Эти слова толкнули в спину не хуже подзатыльника и, не вполне отдавая отчёт поступкам, Андрей подошёл к дверям, откинул в сторону занавеску и зашёл внутрь.
«Баба-Яга» сидела за столом, перебирая свежесобранные травы. Седая коса, переброшенная через плечо, покоилась на груди, обтянутой весёленьким платьем в мелкий цветочек. Совершенно ничем эта старая женщина не походила ни на одну из пожилых обитательниц Талок – слишком прямая осанка, чересчур длинные волосы, очень яркий, для старухи, наряд. Услышав шаги, она оторвалась от работы и улыбнулась застывшему в проёме Андрею:
– Здрав будь, Андрейка. Ты всё-таки пришёл. Я рада.
Это заявление удивило его – склонив голову набок, Андрей пытливо посмотрел на собеседницу. Больше всего в её облике поражали удивительно яркие и искрящиеся жизнью глаза. Именно они, вкупе с правильными чертами лица и фигурой, делали женщину похожей на добрую волшебницу, а никак не на злую колдунью.
– Так ты… знала, что я приду?
И как он, будучи болезненно застенчивым ребёнком, решился не просто заговорить с незнакомой пугающей всех старухой, но ещё и обратиться к ней на «ты»? Андрей до сих пор не находил этому объяснения. Но в тот момент «ты» показалось тёплым и сближающим, а потому самым правильным словом. Кузнецова глянула с ласковой и весёлой улыбкой, отложила травы и разгладила на груди цветастую ткань:
– Как видишь, даже принарядилась в твою честь. И пирог испекла.
– Малиновый? – по-собачьи понюхав воздух, заинтересовался Андрей. – Вкусно пахнет! И платье у тебя красивое.
Последние слова хозяйки он счёл приглашением – с детской непосредственностью зашёл в комнату и устроился на лавке, в ожидании пирога поглаживая ладонью деревянный, выскобленный до желта и нагретый солнцем стол. От такой святой простоты старуха запрокинула голову и рассмеялась, но в смехе её, пусть и хрипловатом, не прозвучало ни насмешки, ни поддразнивания. Поэтому Андрей не обиделся и зачарованно наблюдал, как женщина прижимает ладони к щекам и отбрасывает за спину белоснежную косу.
– И ты красивая, хоть и старая, – добавил он, дождавшись, пока та замолчит. – А почему все говорят, что ты ведьма? Ты же, наверное, добрая волшебница, да?
Эти слова собеседнице совсем не понравились – нахмурившись, та строго ответила:
– Ведьма я, ведьма. Злая и проклятая. Не сомневайся, правду родители говорят.
Андрей не поверил, но спорить не стал. Он уже тогда уяснил: если взрослые надумали врать, нет смысла с ними спорить. Даже если к стенке их припрёшь, не признаются.
Потом он ел вкуснющий пирог, а старуха делилась историей, подозрительно похожую на страшную сказку. Особо в подробности не вдавалась, говорила коротко: дескать, обидели её когда-то очень сильно. Настолько, что не хватило силы снести обиду – отомстила, убила… И так жестоко, что прокляла сама себя.
Слушая исповедь, Андрей умял два огромных куска пирога и принялся за третий. Кузнецова улыбнулась, заметив это, но потом резко посмурнела:
– Понимаю я, Андрейка…Мал ты ещё, многое не понимаешь. Но это и к лучшему. Позже сообразишь, как вырастешь. Уж я-то постараюсь, чтобы у тебя каждый миг в голове отпечатался. А позвала тебя зачем… Помощь твоя нужна. Не сегодня – потом, когда взрослым будешь. Проклята я за грехи тяжкие. Ни жить толком не могу, ни умереть. Хоть и мечтаю об этом давно. Уж и покончить с собой пыталась, но дар мой не даёт – и лечит, и воскрешает.
Она замолкла, опустив глаза и поджав губы, отчего на лицо, до того наполненное щемящей светлой грустью, легла печать трагичности и безысходности, мгновенно состарив женщину ещё лет на двадцать. Морщины углубились, кожа обвисла, плечи ссутулились, а красивые белоснежные волосы стали серыми и неопрятными.
Андрей наблюдал за такими переменами изумлённо – раззявив рот и роняя на стол комки не пережёванного пирога. Заметив это, старуха усмехнулась и лёгким движением руки коснулась его подбородка. Смутившись, он щёлкнул зубами, сжимая губы.
