– Точно так же? – прошипела Защитник. Лицо её кусками, в местах, свободных от макияжа, смертельно побледнело. – Да уж, мне не забыть вкус твоей крови! Вот только я никого не убивала, подружка!
– Девочки, не собачьтесь! – прикрикнул Обвинитель. – Процесс-то публичный…
Судья хмыкнул. Он не сомневался, что сейчас все горожане поголовно и большинство взрослых обитателей Межмирья не отрываются от объёмного и стереофонического воспроизведения действа в гостиной Клео. Произнёс быстро:
– Специфика личных отношений между жителями Хеллбурга обусловила и специфические результаты выборов Защитника и Обвинителя. Я принимаю решение не прерывать процесс. Вы желаете что-либо добавить, обвиняемая?
– Да, конечно! – синие глаза Клео опасно блеснули. – Я желаю признаться. Почему-то никого не заинтересовало одно пикантное, на самом-то деле, обстоятельство. Ведь бедненькая Констанс не подала сигнала тревоги и не позвала на помощь, хоть и имела, как и все мы, для того психофизический канал.
– О! – разом выдохнули Обвинитель и Защитник. Прокол, впрочем, останется только на совести Обвинителя.
– А я специально и намеренно парализовала её волю! Я хотела поступать с нею, как с куклой, но с живой куклой – вы меня понимаете? И мне нужна была вся её кровь и вся её жизнь, что покидала её вместе с кровью. Вот только так мало оказалось в ней драгоценной живой крови – и четырёх литров не набралось! Ни ванну принять, ни под душем понежиться… Но я повесила бедненькую Констанс над ванной вниз головой – и переползая под нею, принимая невообразимые позы, сумела ощутить её горячую кровь на каждом сантиметре своего тела. Однако же и красива оказалась бедняжка, когда это неистовство немного отпустило меня, и я смогла всмотреться! Уверена, что вы никогда не видели такого сияния белой кожи у натуральной брюнетки… И тогда я начала взбираться на новый пик наслаждения, познавая Констанс, уже неподвижную и бескровную, как бы изнутри неё.
Судья увидел, что Обвинитель явно пускает слюнки, и не напрасно же этот костлявый старец сомкнул колени под балахоном. Защитник потупилась, да и с ним самим происходило нечто, в последнюю сотню лет испытанное только во сне. Рассеивая наваждение, приказал грубо:
– Подойдите ко мне, обвиняемая!
И тотчас же остановил, буркнув, что этого достаточно.
Теперь, когда прекрасная ведьма Клео, разгоряченная собственным рассказом, победительно улыбалась ему на расстоянии протянутой руки, Судья вдруг успокоился. Двум четвертям Платона, невидимо застывшим между ним и ведьмой, он мысленно приказал расступиться. Ладонью правой руки несколько раз махнул у себя перед носом, как химик над пробиркой с подозрительной жидкостью, и глубоко втянул носом воздух. Что ж, Клео прямо источала соблазн. Это фигурально выражаясь, а на деле издавала самые разнообразные запахи, приятные и страшноватые. Вот только не несло от неё резкой химической вонью пота, похожей на запах скипидара, только более тонкой. Это был бы симптом шизофрении в период обострения, открытый самим Судьей, тогда ещё следователем, в ходе многолетних наблюдений. Врачи над ним посмеивались, полагая, что речь идёт всего лишь о вызванной болезнью неопрятности пациентов.
Жестом показал он, чтобы Клео вернулась на своё место.
– Господин Обвинитель! Госпожа Защитник! Мне, как и вам, известно заключение консилиума психиатров о психическом здоровье подсудимой. Принимая во внимание услышанное от неё, заключению этому трудно поверить. Я только что применил непрофессиональный способ определить, не находится ли подсудимая в стадии обострения шизофрении. Нет у подсудимой такого симптома! А это значит, что и на принудительное лечение вы, прекрасная ведьма Клео, не будете отправлены.
– Сам лечись у этих коновалов, ты, бессильный старик!
– Да ладно вам, Клео, – вздохнул Судья. – Смешно было бы мне реагировать на сказанное вами. Иное дело – ваше признание об умышленном характере и особых обстоятельствах убийства вашей любовницы. Оно вынуждает меня применить к вам самую суровую меру наказания. Зачем оно, это самообвинение, вам понадобилось?
