– Да? Я думал, на хер меня пошлешь в такое время – голос Дина был еще растерянный, но он быстро взял себя в руки, видимо, решив воспользоваться хорошим настроением помощницы. – Слушай, я чего звоню-то, сегодня в галерею заезжала Лизбет, ну, агент того молодого дарования, который на предыдущей выставке у Клеймора произвел фурор. Я посмотрел его работы, вроде не плохие. Заедешь завтра, глянешь своим опытным глазом? Я с Лиз на двенадцать договорился. Что скажешь?
– Что скажешь на то, что ты с ней уже договорился? – с издевкой спросила Милен.
– На двенадцать, – напомнил он, – Я подумал, ты все-таки в отпуске, наверное, нужно дать тебе выспаться.
– Как предусмотрительно, – сыронизировала Мила, – обычно тебя не волнуют такие мелочи. Ты же не отстанешь, да, Дин? – уже с меньшей радостью в голосе спросила Милен. – Конечно, заеду, как раз в город хотела выбраться.
– Ну, вот и чудненько. Значит, договорились.
Не успела она что-то ответить, как в трубке воцарилась тишина.
«Трубку бросил, дебил», – вырвалось у нее. Но, не смотря на некоторую досаду, она была благодарна расшатанной нервной системе Дина за этот поздний звонок, который спас ее из неприятной ситуации.
«А вы не так просты, мсье Бушéми. Что ж, впредь буду осмотрительней. А теперь – СПАТЬ.
III
В галерею Милен приехала чуть раньше, чтобы до приезда Лиз успеть переговорить с Дином об условиях сделки, на которых они остановились вчера. Она прошла через пустующий вестибюль. Стол Валери, ее помощницы, и по совместительству секретаря, пустовал и вообще – в галерее не было ни души. Стук ее каблуков эхом разносился в пустом пространстве. Она прошла через выставочный зал в кабинет босса.
– Привет.
Мила без стука открыла в дверь и, уверено пройдя в внутрь, по-хозяйски села в небольшое бархатное кресло в гостевой зоне у окна.
Дин, в привычной для себя расслабленности, полулежал в своем высоком кожаном кресле и играл в телефон. Увидев Милен, он кивнул ей и, не отрываясь от игры, заерзал в кресле, словно гусеница, пытаясь принять более пристойную позу.
– Я приехала в свой выходной не для того, чтобы смотреть, как ты в телефон рубишься, – строго напомнила она.
– Да, прости, – он сделал еще несколько быстрых движений большими пальцами по экрану и, наконец, отложил мобильник на стол.
Дин был чуть старше Милен. Когда она поступила в Художественную академию, он ее как раз заканчивал. Никакими особенными талантами во время учебы он не отличался, да и нужно ли ему было? Связей его отца должно было с лихвой хватить на то, чтобы обеспечить сыну безбедное существование в каком-нибудь департаменте культуры. Но Дин удивил всех, обнаружив у себя, кроме смазливой мордашки, отличное коммерческое чутье. Он открыл галерею современного искусства (не без помощи папы, конечно) и, наняв в помощники самого скандального арт-дилера, появившегося на художественном небосклоне, попал точно в цель. Несмотря на то, что он не мог похвастаться хорошим знанием предмета – та команда профессионалов, которую за несколько лет он сумел сколотить, давала ему возможность, беззаботно развалившись в кресле, играть в телефон.
Как и предполагала Милен, никаких особых договоренностей не было –просто заявления о намерениях. В чем был несомненный плюс Дина, как начальника, так это в том, что он никогда единолично не принимал важных решений касательно покупки или выставки того или иного художника, доверяя это решение профессионалам. Искусство уже давно стало инструментом привлечения больших капиталов, и, не смотря на кажущуюся легкость и яркость жизни современного бомонда, мир этот был не так прост и воздушен, как могло показаться на первый взгляд. Это – замкнутая внутри себя система с множеством строгих, порой даже жестоких правил, по которым она существовала. Это тусовка-избранных: мир гениев, граничащих с безумием; блистательных неудачников и закоренелых циников, где излишняя самоуверенность может навсегда выбить тебя из обоймы. Искусство не прощает небрежного к себе отношения. А в случае Дина, лучше сказать – деньги не прощают небрежного к себе отношения, а деньги Дин всегда любил, и они отвечали ему взаимностью.
