Разумеется, c загадкой элементарно можно было справиться техническими средствами, но Судья боялся, что грубая радиоволна или того пуще пронзительный луч лазера повредит тонкие настройки квазимагических устройств, принадлежащих хеллбуржцам, а ему в первом выездном заседании только склоки не хватало. И без того вынужден будет принять решение по делу весьма скандальному. Вот почему Судья предпочёл телепортировать личный челнок на ту пустошь перед Хеллбургом, где раскинуться бы предместью – будь столица Грешного мира чуть больше похожа на нормальный город.
Да, здесь шумело бы бойкое предместье, если бы сдвинутые по фазе строители Хеллбурга стремились воссоздать не только внешний вид средневекового западноевропейского города на Земле (на самом деле они только стилизовали, конечно), но и его инфраструктуру. Однако глухие внешние стены небоскрёбов безумной и вычурной архитектуры глядят всего лишь на пустырь – и на поля, заросшие синим ковылём и красным вьюнком.
Судья усмехнулся. Готовясь к поездке, он добыл запись местной легенды. Причудливо одетый старикан, подвывая, уверял, будто жителям города осталось неизвестным, что деревни и хутора вокруг него давно уже обезлюдели. На самом же деле крестьяне покидали бедные усадьбы предков по мере того, как хеллбуржцы вырабатывали и оттачивали свою своеобразную мораль, принимали отвечающие ей законы. Ведь не то чтобы разбогатеть, но и элементарно прожить селяне могли бы, только продавая продукты горожанам, однако и самым привязанным к отчизне деревенским тугодумам надоело в конце концов, что Хеллбург всё чаще просто поглощает отправленные в него повозки с провизией, горшками и вениками, а выплёвывает порой только обломки повозок, залитые кровью, и лошадей, покрытых ранами и встающих на дыбы при виде человека в штанах. Поскольку окрестные крестьяне всё-таки сообразили, что в Хеллбурге нечисто, была будто бы с помочью голубиной почты согласована система натуральных обменов в самом начале одного из въездов в город. Въезд этот противоположен тому, возле которого телепортировался Судья. Он сделал этот выбор не случайно, а потому, что не хотел оскорбить невзначай религиозные чувства обитателей Хеллбурга.
Чудаковатый не то знахарь, не то антрополог с гордостью утверждал: сам-де город сплошь и напрочь бессовестный, клейма негде ставить, но его обитатели убеждены, будто в селах, его некогда окружавших, цвела добродетель. О том, что в праведности простых крестьян убеждал горожан пришлый пророк, а они его, выслушав, с огромным удовольствием замучили и, согласно местной легенде, съели, помнят, мол, только немногие. Лично проверить это своё коллективное предположение хеллбуржцы так и не решились, поскольку у них не принято тратить энергию вне городских стен, а внутри них население традиционно сосредоточено на собственных пороках. Поскольку же продукты земледелия перестали на том въезде появляться, их пришлось заменить синтетическими. Однако товары для обмена по-прежнему доставлялись горожанами на прилавки, срубленные на въезде, потому что меновая торговля превратилась в обряд жертвования, сначала полусерьёзного, праведному Пейзану. В промежутках между изощрёнными оргиями был сооружен монументальный алтарь, составлено житие и разработаны пристойные случаю ритуалы.
Судья оторвал свой профессионально пытливый взгляд от пустынного горизонта и обратил его на паланкин, уже собранный его четырьмя невидимыми судебными служителями. Этих роботов хеллбуржцы назвали бы, конечно, демонами. Хоть служителей четверо, но Судья воспринимает их как одну учетверённую личность и называет, как окрестил их Всемирный Разум, Платоном. Это его надёжная защита, а при угрозе жизни – и оружие, бьющее без промаха. Вот собеседник из Платона не лучший. Молчун, он только и способен, что записывать слова Судьи и участников судов, воспроизводить их по мере надобности и давать зрительно информацию о положении в пространстве и возникающих опасностях.
Стоило Судье усесться в паланкин, как тот приподнялся над землей и поплыл по улице. Старик оглянулся: следы восьми босых ног Платона соединились в подобие двойной тропинки, пробитой в местной фиолетовой пыли. Да, изобретённый ещё в древней Индии, паланкин стал нынче популярен просто потому, что человечеству безумно надоели механические устройства для передвижения. Ну, от принципа телепортации никто и не собирался отказываться, а вот на короткие расстояния тот же паланкин вполне годится.