Рыжая ведьма ощерилась, показав мелкие кривоватые зубы, и простонародно подбоченилась. Теперь её изысканный наряд из тончайшего воспроизведения английского батиста казался простой ночной сорочкой на смазливой торговке, только что покинувшей свою грязную постель. Она зашипела, словно сказочная змея, но тут же речь её стала членораздельной:
– …насрать на ваше практическое бессмертие! Я не хочу становиться живым мертвецом вроде вас, козлы! А жуткой холодной сучкой, как нынешняя Капо, – и подавно! Чтобы в таком виде коротать долгую отсидку в колонии-одиночке? Нет уж, дудки! Лучше смерть и возрождение хоть и выблядком какой-нибудь подёнщицы. Вот.
– Ну, обвиняемая, мы же тут не струльбруги какие-нибудь… Что? Это бессмертные, страдающие от хворей и старческого слабоумия, выдуманные Свифтом. Кто же спорит, со временем эмоции и желания бледнеют, зато остаются интеллектуальные наслаждения. Закончили ли Вы своё последнее слово, прекрасная ведьма Клео?
– Да закончила я. Подчиняюсь Суду по доброй воле. Или думаете, э–э-э… господин Судья, что я не слиняла бы отсюда прямо сейчас, если бы захотела?
Судья обменялся с Обвинителем выразительными взглядами, но оба промолчали. Где уж этой провинциальной ведьмочке тягаться с квазимагической мощью всего Междумирья? Пожалуй, и Платон силами двух только роботов разыскал бы её, в какую бы нору не забилась, и за пару минут вернул бы на суд. Однако пора было произнести приговор. Его идея пришла судье в голову, когда он знакомился с протоколом, открывавшим Процесс, а последние полчаса утвердили в мысли, что избран правильный путь.
Судья поднялся с места, убедился, что Обвинитель и Защитник тоже стоят. Пожевал губами и произнёс – громко, но не сказать, чтобы с полной уверенностью:
– Приговор. За умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами, среди которых особый цинизм и некрофилия, эту женщину, называющую себя прекрасной ведьмой Клео, я приговариваю к мгновенному исчезновению. Её генетический код, хранящийся в генетической лаборатории города, будет имплантирован в оплодотворённое яйцо в лоне знатной женщины, жившей на Земле в позднем европейском средневековье, взамен естественного кода. Новое воплощение обвиняемой проживёт жизнь, по длительности обычную для женщины её общественного положения в тот период.
– Клянусь праведным Пейзаном, это справедливо! – воскликнул Обвинитель.
– Я могу задать вопрос, господин Судья? – спросила ведьма, покусывая свои красные губки.
– Вы можете задавать вопросы, а члены суда имеют право вступать в беседу со мною и с вами, пока я не произнесу два слова: «Приговор вынесен». Потом я спрошу у вас, хотите ли вы подать апелляцию на приговор. Допустим, вы выразите такое желание. Тогда, естественно, приговор будет приведён в исполнение только в том случае, если апелляция отклонена. В случае же отказа от апелляции, приговор будет исполнен практически тотчас же после вашего решения.
– Скажите, господин Судья, в своём новом теле я буду помнить об этой моей первой жизни?
Вот оно! Судья мобилизовался.
– Нет, разве что будут всплывать очень смутные воспоминания и догадки. Они ко всем нам приходят в том возрасте детства, когда вдруг начинает казаться, что мы проживаем вторую жизнь. Ну, детское представление о переселении душ. Ещё вопросы?
Тут Защитник подобрала подол балахона и уселась, изящно скрестив ноги. Судья, пожав плечами, тоже сел. За ним Обвинитель. Клео сначала присела на кушетку, потом улеглась на неё, но не в прежней позе, а ничком, на головы псов сомкнутыми руками опершись, а свою головку положив на кисти рук.
– В чём же состоит наказание, господин Судья? – спросила Защитник, изображая смертельную скуку. – Не в короткости ли жизни, предстоящей теперь нашей глупенькой садистке?
– И в ней также, мадам. Но главное – это качество жизни, Клео предстоящей. В развитых странах Европы тогда завершался Ренессанс, но ей предстоит заново родиться в стране из полудиких. Невежество, грубость нравов… Но ведь и обычное в те века биологическое рождение и последующее младенчество показалось бы вам издевательством и даже пытками, перенесись вы на Землю в тот же XVI век. Мы ведь вынашивались в комфортных условиях генетических лабораторий, под присмотром нежных и чутких роботов! – тут Судья повернулся к подсудимой. – Если приговор вступит в силу, ваши первые проблески сознания состоятся в чреве матери, вы даже не увидите ничего, только услышите биение её сердца и бурчание в кишках…
– Фу, мерзость, – сморщила носик Защитник.