– Но ничего… Недолго мне осталось. Слышала недавно год во сне – две тысячи семнадцатый. Вот тогда-то и появится человек, которого не жаль. Убьёт меня и возьмёт на себя мои грехи. Жаль, не пророчица я. Имени не назову. Придётся тебе самому его искать, иначе… Меня освободит – проклятье заберёт, но и сам хуже чумы станет. Многие невиновные люди могут из-за него умереть.
Андрей слушал, застыв сусликом, не в силах отвести глаз от строгого лица собеседницы. Вкуснейший пирог отчего-то сделался совершенно неаппетитным, застыв во рту разбухшим комом – ни проглотить, ни выплюнуть. И хотя он не очень-то понял суть рассказа, но тягостные эмоции собеседницы ощутил так остро, что с трудом удерживался от слёз.
Заметив это, женщина нахмурилась, хлопнула по столу и, будто подчиняясь жесту, небо за окном резко заволокло тучами. В избе стало почти темно. В полумраке облик колдуньи мгновенно растерял остатки былой привлекательности: черты лица пугающе заострились, аккуратно подпиленные ногти трансформировались в обломанные когти, а сухопарая фигура показалась обтянутым кожей скелетом.
– Ну что застыл, Андрейка? Доедай пирог и ступай – родители тебя уже ищут.
Изрядно напуганный очередным перевоплощением, Андрей машинально взглянул на пирог и заорал от ужаса и отвращения. Аппетитный кусок исчез: в руках он держал лист лопуха с завёрнутой внутрь землёй, в которой тут и там извивались розоватые сегментированные тельца дождевых червей.
Отбросив «угощение», он вскочил с лавки и заметался в растерянности. Что делать: выплюнуть изо рта жуткое месиво или сразу бежать подальше? Так и не определившись, рванул прочь из проклятой избы, на ходу выплёвывая пирог.
Ведьма хохотала, наблюдая за его суетой, но смех больше не казался Андрею приятным, наоборот, гнал прочь, заставляя бежать быстрее. Из-за этой спешки, вместо того чтобы откинуть занавесь в сторону, он запутался, закрутился, задёргался и, срывая тряпку с карниза, кубарем полетел с порога. Вскочил, вслепую преодолел расстояние до калитки, рванул на себя и оказался в руках матюгающегося отца, торопливо стаскивающего обкрутившую его ткань.
Позже выяснилось, что он провёл у ведьмы больше часа. Не дождавшись, ребята уже через десять минут бросились в село, по пути забежав к Горяевым и сообщив, что Андрей залез в дом Бабы-Яги. Эх, и всыпал же ему тогда отец!
Но о разговоре с ведьмой Андрей так никому и не рассказал – даже старшей сестре Миле, с которой всегда был очень близок, хоть и роднил их один только отец. Нет, в самом начале пытался пару раз… Но стоило подумать о происшедшем, и кто-то сидящий внутри сердито осекал: «молчи»! Он и молчал. Больше двадцати лет. Вначале ужасно боялся, потом повзрослел и стал стыдиться нелепых детских страхов. Сегодня же закрыл глаза, просмотрел яркое воспоминание так отчётливо, как фильм на экране и засомневался: а было ли это всё? Или он выдумал от страха?
– Андрюха, я не понял, ты заснул? – раздалось над ухом возмущённое сопение Борисова. – Нет, ну здорово ты это придумал…
Андрей открыл глаза и, саркастически улыбаясь, повернулся к Борисову, смотревшему на него с детской обидой на лице – смешно надувая губы и усиленно морща лоб.
– Что, надолго подвис? Вспоминал.
– Да? А я решил, отрубился, – съехидничал полицейский. – Закрыл глаза и будто выключился. Я почти пять минут не мог тебя дозваться. Чего хоть навспоминал-то?
– Да ты понимаешь…– Андрей взъерошил шевелюру, не желая касаться подробностей и наскоро обдумывая, как бы отбрехаться. – Такой бред… Вроде бы и помню всё в деталях, но такую ерунду… Не верится, что всё это на самом деле было.
– А всё-таки?
– Ну, если главное… Сказала, что знала о моём приходе. Пирог приготовила, принарядилась. Уверяла, что убьют её в нынешнем, две тысячи семнадцатом году, и заявила, что нужно обязательно найти убийцу. Потому что на ней какое-то там проклятие и со смертью оно перейдёт на преступника. Из-за этого, мол, будут умирать невиновные люди. Говорю же, бред. Я и помочь тебе вызвался только потому, что сам хочу разобраться. Почему эту Кузнецову все считают ведьмой. Люди старшего поколения в истерику впадают от одного её имени!