Улица безлюдна. Пока не настанет безопасное время между полуднем и тремя часами пополудни, оговорённое в специальной внутригородской конвенции, наружу из домов решится высунуть нос разве что отчаянный забияка. Впрочем, и безопасное время вовсе не безопасно для животных и детей, недаром же ни первых, ни вторых в городе совсем не осталось. Впрочем, откуда тут взяться детям? Воспроизводство населения занимается Институт генетики, и его сотрудники были бы полными идиотами, если бы распределяли питомцев своих приютов и в Хеллбург…
«Стрела!» – вдруг написал у него перед глазами Платон. И ещё прежде, чем вспыхнули белые буквы, ярко раскрашенная палочка с пером разбилась в щепки о невидимую защитную стену перед паланкином. Стальное острие зазвякало, прыгая по булыжнику и оставляя после себя облачка фиолетовой пыли.
Непроизвольно зажмурившись на мгновение и бросив беглый взгляд на обломки стрелы, Судья снова всмотрелся в витрину, что под вывеской «Саркофаги с биотуалетами». Его по-прежнему интересовало объявление за фигурным стеклом «Можно напрокат!» и два образца в ярко освещённой витрине – в форме крокодила и тигровой акулы. Тотчас же принял он решение не реагировать и дело о сопротивлении межмирному правосудию не возбуждать. По сравнению с другими препятствиями, возможными на предстоящем Процессе, запуск старинной (точнее, под старину) стрелы предпочтительно оценить лишь как предупреждение о враждебных намереньях. Чьё? Доброжелателя обвиняемой? Её любовника? Любовницы? Сторонника полной судебной независимости города?
Мимо проплывала наклонённая над улицей длинная гранитная фигура сгорбленного старца ужасающей, отвратительной внешности. Декоративная псевдоготическая горгулья? Карикатура, гротескный портрет? Старинный кошель в правой руке… Ну, конечно же! А тут и вывеска вспыхнула золотым огнём: «Гнусный ростовщик». Если местный финансист поместил над банком такое своё изображение, он обладает не только капиталом, но и недюжинным чувством юмора. Судье захотелось, чтобы именно остроумцу-банкиру, соседу обвиняемой, выпал жребий участвовать в Процессе, лучше Обвинителем. Защитное поле банка оказалось такой мощности, что силач Платон покорно сместился ближе к середине улицы.
А вот и приметная бронзовая решётка перед входными дверями подъезда обвиняемой. Плоский и затейливо стянутый бронзовый дракон, раскрывающий страшную пасть на прохожего или посетителя. Решётка отъехала, скрывшись в стене, резная дубовая дверь за нею распахнулась. Однако Судья не торопился проникать внутрь здания. Напротив, он мысленно приказал Платону отойти на середину улицы, чтобы, не торопясь, рассмотреть цветастую россыпь цинковых блях с гротескными живописными портретами и именами жильцов, образующую нечто вреде плоской пёстрой тиары над входом. Ошибки нет, там фигурирует и молодая красавица (а как же?), называющая себя «прекрасной ведьмой Клео». Судья велел Платону специально, с возможностью максимального увеличения, сканировать бляхи. Всё вторично здесь, всё подражательно! Только сейчас до него дошло, что здания города куда больше похожи на неоготические архитектурные фантазии Эжена Виодле-ле-Дюка или Антони Гауди, чем на настоящую готику, а те же бляхи с информацией о жильцах то ли подражают польским гробовым портретам покойников XVII–XVIII веков, то ли пародируют их.
Теперь внутрь! Паланкин Судьи буквально взлетел по вычурной лестнице, сделанной в форме ступенчатого мельхиорового водопада, а важный старик ступил на светло-зелёный ковёр только перед открытой дверью в квартиру ведьмы. Один из роботов-невидимок задержался на площадке, чтобы разобрать и сложить паланкин, остальные прикрыли Судью, а он прошёл, с удовольствием разминая ноги, через прихожую в открытую дверь просторной комнаты, очевидно, гостиной.
