А вот четыреста лет тому назад успех или провал лекции зависел только от него самого. Ну, ещё от режиссёра и операторов, да и от суровой парикмахерши и от гримёрши, очаровательной болтушки, чьим умелым и внимательным рукам Бóрис без боязни, даже с удовольствием доверял свои волосы и лицо. Однако на съёмку он приходил с готовым и максимально продуманным планом лекции, уже побывав с оператором на выбранном месте съёмки, обсудив с ним всю её визуальную сторону и уже пройдя с режиссёром по плану от начала до конца, от картины до картины, от портрета до портрета, от одного лондонского пейзажа до другого. Конечно же, успехом лекции были обязаны не ему, а картинам прерафаэлитов, мало кому из сетевой публики известным тогда. Уж очень необычно и свежо работали Данте Габриэль Россети, Джон Эварист Милле, Уильям Моррис и их сподвижники. А голографическое воспроизведение живописи к тому времени научилось наконец передавать все тонкости колорита, светотени и фактуры холста, и это изображение безукоризненно перебрасывалось на коммуникатор в любой точке галактики. Разумеется, Бóрис использовал и интерпретации критиков – от смелых парадоксов Джона Рёскина до более взвешенных и часто банальных суждений искусствоведов последующих веков, однако подбор цитат принадлежал ему, да и собственные соображения он не стеснялся излагать.
Тут Бóрис хохотнул невесело. Уж если всплыл в памяти тот его звёздный час, обязательно ведь потянет за собой и воспоминание о катастрофе, которой закончился. Недолго музыка играла… Что ж, лучше вспомнить самому, сознательно понижая градус неоправданного, если подумать, воодушевления.
В то злополучное утро показалось ему сначала, что отказал коммуникатор. Бóрис был уже побрит, одет, обут и на первый случай причёсан, но беспилотный электрокар не доложил о прибытии к отелю «The Ned». Зато робот-портье прислал SMS о том, что с полудня заканчивается оплата за проживание, переведённая интернетстудией. Бóрис взлохматил волосы, фыркнул и выбрал шифр своего режиссёра. Коммуникатор сразу же переключился на «Офис студии», где высветился текст: «Good morning, Boris! I am happy to answer all your questions». Он вскипел, поняв, что отправлен общаться с роботом, однако заставил себя успокоиться. Переключившись на перевод устной речи в письмо, спросил на общеязе, почему не прибыл электрокар. «Съёмка отменена в связи с закрытием программы “Хелло, мы – прерафаэлиты”», – был ответ.
– Причина закрытия программы? – выдавил он из себя.
– «Критическое падение рейтинга, пожелания пользователей. Вот: “Прекратите забивать головы заумными картинками и нудными байками про древних хиппарей”. Время отдано программе “Великаны седой древности. Расследование, экспертиза снимков их останков, квесты и опросы пользователей”. Уже снимается. Приглашаем насладиться каждый четверг в четырнадцать ноль-ноль».
– Не отключайся! Почему меня никто не предупредил?!
– «Возможность прекращения сотрудничества со стороны правополучателя обусловлена пунктом 4.2.6 лицензионного договора, при этом уведомление не предусмотрено. Вы уже получили оговорённое вознаграждение, а все возникающие вопросы решайте с юристом студии».
– Я ничего не получил!
– «Задержки возможны по техническим причинам. Приносим извинения».
Робот-таки отключился. Выяснилось, что Бóрис погорячился: на самом деле деньги поступили на счёт. Увы, не такие большие, как он надеялся. Чёрт его знает, почему надеялся: ведь как юрист привык внимательно читать договоры, особенно вдумчиво – набранное в них меленьким шрифтом. Но он сейчас инстинктивно старался удерживать мысли подальше от финансовой стороны дела, поэтому несколько даже и нарочито огорчился не на шутку, когда сообразил, что пропали все заготовки по «Леди из Шалотта» Джона Уотерхауса. Да это был настоящий подарок для передачи! Если начать с истории сэра Ланселота и Элейн в Артуровом цикле, перейти к не менее забытой балладе Теннисона, а потом показать и растолковать все гравюры и картины на темы смертей Элейн и леди из Шалотта, можно было бы трепаться целый год. Размечтался, однако…
Однако особенно обидно за картину Уотерхауса. Начать с того, что уже договорился о съёмке в галерее «Тейт Британия». Неловко получилось! И ещё жаль кое-каких собственных мыслишек. Если Леди из Шалотта, как считают, поплыла из мира романтической мечты в мир реальности, то эта убивающая её действительная жизнь воплощена на картине не в чуждом чарам чёрном челне. Этот чёлн такой же атрибут назревающей трагедии, как разомкнутая цепь, незаконченный гобелен, распятие и возле него погасшие свечи, две из трёх на носу челна. Да Леди и сама зачислила чёлн в этот круг символических образов, в соответствии с текстом баллады начертав на лодке своё имя. Считают, что Уотерхаус отступил от традиции прерафаэлитов, набросав пейзаж небрежно. Однако, если