Лиз вошла в кабинет практически бесшумно, словно хотела воспользоваться эффектом неожиданности. Поздоровавшись с присутствующими она, не теряя времени, опустила с плеча большую сумку-пенал и, расстегнув замки, принялась выставлять перед покупателями товар. Когда все три работы были выставлены на обозрение, она подошла к столу у окна и заняла пустующее кресло.
Лизбет Вьен – миловидная крашенная блондинка с короткими взъерошенными волосами (видимо, чтобы придать начинающему стареть лицу юношеского задора), была представителем среднего поколения дилеров, когда-то открывшая миру пару громких фамилий, сейчас пребывала в не лучшей своей форме. Вероятно, сказывалась приобретенная в дни былой славы тяга к спиртному. Но она не утратила нюх и хватку. Правда, нужда в деньгах была для нее сейчас выше профессиональных навыков. Милен это знала и старалась не торопиться, заставляя ее понервничать. Доминик был восходящей звездой художественного небосклона, он выдал неплохую партию из двенадцати работ на тему постапокалипсиса, которую критики оценили очень высоко, и сейчас Лиз будет давить на авторитет автора, чтобы заломить максимальную цену.
Все трое какое-то время молчали, разглядывая прислоненные к стене работы.
Нарушила молчание Милен:
– Лиз, ты же знаешь, что и у хороших художников бывают плохие дни. Давай не будем лукавить – его фирменный синий, уже не так хорош, как в ранних работах. Картины бесспорно хороши, но в них нет прежней смелости. Где Доминик пропадал все это время? – Милен сидела, откинувшись на спинку кресла, и, сложив ногу на ногу, меланхолично покачивала ногой. Весь ее вид говорил об осведомленности в делах ее клиента, от чего вопрос звучал, как риторический.
Лиз разочарованно фыркнула, предвидя значительное снижение заявленной ей цены и, немного помолчав, спросила:
– И что ты предлагаешь?
– Мы заплатим сто тысяч, но только за все три полотна.
Лиз вспыхнула и вскочила на ноги:
– Ну, это уже ни в какие ворота не лезет. Барбара даст, по крайней мере, в два раза больше.
Она, как тигр в клетке, начала мерить кабинет быстрыми нервными шагами, не глядя на наблюдающих за ее передвижениями Дина и Милен.
Дин чуть заметно подался вперед, но Мила приподняла ладонь от деревянного подлокотника, останавливая его. Дин мгновенно вернулся на место.
– Я считаю эта цена не приемлема для моего клиента. Думаю, в другом месте его работы оценят по достоинству.
Лизбет нервно бросилась к прислоненным к стене картинам и начала упаковывать их обратно в черный пластиковый чехол.
– Почему такой широкий подрамник? – спросила совершенно спокойно Милен, и нервозность Лиз стала сходить на нет. Она прекратила, наконец, возню с холстами и медленно обернулась на Милу.
– Что ты имеешь ввиду?
– Имею ввиду, что Доминик никогда не использовал такие широкие подрамники для своих холстов. Что-то прячешь? – не унималась Милен. – Ножом порезал?
Лизбет окончательно отвлеклась от картин и, прислонив их наполовину запакованными обратно к стене, снова села в кресло. Дин, тем временем, отошёл к бару и налил два стакана скотча и яблочный сок. Мила никогда не пила алкоголь на работе, в чем он ее поддерживал, особенно сейчас, глядя на постоянно слетающую с катушек Лиз. Он вернулся к столу со стаканами:
– Давайте успокоимся.
Один он протянул сникшей Лиз, которая приняла его с молчаливой благодарностью, другой – поставил перед Милен. Снова усевшись в кресло, он сделал большой глоток разбавленного людом скотча, стараясь больше не вмешиваться в разговор. На его лице было то самое выражение, которое возникает, когда чувствуешь, что дело выгорит. В глазах округлялись нули, и он в задумчивости обводил по кругу указательным пальцем толстые стенки стакана.
– Сто пятьдесят, – уже более уверенно выдала Лиз, видимо, осмелев после подзарядки.