Дизайнер, работавший здесь над интерьером, откровенно копировал художественные решения Гауди для дома Бальо в Барселоне на Земле, однако этим мимолётным наблюдением Судья и ограничился. Настало время отдавать всё свое внимание ожидавшим его участникам суда. В гостиной их трое – Обвинитель, Защитник и хозяйка квартиры, она же подсудимая. Роскошное кресло, чуть ли не трон, поставлено для Судьи напротив кушетки с полулежащей на ней подсудимой, кресла попроще для Обвинителя – справа от него, для защитника – слева. Обвинитель – в чёрном балахоне с красной отделкой, Защитник – в белом с зелёной отделкой. Бросив по короткому взгляду на свои руки и колени, Судья убедился, что и сам одет в соответствии с им же придуманным этикетом – балахон чёрный, обшлага и подкладка капюшона из белого шёлка.
Судья обменялся поклонами с Обвинителем и Защитником, предупредил на общеязе, что процесс фиксируется во всех деталях и публичен, потом дал слово Обвинителю. Пока тот откашливался, Судья, понятное дело, присмотрелся к подсудимой. С причёской мадам Рекамье на портрете Давида, то есть точно так же перетянув копну рыжих волос чёрной атласной лентой, в такой же тунике, такая же босая и приняв ту же позу, «прекрасная ведьма Клео» возлегала, однако, на кушетке не античного типа, но тоже небезызвестной в истории культуры… Ах, да! На такой же, стиля модерн, снималась у фотографа в Нью-Йорке тогда ещё неувядаемая Сара Бернар. Тут чёрные лакированные доги, боковины замысловатой кушетки, повернули свои тупые морды к Судье и сверкнули красными огоньками глаз. Это диво-дивное призвано, наверное, заменить обязательный по этикету поклон подсудимой, и не пошевелившейся, когда Судья вежливо наклонил голову в её сторону. Что ж, недолго ей осталось оригинальничать…
– Господин Межмирный Судья! Госпожа Защитник! Подсудимая, называющая себя прекрасной ведьмой Клео! Меня, Пастера Роббера, главного акционера Хеллбургской генетической лаборатории, вольная община города своим честным голосованием уполномочила выполнить обязанности обвинителя на этом процессе «Хеллбург против прекрасной ведьмы Клео». Согласно Конституции Хеллбурга и в соответствии с Межмирным сводом законов о преступлениях против жизни и свободы, я провёл следствие совместно со столь же демократически избранным Защитником, здесь присутствующей мадам Волковой. Будут ли вопросы ко мне от членов суда?
– Не вы ли, господин Обвинитель, и начали это дело? – осведомился Судья.
– Нет, господин Судья. Жалобу подала хозяйка бутика «Новейшая Коко Шанель», мадам Йо-йо Шанель, работодатель убитой модистки Констанс Бреби.
– У меня вопросов нет, – буркнула Защитник, эффектная шатенка без возраста. То бишь между двумястами и восемьюстами. Скользнув по ней взглядом вторично, Судья отметил на её раскрашенном, как у куклы, лице славянские скулы.
– У меня есть вопрос, – не изменяя позы, проворковала подсудимая. – Помнишь ли ты, Паст, как кувыркался со мной на этой самой кушеточке?
Обвинитель скривил в ухмылке свой тонкогубый рот. Отвечая ей, он глядел, однако, на Судью:
– Да, пришлось порыться в памяти перед процессом. Но не со мной одним ведь ты забавлялась, – правда, крошка? И я не лучше тебя развратник, в таком уж городе живём… Проще вычислить, с кем из горожан ты сохранила целомудренные отношения. Боюсь, что таких не было – пока, лет триста тому назад, ты не вырастила зубы в своей вагине.
– О! – это Судья не сдержал удивления, испытав странное ощущение. Подобное, на робкое возбуждение неопытного охотника смахивающее, он ещё студентом однажды изведал, увидев в столовой кампуса новенькую студентку, рыжую и белокожую. Рыжие, к дьяволу поближе, рыжие-красные, девы опасные, бесовки страстные всегда его по-особому волновали.
– Могу ли я изложить результаты следствия?