– Едва вы привыкнете к внутриутробному существованию, как испытаете первую жестокую психологическую травму: мать извергнет вас из тёплого и безопасного своего живота в холодный мир, где придётся научиться дышать, есть и бояться. Но вы по-прежнему будете связаны биологически с матерью, кормящей вас грудью, или с заменяющей её кормилицей – и как новый удар судьбы воспримете отлучение вас от груди… Теперь жестокая злоба на обидчиков уйдёт в подсознание – и выплеснется на окружающих уже в ваши зрелые годы. Затем комплекс Электры сделает вас тайно и страстно влюблённой в отца, а к матери вызовет ревнивую ненависть…
– И вы называете это наказанием, старый ворчун? – округлила глазки Клео. И вдруг улыбнулась. – Столько нового, неизведанного! Настоящий подарок для скверной девчонки!
– Разве? В десять лет вы будете помолвлены, вам выберут юношу старше вас на шесть лет. Вас и не спросят.
Тут оживилась вдруг Защитник. Покачивая длинною ногой в серебряной туфельке на «шпильке», она выговорила раздумчиво:
– Девочку и не спросят? Но ведь это обращённая ситуация абсолютной свободы выбора, а ею наша Клео теоретически обладала в Хеллбурге. Отсюда следует, что…
– Почему обладала? Я и сейчас, Капо, имею в сексе полную свободу выбора. Рано ты меня хоронишь!
Судья предпочёл не напоминать подсудимой, что похороны казнённого убийцы не предусматриваются данной ему инструкцией. Зато постарался показать своё восхищение интеллектом Защитника:
– Вот именно, мадам! Она заведёт любовников, от одного из них, своего слуги, забеременеет, и муж, кастрировав соперника, бросит его на съедение своре голодных псов. Младенец, внебрачное дитя этой связи, будет убит.
– До чего ж зажигает! – воскликнула Клео. Глаза её горели.
– Но и начало их супружеской жизни будет не лучше. Её, подростка, в их первую брачную ночь изнасилует муж, грубый вояка, и ей придётся за четверть века родить ему шестерых детей.
– Не лучше, не лучше… Что вы понимаете в эротике? Это ведь непередаваемо сексуально – кровь плачущей девственницы на белой простыне!
– Кажется, я догадался, кого конкретно вы, господин Судья, имеете в виду, – пробормотал Обвинитель, пряча глаза от ведьмы.
– Ignorantia quandoque consolationem largitur, – буркнул Судья. – Я хотел сказать, что незнание порой утешение дарует, медам и месье.
– Перестаньте говорить непонятно! – взвизгнула ведьма. И вдруг криво улыбнулась. – Впрочем, я же не дура последняя… Поняла. Но если вам известна моя будущая… или всё-таки прошлая… моя новая судьба, не могу ли я услышать о ней? Прошу, хоть в двух словах!
Не покидая кушетки, Клео встала на колени, а ручки сложила перед собою молитвенно. Обвинитель неизвестно почему облизнулся.
– Если в двух словах, то ваши дурные наклонности реализуются и в новой жизни. То есть вы дадите им волю, и… И примете смерть в соответствии с правом и обычаями своей страны.
– О! Я увижу настоящую плаху и палача с топором! Я обдумаю и велю пошить свой наряд, выберу подходящий макияж и, клянусь Пейзаном, именно я буду от начала до конца режиссировать мою казнь. Я услышу, как лезвие топора отделит мою голову от тела, увижу фонтан пенящейся крови, собственной моей крови! Я не премину проверить, может ли отрубленная голова говорить, и, вы уж поверьте, заранее выдумаю, что мне ляпнуть! Ах, это будут невероятные ощущения! Чего будут стоить наши жалкие любовные судороги в сравнении с этим неистовым праздником боли и крови?
Судья подождал, не скажет ли ещё кто чего, и провозгласил со всей возможной торжественностью:
– Приговор вынесен!
И после паузы:
– Желаете ли вы, прекрасная ведьма Клео, подать апелляцию мне, Судье Межмирья?
– Нет! – отчеканила она.
Судья склонил голову. Но тут же и поднял её, услышав, как Защитник тихонько попросила:
– Клео, миленькая, сойди с кушетки, прошу…
– Отстань, Капо! Я приняла как раз подходящую позу.