– Сто. У тебя никто не купит картины, когда узнают, что он пытался от них отделаться. Думаю, три картины за год, что прошли с последней его выставки – это мало. Думаю, он решил бросить писать. А ты, Лиз, пытаешься запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда.
– Не будь стервой, не мешай мне, – с вызовом бросила Лизбет и вся подалась вперед, словно хотела воззвать к совести Милен. Хотя всем в художественной тусовке было известно, что совести у нее сроду не было.
– У меня к тебе предложение, – начала Милен, проигнорировав выпад в свою сторону. Она давно привыкла к подобным словам, и они ее уже не цепляли, как раньше. Напротив, говорили о том, что ее хватка не ослабла. – Я знаю, у тебя есть еще одна его картина – «Демон заката», я хочу получить ее. Заплачу двести штук. А этих малышек сможешь продать после того, как пройдет наша выставка. Со своей стороны, обещаю, не препятствовать твоему обогащению.
– Двести? Мне за нее предлагали пятьсот, – негодовала Лиз, она снова вскочила с места и отошла к окну. Скрестив руки на груди, она молча вглядывалась в скучный городской пейзаж за окном, пытаясь взять себя в руки.
Дин тоже заелозил в своем кресле и даже отставил стакан на стол. Он вопросительно уставился на Милен, которая снова приподняла ладонь с подлокотника, показывая, что контролирует ситуацию.
– А если я не соглашусь на твою цену? – злобно ухмыльнулась Лиз и полезла в карман брюк за сигаретами. Встряхнув пачку, она вытащила выскочившую из нее сигарету и прикурила.
– Тогда ты не сможешь продать ни одной картины, по крайней мере, за те деньги, на которые рассчитываешь, – продолжала Милен, завороженно глядя, как ярко вспыхивает кончик ее сигареты. – Ты же понимаешь, если просочится информация, что после дурки Доминик утратил вдохновение и решил завязать, изрезав ножом неудавшиеся работы, ты даже «Демона» не сможешь продать за двести тысяч, не то, что за пятьсот. Тебе придется искать новое дарование, а это, даже при огромном выборе на рынке, не так просто. Я же предлагаю тебе двести тысяч евро, плюс после окончания выставки ты сможешь загнать те, что принесла сегодня. Да и можешь помусолить легенду о том, что Доминик пишет новый цикл работ, подогреешь интерес публики, а там, может, и сам мастер опять впадет в свое любимое состояние клинической депрессии.
Лиз выслушала доводы Милы с нагловатой улыбкой несправедливо обиженного, а потом быстро подошла к столу и, с силой вдавив в пепельницу окурок, провела им по дну, оставляя на прозрачном стекле длинный грязный след:
– Хорошо. Торговаться с тобой бесполезно, – зло выплюнула она, – прошу только об одном – не лезь со своими критическими отзывами, пока я не продам работы.
Она подошла к сиротливо прижавшимся к стене картинам, застегнула чехол и, накинув длинную лямку на плечо, обернулась к Дину:
– «Демона» привезу послезавтра, готовь деньги. Помни, ты обещала, – она наставила указательный палец на Милу, и та, сымитировав движение невидимого ключа, запирающего рот на замок, проводила ее довольным взглядом.
Когда дверь за Лиз закрылась, Дин, наконец, обрел дар речи:
– Черт, не верю, что ты выторговала у нее «Демона», – он усмехнулся довольный раскладом и залпом осушил свой стакан. – Мы легко продадим его за пятьсот.
– Думаю, что смогу продать его гораздо дороже, – задумчиво произнесла Милен, разглядывая солнечного зайчика, утонувшего в ее стакане яблочного сока.
– Дороже? У тебя как всегда есть план, мая коварная Шери?
– Думаю, да. Не притронувшись к соку, она отставила стакан обратно на стол и уставилась на Дина:
– Мы сможем сыграть на его временном, а, может быть, и окончательном, отходе от дел.
– Нет. Ты же пять минут назад обещала ей этого не делать.
– Если все правильно обставить, в выигрыше будут все, и Лиз в том числе, – сказала она в задумчивости и чуть помолчав добавила: – Я пойду. Поль обещал заехать. У него была встреча с каким-то школьным приятелем.