Судья кивнул и повернулся к Защитнику: та тоже кивнула, величаво этак. Обвинитель коротко и толково изложил основные факты, в общем-то известные Судье из начального протокола Процесса. Подсудимая нарушила закон, замучив до смерти свою любовницу, в частности, ещё при жизни выпустив из неё кровь. Ещё сутки она глумилась уже над мёртвой, потом пыталась уничтожить труп. Останки Констанс были обнаружены на городской свалке в таком ужасном состоянии, что врач-робот не сумел даже воскресить на несколько минут мозг жертвы – для завещания и дачи показаний. В заключение Обвинитель попросил применить к Клео предусмотренное Сводом законов наказание за умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами. Вопросов к нему не оказалось, и слово взяла Защитник.
– Меня зовут Капитолина Волкова, мне принадлежит эскорт-салон «Цветник зла». Я хотела построить свою защиту на офигенном различии психики мужчины и женщины, – проговорила шатенка, глядя мимо собеседников. Судя по голосу, она безумно скучала. – Как всем известно, женщины куда более взбалмошны и легче следуют порыву, вот и теряют голову, дурочки, вот и забывают о тормозах. Я хотела доказать, что наша глупенькая Клео просто фатально заигралась, не смогла вовремя остановиться, потворствуя своей эротической причуде. Поговорив с Клео, я поняла, что такой защитой только напрасно сотрясала бы воздух. Тогда я потратилась на профессионального юриста. И теперь прошу Судью признать возможность судебной ошибки в случае осуждения Клео по той статье, которую Паст… то есть Обвинитель предлагал, реализуя свою подспудную ненависть к женщинам. Ведь Констанс, она была ещё большая глупышка, чем её подруга, и она вполне могла позволить Клео угробить себя. То есть перед нами, вполне вероятно, замаскированное самоубийство.
– Можно ли мне вопрос к Защитнику? – осведомился Обвинитель и, получив разрешение Судьи, выставил перед шатенкой кисть костлявой ладонью вверх. – Положи-ка мне сюда, милая наша Капо, письменное или иным образом зафиксированное разрешение Констанс на своё умерщвление.
Стройная и в балахоне шатенка только руками развела.
– И у меня есть вопрос, мадам, – заявил Судья. – Почему вы считаете погибшую ещё большей глупышкой, чем подсудимая?
– Да потому хотя бы, что Констанс, с её внешностью, предпочла колоть себе руки иголкой в бутике, хотя могла без особых хлопот прилично зарабатывать в заведениях вроде моего. Это раз. И потому, что позволила коварной подруге развить в себе мазохистские наклонности, это два. Я с ней… общалась раньше и могу заверить, что до романа с Клео она была самой обычной лесбиянкой, никакой не мазохисткой.
– Спасибо, мадам. Я приму во внимание ваше предостережение. Теперь мы выслушаем последнее слово обвиняемой. Прошу вас встать, госпожа Клео. Извините, я назову вас официально: прекрасная ведьма Клео.
Обвиняемая довольно изящно поднялась с кушетки и стала босыми ногами на ковёр. Оказалось, что на ней не туника, а белое дымковое платье с высокой талией, под ним ни цветного шёлкового чехла, ни белья. Памятуя о профессии Клео, Судья старался не встречаться с нею глазами. Поэтому на руку уставился, театрально к нему протянутую – пальцы тонкие, с длинными чёрными ноготками лопаточкой.
– Высокий суд! Есть люди, навсегда очарованные настоящим, натуральным огнём, они тянутся к нему, часто не сознавая опасности. Они могут часами смотреть на костёр или на пожар, они способны бестрепетной рукой поджечь свой дом, чтобы полюбоваться, как его будет пожирать пламя. Вот так и я навсегда очарована человеческой кровью – живым огнём нашей жизни. Мне безумно нравится алая артериальная кровь, я сгораю от страсти к ней, а тёмную венозную я жажду спокойнее, будто прежнюю подругу, чувства к которой уже отгорели. Я обожаю разглядывать свежую кровь, а наслаждение получаю от её вкуса, а также когда она оказывается у меня на коже. Да не одна я такая! Вот сидит Капо. Как и всякая содержательница притона, она строит из себя добродетельную курицу, но попросите её повернуться спинкой и задрать этот дурацкий балахон. Под её лопаткой вы увидите чудесное, вкусненькое местечко – и едва ли там следы от моих зубов могли зарасти за несчастные двести лет! А меня, по-вашему, Капо не целовала точно так же?