Он рассказывал посмеиваясь, но глядя строго перед собой – остро ощущая нелепость собственных слов и с трудом подавляя желание произнести что-то вроде: «Ты не подумай, я в это всё не верю, честное слово!» К его удивлению, Толян не стал над ним прикалываться. Наоборот, отчего-то разволновался, стащил с головы форменную фуражку и с лихорадочным остервенением принялся мять её.
– Толь, ты чего? Всё нормально? Оставь своё кепи, сломаешь на хрен!
– Нормально… Нормально! – пробурчал полицейский, но совету внял и нахлобучил обратно прилично помятый убор. Но как только руки освободились, он тут же принялся хрустеть суставами, отчего Андрея и вовсе перекосило.
– Толян, да успокойся ты! Что на тебя нашло, не понимаю? Чего такого я сказал? Харэ, говорю! Не беси!
От вопля Борисов вздрогнул и наконец-то пришёл в себя: вздохнул, вытащил из кармана замусоленный платок, вытер вспотевшее лицо и шею и наконец заговорил:
– Прости, Андрюха. С этим убийством – никаких нервов не осталось. Потап зудит как комар… и не пришлёпнешь же! Люди ваши достали суеверные. Не все её боялись, конечно – в основном те, кто старше пятидесяти. Но молодые и не знают толком ничего, плевали они на какую-то бабку! А ты сказал о проклятии и у меня в мозгах ка-ак щёлкнет! И один пазл на место-то и встал.
– Поделишься?
– Да я бы рад, – Борисов бросил на Андрея виноватый взгляд. – Но эта информация не для широкого круга. Убийство-то я тебе при всём желании не могу запретить расследовать, а это…
– Не, ну нормально! – театрально всплеснул руками Андрей, с преувеличенным возмущением пуча глаза. – Я тут душу наизнанку выворачиваю! Всё как есть рассказал, аж самому стыдно стало! А он… «Нельзя», видите ли!
Как ни странно, эта экспрессивная эскапада подействовала – Борисов покраснел, насупился, и, сцепив руки в замок, сложил их на груди.
– Да скажу, я скажу! – пробурчал он. – Ты только это… Никому, ясно? Мне Ефимчук холку намылит, если узнает. Я бы и не проболтался никому, но раз ты собираешься в эту историю вляпаться по самое не хочу, такое знание тебе не помешает.
Он замолчал, сосредоточенно глядя перед собой, и Андрей не выдержал:
– Ну, Толь! Не тяни! Не обижай котика!
– В общем, одна правительственная организация очень живо интересуется почившей бабуленцией, – решился Борисов. – Какие-то серьёзные парни так прижали за яйца нашего Потапа, что тот, срываясь на фальцет, установил нам крайний срок – две недели. Если за это время мы не найдём убийцу или не предоставим серьёзные улики, они сами займутся расследованием и устроят в селе шухер почище, чем при бомбёжке. Очень он им зачем-то нужен…
Борисов оборвал фразу на полуслове и многозначительно посмотрел Андрею в глаза. После непродолжительных «гляделок» вздохнул и продолжил:
– Вот ты сказал: проклятье. Я и подумал: а что если правда? Да-да, захлопни пасть – это правда говорю я! Что на самом-то деле мы знаем о нашем мире? Не так уж много. А эта версия очень неплохо объясняет интерес к делу спецслужб… Что если Кузнецова находилась у них «под колпаком»? Ты не смейся Андрюха, но когда мы обыскивали дом, то столкнулись с кое-чем необъяснимым и я скептицизм основательно подрастерял. И не думай, что я ку-ку, наоборот – и с глазами, и с ушами у меня полный порядок. Да и не один я это видел.
Смеяться Андрей не собирался, но попытка Борисова оправдаться, не объясняя сути дела, всё-таки его позабавила. Что же там у них случилось, если неунывающий циник Толян Борисов зарядил такое витиеватое предисловие, убеждая в обоснованности собственной позиции?
– Толь, да ты не оправдывайся. Давай уже колись, с чем вы там столкнулись?
– Чёрт его знает… Я бы сказал, полтергейст. Кукушкин заявил, домовой. Они, мол, эфирные создания и видеть их может только человек с «особенным» зрением.