присмотреться, увидим, что пейзаж и сороки в нём, как единственные живые существа, на самом деле выписаны тщательно, а некоторая размытость обусловлена освещением: действие происходит на рассвете, именно он пригасил огонёк в фонаре до красного стебелька. Это рассвет, убийственный для мира мечты, тогда как ночная темнота, по словам Уистлера, дай бог памяти… Вот: «одевает берег реки поэзией, как пеленой, и убогие хибары растворяются в блеклом небе, и высокие трубы становятся часовнями и башнями, а склады – дворцами в ночи». Тогда-де «работник и интеллектуал, мудрец и сластолюбец, – все перестают понимать, как они уже перестали видеть, и Природа, которая пела в унисон, теперь поет свою изысканную песню только художнику, своему сыну и господину». А вот Уотерхаус, вот именно следуя традиции прерафаэлитов, изобразил природу вполне реальной, отчего неминуемая смерть жалобно поющей Леди из Шалотта кажется ещё более мистической…
«Достаточно», – скривил тогда ухмылку Бóрис и позволил своим мыслям вернуться к проклятому финансовому положению. Да, от такой беды не спрятаться. Он сам загнал себя в ловушку. Понадеявшись, что на видеолекциях заработает достаточно на новую квартиру, прежнюю он после развода оставил тогдашней жене. А в тот день стало ясно, что надежда не оправдалось. Что придётся не только искать себе пристанище подешевле, но и пристраивать коллекцию настоящих книг, где есть и раритеты ХІХ века, на склад. Да и пора было собирать чемоданы: до полудня оставалось всего полтора часа.
Что ж, с годами он привык перекантовываться в дешёвых отелях, а там пришлось смириться и с потерей книг, погибших вместе со всем складом в катастрофическом наводнении. Правда, получил за них страховку, да и в Сети они все давно висели. Подобрав в замену современные копии, продал своё маленькое собрание антиквариата. Подрабатывал оценщиком икон и изделий Фаберже и видел уже надёжную перспективу умереть в собственной квартире, когда судьба сделала новый крутой поворот.
Межмирный Судья поклялся себе самой страшной клятвой, что во второй раз не даст себе судьбе в обиду. Не позволит тщеславию завести себя снова в ловушку, а ежедневным девизом сделает «Ветку мечты обрежь» – так ещё студентом позволил он себе перевести знаменитый совет Горация: «…spatio brevi spem longam reseces».
Протокол 2. Тайна «Общества низеньких мужчин»
На этой планете с искусственной атмосферой весь растительный покров происходит из семян, завезенных с Земли, но местные природные условия отразились и на нём. Бурьян вырастает до высоты обычной берёзы, а берёза, как вьюнок, стелется по короткой, словно бы подстриженной траве. Сцепив руки за спиной, Межмирный судья прогуливался возле точки телепортации, высоко поднимая ноги и сам себя сравнивая с аистом. Он поджидал, когда Платон получит пропуск под силовой купол, защищающий автономное поселение Хеппинес-таун, а в полном варианте «Город счастья имени Элвиса Пресли». Процесс предстоял чертовски сложный, Судья допускал, что ему станут вставлять палки в колёса, однако, сидя в своём уютном гостиничном номере на Земле, и помыслить не мог, что столь грубо.
Ну, удостоился разрешения, наконец. Собранный четвертью часа ранее паланкин поднят невидимыми носильщиками на удобную для посадки высоту, и вот уже Судья имеет счастье лицезреть улицу, словно перенесённую из штатовской кинохроники середины ХХ века. Одноэтажная Америка, провинциальный вариант, гениально высмеянный в «Лолите» Набокова. Царство буги-вуги, рок-н-ролла и упитанных гёрлз в стиле пин-ап, то бишь агрессивного бескультурья. По обе стороны въезда в город – билборды. На одном своего рода «тайная вечеря», где двенадцать юных Элвисов Пресли, по-разному одетых и в различных позах угнездившихся на высоких табуретах бара, многообразно прикладываются каждый к своей бутылочке «Кока-колы». На другом – густо накрашенная блондинка, сидя в оцинкованной лохани с пеной, задирает умопомрачительные, ничего не скажешь, ноги. Уже постиранное бельишко висит на верёвке. Неимущая, но в то же время позитивно настроенная девушка отложила стиральную доску и решила теперь себя постирать. На самом деле оба шедевра монументальной рекламы Судья рассмотрел ещё на Земле, найдя в файлах к процессу. Сейчас он медлил в отместку за задержку, рассчитывая тем позлить выехавшего ему навстречу Обвинителя.
Однако маневр не удался. Отнюдь не обиженный, скорее польщённый, Обвинитель затараторил на английском:
– Эти плакаты, мистер Судья, символизируют концепцию нашего города. Достаточное удовлетворение потребностей без роскоши! Счастливое довольство немногим! Полная свобода здоровой чувственности! Искусство, радующее простого работягу, без всяких там Гайднов! Вот почему наш город стал уютным приютом для простых душ, для изгоев вашего претенциозного общества, Судья!
