раскрашивала солнце желтым фломастером.
Петер повернулся и пошел к двери, но Изабелла загородила ему дорогу.
– С чего это ты так рвешься уехать?
– Договорились, что поедут все.
– Ты так и не рассказал, что там произошло.
– В каком смысле «произошло»? Ничего не произошло.
– Я же вижу, что ты врешь. И не понимаю зачем.
Петер покраснел. Он не мог и, главное, не хотел объясняться с Изабеллой. Охотнее всего он выскочил бы из кемпера, но Изабелла встала на дороге, раскинув руки. Он даже думать не хотел, как она среагирует, если он применит силу.
Спасла его Молли. Подняла глаза от рисунка и погрозила ему пальцем.
– Врать нехорошо, папа. Фу.
Мертвая точка пройдена.
– Увидимся, – сказал Петер и проскользнул мимо Изабеллы, стараясь не встретиться с ней глазами.
«Гранд-Чероки», 2012 года выпуска. Дональд даже думать не хотел о других возможностях: только американский джип. Крепкая штуковина, без всяких новомодных финтифлюшек. Хотя у этой модели тоже хватает всяких примочек. Он так и не научился читать все показания на дисплее. Блютуз, круиз-контроль, телефон с громкоговорителем и еще бог ведает что. Но сидеть удобно, руль прикладистый, педали расположены удобно. Чувствуется, что под тобой настоящая машина. Шестицилиндровый мотор на двести сорок лошадей, высокая подвеска – протащит где угодно. Дональду становится тепло при мысли, что с этой машиной можно проехать по любому бездорожью. Пока ни разу не доводилось, но важно само осознание: этот зверь пройдет там, где никто не пройдет.
Винтовка на заднем сиденье… единственное, чего не хватает, – шляпы. Дональд газанул и скрипнул зубами – почему он должен во всем слушаться жену? Он нежно любил свой ковбойский «стетсон» с грозно загнутыми полями.
– Не смеши людей, – сказала Майвор, и он покорно повесил шляпу на крючок.
А недурно сидела бы шляпка… Дональд окинул взглядом бескрайнюю пустоту. Он отправляется в опасное путешествие – исследовать белые пятна на карте. How the west was won… он прибавил газу и резко отпустил сцепление. Машина рванула с места, но желанного визга секундной пробуксовки не последовало. Кругом трава.
«Вольво-740», год выпуска 1990-й. Чем хороша «вольво» – нет проблем с запчастями. Машина Улофа прошла четыреста двадцать тысяч. Кое-что, конечно, пришлось поменять по мелочи – подшипник кардана, мембрана в карбюраторе, тормозные шланги. Резина, колодки. А так – никаких проблем. Мотор работает как часы, даже крышку блока ни разу не снимал. Двери, конечно, слегка перекосились, сиденья в шишках, рычаг скоростей туговат, а багажник закрывается только на специально приваренный крючок, как в деревенском сортире.
Леннарт сел на пассажирское сиденье, на коленях – журнал с кроссвордом. Не изменил привычке. Обычно в долгих поездках они чередовались: один вел машину, другой решал кроссворды, но на этот раз вряд ли получится…
Улоф с некоторым напряжением включил первую передачу и аккуратно отпустил сцепление. Не успели тронуться с места, Леннарт начал напевать «Девушки на заднем сиденье». Эту песню здорово пела Сив Мальмстрём.
«Тойота RAV-4», 2010-й. Петер большой любви к городским джипам не испытывал, но Изабелла настояла. Только джип – ради Молли. Безопасность и все такое. Молли… Петер усмехнулся. Он прекрасно понимал, что Молли здесь ни при чем.
Нельзя сказать, чтобы Изабелла страдала приобретательством, но, если уж она решалась на покупку, вещь должна быть правильной. И она почему-то решила, что джип – правильная машина. Но Петер категорически отказывался покупать какой-нибудь джаггернаут вроде «хаммера». После долгих поисков в Интернете пришли к компромиссу, и компромисс этот ни ее, ни его не удовлетворил. Петер считал, что джип слишком велик, Изабелле он казался слишком маленьким.
Он прибрался на заднем сиденье. Обертки от конфет, высохший ломтик шоколада, фильмы для Молли: «Русалочка», «Принцессы», «Золушка»… Петеру попался диск с вовсе не детским рисунком на обложке. Он перевернул футляр.
Сексуальные преступления, пытки, компактный мрак… вариант «Хостел», только еще круче.
Фильмы Изабеллы. Какой идиотизм – положить их в коробку с мультиками для Молли.
Бросил «ужастики» в бардачок, включил зажигание и нажал кнопку навигатора. Вешки закинул на освободившееся заднее сиденье. Еще раз убедился, что находится на том же месте, что и накануне вечером.
Можно ехать.
«Вольво V-70», год выпуска 2008-й. Стефан очень следит за машиной. И даже не потому, что он так уж увлекается авто. И не потому, что тяжелый «универсал» как-то особо сочетается с его личными качествами, – нет. Просто он убежден, что с дорогими вещами надо обращаться аккуратно. Мойка раз в месяц, регулярный сервис. За несколько лет пришлось поменять только тормозные колодки.