– Ага. То есть у него оно как раз особенное? Ну, знаешь! По-моему, Кукушкина слушать – с «кукушкой» не дружить.
– Это да, – легко согласился Борисов. – И всё-таки, я своими глазами видел, как по дому летали предметы, а на стенах и полу появлялись отпечатки мокрых босых ног. А я человек взрослый, самокритичный – как-никак, каждый день вижу в зеркале свою широкоформатную рожу и не убеждаю себя, что я красавец, от которого женщины приходят в восторг. Так что в разуме своём я уверен и не собираюсь убеждать себя, что мне показалось. Да и все наши ребята могут подтвердить.
– Ясно, что ничего не ясно, – буркнул Андрей, мысленно досадуя, что не может побывать в доме Кузнецовой. Глянуть бы на этого «домового»!.. Но вслух он об этом говорить не стал – спросил, меняя тему: – Ты, Толь, может, ещё что-нибудь добавишь? Ну, не знаю… Характер ранений, оружие? Следы какие-нибудь. Что, неужели совсем ничего нет?
– Говорю же – в доме чистота, как в реанимации. Дворик у старухи не бетонированный и если бы не пацанва, то в такую погоду следов была бы куча. Но… Пять человек. Пять! Да они там раздолбали всё на хрен своими копытами, засранцы мелкие!
– А что насчёт ран? Оружие нашли?
– Нашли. Во дворе, под порогом. Отпечатки затёрты. Раны, как я говорил, две. Одна на спине, другая в груди. Судя по ране на спине – убийца слабосильный и высокий. Подросток или старик. Ну или женщина, в принципе… Если дылда.
Борисов замолчал и принялся прохлопывать карманы. Не найдя желаемого, слегка приподнялся, упёрся ступнями в пол, сунул руки в штаны и вытащил кучу барахала, среди которого Андрей разглядел несколько смятых купюр, скомканный платок, зажигалку, семечки и почему-то спички. Переложив эту гору на приборную панель, полицейский стал перебирать её и снова рассовывать по карманам.
Какое-то время понаблюдав молча за этой сортировкой, Андрей всё-таки не выдержал:
– Ищешь что-то?
– Визитку, – ответил Борисов. – Или у тебя остался мой номер?
– Да, успокойся. Конечно, остался. Он же не изменился?
– Нет, старый, – кивнул Толян, протягивая руку за лежащим на приборной панели платком, но неожиданно дёрнулся и сбросил его на коврик, под ноги. – Зар-раза! Чёртова поджелудочная!
Скривился от боли, застонал, схватился за бок и принялся растирать ребром ладони ноющий участок.
– Погоди Андрюх, я сейчас…
Отдышавшись, прижался лицом к коленям – с такой объёмистой комплекцией это оказалось не очень-то и просто, поднял белеющий на полу платок и разогнулся, пыхтя как паровоз.
– Ладно, давай. Будут какие-нибудь новости – звони.
Глава 4
Проводив взглядом «укатившегося» за поворот Борисова, Андрей потянулся к пассажирскому сиденью, чтобы поправить перекрутившуюся накидку и увидел сбитый в «гармошку» коврик, в одной из складок которого лежал ключ.
Повинуясь рефлексу, схватил с приборной панели мобильник и принялся искать номер полицейского – отыскав, хотел уже нажать «вызов», но резко погасил экран и озадаченно застыл с трубкой в руке. Услужливая память в подробностях воскресила нелепейшую по исполнению сценку с расшалившейся поджелудочной: театрально дёрнувшегося Борисова, упавший платок и пухлую ладонь, почему-то вцепившуюся в правый бок.
Ну, Толя! Ну, толстый лис!
С улыбкой покачав головой и подивившись предприимчивости бывшего коллеги, он положил ключ в карман брюк, завёл авто и двинулся дальше.
Непредвиденная встреча существенно задержала в пути, и в село он попал значительно позже, чем планировал. Именно что «попал» – как кур в ощип… На подъезде к дому пришлось лавировать между разномастных авто, разукрашенными лентами и воздушными шарами – благо из-за близости пруда, дома здесь располагались по одной стороне улицы и большинство водителей припарковались справа.
Но всё равно: улицу заставили машинами – одних «Жигулей» он насчитал больше десяти. Начиная с «копейки», заканчивая «девяткой». Среди пёстрого ассортимента отечественного и зарубежного автопрома особенно выделялась роскошная тюнингованная «Победа», смотревшаяся огромным шмелём среди роя пчёл. Это чья же красавица, интересно?