– Кушетка и без того недешёвая, а теперь наши фетишисты заплатят за неё столько, радость моя, что она одна покроет все твои займы у «Гнусного ростовщика»…
– Ну, только ради тебя…
Осуждённая спустилась с кушетки и снова встала перед нею. Судья прищурился. А Клео произнесла капризно:
– Вот только не бухнусь я на коленки вдругорядь. Ежели на ковре, получится, что я перед вами всеми…
Тут она обратилась в статую из нестерпимо яркого, белого пламени – и исчезла. Остались только горящие, коптя, обрывки платья, их тотчас же потушили тугие струи углекислого газа. Платон, конечно же, постарался. Если и промелькнула в воздухе вонь горелой плоти, её тут же вытеснил смрад пылающей синтетики, а через пару секунд и он развеялся.
Не торопясь, поднялась с кресла Капо, подошла к кушетке, носком серебряной туфельки разбросала очерченные чёрной каймой ошмётки платья – и все увидели на ковре два выжженных следа изящных женских ступней.
– Вот как осталась она с нами, – пробормотал Пастер Роббер, – прекрасная и ужасная Клео. Я почему-то задался вопросом, знала ли бедняжка, кто такая Клеопатра.
Капо показала в улыбке все свои безукоризненные зубы и воскликнула:
– Эти следочки – то, что надо! Цена квартиры теперь утроится. О банкротстве никто и не пикнет. Банкротство, даже заочное – такая противная штука!
Судья откашлялся. Заявил официальным тоном:
– Господин Роббер! От обязанностей Обвинителя вы освобождены, однако именно вам предстоит начать исполнение второй части приговора. К исходу дня Институт пространства и времени должен получить секретный код Клео. Благодарю мадам Капитолину и вас. И позвольте откланяться.
Он поклонился бывшему Обвинителю и поцеловал ручку Капо. Та проворно перехватила его кисть и задержала в своей. Платон тем временем невидимо продезинфицировал Судье губы. Капо защебетала:
– После столь утомительного заседания приглашаю вас, господин Судья, отдохнуть в своём салоне. И тебя, Паст. За счёт заведения, само собой. Мои девочки будут счастливы познакомиться с таким остроумным и знающим мужчиной, как вы, господин Судья. Вы развлечёте нас, дурочек, застольными шутками, а мы, как сумеем, постараемся позабавить вас. На Паста не обращайте внимания: он корчит гримасы, потому что ревнует, противный такой.
Суровое лицо Судьи расплылось в улыбке. Он не выпускал руку Капо. Её кожа показалась ему горячей, с этакой ласковой и влажной упругостью, и неописуемо нежной. Выходит, напрасно покойная ведьма называла бывшую подругу холодной сучкой! Судье представилась фривольная вечеринка вроде той, на которой студентом-скромнягой довелось побывать в Новом Париже: лёгкий синтетический наркотик, заведомо поддельное шампанское в хрустальном бокале, хохочущие юные женщины, их наивное восхищение его интеллектом, топтанье в обнимку под древний фокстрот, иные затеи невинного флирта и, кто знает, финальное уединение с ласковой Капо под незримым присмотром Платона… Размечтался, однако. Вот только так и доступны для него теперь радости жизни – в воображении!
– Милая, милая Капо! – вздохнув, воскликнул он. – Искренне благодарен за ваше чудесное приглашение, да только не позволяет принять его мой статус. Дай бог, не в последний раз видимся.
И вдруг посерьёзнел, представив, какое новое происшествие сможет реально привести его в Хеллбург.
Справка 1. Дела давно минувших дней…
После телепортации на Землю Судью охватил нервный подъём. А оказавшись на привычном, уютно продавленном кресле в маленьком номере недорогой киевской гостиницы, где обитал последние несколько лет, он испытал странное внутреннее преображение. Прошлое возвращалось, вот какая штука. Нет, Судья не помолодел вдруг на четыреста лет, однако воскресли чувства и переживания, охватившие его в сентябре 2068 года, на пике всемирного успеха его сетевых видеолекций о прерафаэлитах.
Снова перед ним вроде как бы бездонная пропасть открылась, однако из нестрашных, куда и заглянуть можно. Снова кураж заставлял выпрямлять плечи и задирать подбородок. Снова его коммуникатор переполнился лайками и ссылками на коменты, снова он просматривал только эти отсортированные электроникой ссылки, потому что со всеми отзывами на заседание в Хеллбурге не успел бы познакомиться и за несколько лет. Сам он, как ни странно, был солидарен с авторами тех негативных откликов, которые указывали на низкий интеллектуальный уровень и кричащее дурновкусие, проявленные местными участниками суда. Что ж, пришлось работать с материалом, предоставленным судьбой.