– Как дела со свадьбой? – поинтересовался Дин, глядя, как Мила достает из сумки телефон.
– Никак сорока на хвосте принесла? – набирая номер, поинтересовалась Милен.
– Конечно, вчера заходила, думала, ты на работе.
На что Мила осуждающе покачала головой, ожидая, когда на другом конце провода ей ответят:
– Привет, я освободилась, заберешь меня? – она помолчала, слушая ответ, и продолжила немного разочаровано:
– Не надо, не торопись, я на такси доберусь.
И практически сразу отключилась. Извинения Поля все равно никак не изменят ситуацию, а желания слушать его нытье не было.
– Неужели со школьным приятелем интереснее, чем с невестой? – подначивал Дин, видя ее раздражение.
– Не начинай, – устало протянула Мила, не поддаваясь на провокацию босса, – Пока, – она махнула ему рукой и не оборачиваясь вышла.
Дин махнул ей в ответ и снова развалился в кресле, сложив руки за голову так, что чуть не соскользнул на пол.
Милен вышла из кабинета, прошла через длинный выставочный зал в холл и через минуту оказалась на улице. После кондиционированного воздуха галереи было приятно вдыхать аромат цветения, смешанный с запахами бензина и нагретого асфальта. Не смотря на обеденный перерыв, на улице было не многолюдно. На встречу ей попался только молодой человек с надвинутой на глаза кепкой, из чего она сделала вывод, что это – один из уличных художников, что «втихаря» разрисовывают стены галереи.
«Значит сменили декорации»
А большой черный, перепачканный красками рюкзак у него за спиной только подтверждал ее теорию. Парень быстро прошел мимо Милен и перебежал на другую сторону улицы. Она проводила его глазами и, когда тот скрылся за ближайшим поворотом, развернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы обогнуть здание со двора и полюбоваться на очередной шедевр.
Она любила уличных художников, этаких «певцов свободы», не заросших еще «жирком» общественного признания и боязни несоответствия.
Пройдя мимо мусорных баков, стоящих под пожарной лестницей с торца здания, она оказалась в довольно просторном дворике, со всех сторон огороженного сетчатым забором. С дальней стороны, что граничила с несколькими росшими вплотную к забору тополями, была проделана дыра. Поначалу ее постоянно заделывали, но вскоре поняли, что граффити на стенах придают зданию шарма, привлекая к галерее дополнительное внимание. Да и ребята, что творили здесь, отличались мастерством и фантазией. Вот и сейчас она стояла посреди двора чуть ли не с открытым ртом, наблюдая здоровенный разлом в горном породе открывающий проход в мир Юрского периода. Огромные монстры застыли на бегу, разинув свои пасти, и Милен поймала себя на мысли, что она рада тому, что отверстие не такое большое, чтобы они смогли вырваться на волю.
«Надо в следующий раз поймать мальчишку, – отметила она для себя, – посмотреть другие его работы. Чем черт не шутит».
Она вернулась на главную улицу и остановилась в раздумьях. Без Поля возвращаться в дом его родителей не хотелось.
«Позвонить Бэт? – она достала из сумочки мобильник и посмотрела на время. —Уже почти три».
Да и, честно говоря, не было особого желания тратить время на пустые разговоры, хотелось просто побыть в одиночестве. Она бодро направилась по улице дю Бари, перебежала на другую сторону дороги и, пройдя дворами, вышла на оживленную Риволи. Здесь находилась ее любимая кондитерская, и Милен решила прикупить пирожных.
Она вошла в дверь кафе, здесь как всегда было людно и сногсшибательно пахло свежей выпечкой и кофе. Она подошла к прилавку, заставленному разноцветными десертами, и, недолго думая, купила свои любимые «Мельфеи» с клубникой, еле удержавшись от желания выпить горячего шоколада, который, по ее мнению, был здесь лучшим в городе.
Милен вышла на улицу, дойдя до светофора, перешла на другую сторону и направилась к набережной.
Подышав приятной речной прохладой с примесью тины и запахом цветущих каштанов, она вернулась на Риволи и поймала такси, решив все же вернуться домой. Пирожные должны скрасить пресный разговор с Терезой. Жана, скорее всего, не было дома, так что она чувствовала себя в относительной безопасности.