На заднем сиденье – тридцать вешек с привязанными белыми лоскутками. Пришлось пожертвовать простыней. Ему никогда не приходила мысль обзавестись навигатором. Зачем он, когда ездишь по знакомым местам. На крайний случай в кармане сиденья лежит атлас.
Посмотрел на бескрайнее зеленое поле – и опять закружилась голова. Зажмурился, приготовился завести мотор, посмотрел в зеркало – и увидел бегущего к машине Эмиля. Старая «вольво» фермеров уже уехала, Петер все еще возился в кабине.
– Папа, можно мне с тобой?
– Не знаю, сынок…
Не говорить же мальчику, что поездка может быть опасной. Никто не знает, что их там ждет, а мальчик очень впечатлительный, может нафантазировать что угодно.
Пока он размышлял, Эмиль уже забрался на пассажирское сиденье. Что делать?
Вопрос решился сам собой – подошла Карина.
– Возьми его, Стефан. Он очень нервничает, говорит, что должен поехать с тобой.
Эмиль тем временем достал с заднего сиденья детское креслице, ловко пристроил и пристегнул ремень. Дал понять – пути назад нет.
Карина поцеловала Стефана.
– Будь осторожен.
Стефан улыбнулся и мотнул головой в сторону горизонта – поводов для особой осторожности нет. Плоский, как доска, совершенно пустой газон – что может случиться?
– Я люблю тебя, – шепнул он одними губами и повернул ключ.
Карина долго стояла и смотрела им вслед. По мере того как машина удалялась, появилось сосущее чувство тревоги, даже не тревоги, а ужаса.
А вдруг я никогда больше вас не увижу?
Может быть, страх этот как-то связан со смертью матери: она умерла неожиданно, Карине не было пятнадцати. Скорее всего, так и есть – внезапная смерть матери. Каждый раз при расставании со Стефаном назойливый внутренний голос шепчет: Последний раз. Я никогда больше тебя не увижу.
Еще подростком она научилась заглушать чувство потери спиртным и наркотиками. Вела, как говорили в старину, рассеянный образ жизни, который едва не свел ее в могилу. Когда, решив сделать последнюю попытку, она через много лет нашла Стефана, потребность в искусственном забвении понемногу исчезла, но грызущее чувство страха осталось. Потери за углом. Они только и ждут, чтобы впиться тебе в горло.
Машины постепенно превратились в ползущих по горизонту насекомых, а потом и совсем исчезли. Она вспомнила последние слова Стефана: Я люблю тебя. Сколько раз она слышала эту мантру. Обычная, стандартная формула… но на этот раз сказана в необычной обстановке. И шепотом.
Я. Люблю. Тебя.
И что? Кто угодно может произнести эти слова. И кому угодно – что там произносить. Набор букв. Ребенок говорит их плюшевому медвежонку, гангстер – своему питбулю. Актер, например, произносит эти слова чуть не каждый день – а на самом деле никого он не любит. У него одна забота – чтобы вышло правдоподобно, так, чтобы зрители подумали: он и впрямь кого-то любит.
Стефан говорит, что меня любит – а что он имеет в виду? Вкладывает ли он такой же смысл, что и она, когда обращается к нему с теми же словами? Что он хочет прожить со мной всю жизнь? Что я удивительный, прекрасный человек, что любовь его с годами будет все нежнее и нежнее?
Может быть. А уверена ли я, когда говорю ему эти три слова, что подразумеваю именно это?..
Карина уставилась в точку, где несколько секунд назад еще был виден их «вольво», несколько раз прошептала: «Я люблю тебя. Я люблю вас», – и прислушалась. Голос не отозвался даже малейшим эхом, звуку было не от чего отразиться. А в душе? Чем отозвались эти слова в ее душе?
В ней что-то изменилось. На секунду показалось, что она больше не существует, что она сама, как и ее голос, растворилась в окружающей пустоте.
Экран навигатора опять внезапно поголубел. На этот раз Петер не стал останавливаться. Опустил стекло и ехал, наслаждаясь внезапно возникшим ароматом легкого спортивного пота пополам с дорогими духами.
Если остановить машину и выйти, его тут же обступят женщины. Они ждут, они готовы по первому же его знаку начать танцевать в волнующем, почти оргастическом ритме.
Но он преодолел искушение и, загипнотизированный монотонным урчанием мотора, задремал. А может, виной тому сознание, что в этой зеленой пустыне все равно ему ничто не грозит – ни ям, ни ухабов, ни опасности столкновения.
Эротические видения во сне еще ярче: все его женщины, не прекращая танца, по очереди отдаются ему со счастливой улыбкой.
Как русалки, вьются они вокруг него в неисчерпаемой синеве однообразного бессолнечного неба…
Синева… синева…
Он вздрогнул и открыл глаза. Экран навигатора по-прежнему был залит голубым свечением. Петер не знал, сколько он спал: три минуты или час. Потряс головой, посмотрел в зеркало заднего вида – ничего. Пустота.