Для Судьи этот живчик, изображающий экспансивного и простодушного южанина-джентльмена, оставался одним из подозреваемых. Разумеется, не только его внешность изучалась. Пожимая пухлую влажную руку, Судья не удержался от шпильки, продекламировал:
В уютном приюте
Одиннадцать трупов.
Й-хо-хо, и бутылка «Колы»!
Говорят, лучшая импровизация – заранее хорошо подготовленная. Если Обвинитель выкрикнул затверженный наизусть абзац из рекламной брошюры, то и он может позволить себе пустить в ход домашнюю заготовку.
Мэр только шляпу на лоб сдвинул, садясь в красный открытый форд модели 1949 года. Тащился он на первой скорости, приноровляясь к шагу невидимых носильщиков паланкина. Вскоре они оказались у здания мэрии, точной копии поместья Элвиса Пресли «Грейсленд» в Мемфисе, штат Теннесси. Вокруг белых львов топтался народ, одетый по моде середины ХХ века, при этом Судья насчитал в пёстрой толпе не менее пяти двойников Элвиса Пресли. Любознательные горожане собрались слушать и смотреть процесс с помощью установленного за воротами проектора. Для Судьи и Обвинителя они расчистили проход к ступеням портика, вот только красной дорожки не расстелили.
Хотя Обвинитель и открыл перед Судьёй позолоченную входную дверь, тот подождал, пока не услышал только для него предназначенное «Готово». Это слово, произнесённое с нарочитым металлическим призвоном, означало, что паланкин разобран и скрыт, а Платон уже в здании. Теперь искусственный интеллект должен будет приступить к работе со свидетелями. Роботы проверят, все ли они собраны, как договаривались с мэром, в комнате, соответствующей «Комнате Джунглей» в настоящем «Грейсленде», обнаружат и изымут у них коммуникаторы, обеспечат электронную, визуальную и звуковую изоляцию помещения, сообщат о готовности к межмирной трансляции процесса, наконец.
Проходя вестибюлем и коридорами впереди Судьи, Обвинитель то и дело оборачивался к нему, будто проверял, не сбежал ли по дороге. А вот и гостиная, похожая на ту, что в Мемфисе, разве что планировкой. Увы, на стеклянной перегородке нет, как было в настоящем «Грейсленде», витражей. А он-то рассчитывал, что глаза смогут отдохнуть на двух симметричных тёмно-синих павлинах с хвостами, похожими на трёхголовых и трёхглазых китов. Из мебели, как и просил Судья, только три кресла, стул и табурет, имитации дешёвой светлой мебели пятидесятых годов ХХ века, эпохи возрождения мебельного конструктивизма двадцатых. Разобравшись худо-бедно с интерьером, он перенёс своё внимание на людей, мебель занимающих. На стуле дремал коротконогий мужчинка средних лет в сером костюме-двойке, пёстрой бабочке и двухцветных полуботинках. При появлении Судьи и Обвинителя он встрепенулся и поднял голову. Эту физиономию, это выражение на ней, простоватое и заносчивое одновременно, один раз увидев, забыть уже невозможно! Судья с облегчением убедился, что хоть обвиняемого ему местные шустрики не подменили. Потом он поклонился некрасивой полной блондинке, сидевшей в кресле, предназначенном для Защитника. Она ответила с растерянной суетливостью. Неужели и у адвокатессы совесть не чиста?
Тут посреди гостиной возник Элвис Пресли в нерезком чёрно-белом изображении. Имея на шее бесполезную гитару, он склонился к микрофону в правой руке и бархатистым своим баритоном пропел:
I want you, I need you, I love you
With all my heart!
После чего певец застыл на месте, и стало очевидно, что Судья ему действительно пришёлся по душе. Гостю ничего другого не оставалось, как в ответ осклабиться и поаплодировать. Элвис исчез.
Судья уселся в кресло и приятно улыбался подсудимому, своему визави, от нечего делать подсчитывая бородавки у того на лице, пока не прозвучало в ушах «Готово!» и одновременно в гостиную не въехал канцелярский доставщик корреспонденции, с наваленной наверху, в углублении-подносе, грудой коммуникаторов. Среди них глаза зрителей-коллекционеров, небось, жадно высматривают сейчас раритеты: где, как не в этой межзвёздной глуши, они могли сохраниться?
– Но это же моя собственная повозочка, мистер Судья. Я поставила пароль, чтобы никто не трогал… – пожаловалась Защитник низким грудным голосом.
– «Кто возьмёт её без спросу, тот останется без носу» – так, что ли? Извините, миссис, я думал, что всё оборудование в мэрии есть муниципальная собственность. На вашей игрушке – имущество свидетелей, изолированных в «Комнате Джунглей», и я полагал, что перемещение его сюда позволит нам предотвратить кривотолки. Прикажете вывалить девайсы на пол?
Про себя же подумал Судья: «Так вот как вы меня любите, вот как нуждаетесь во мне… А чего было ожидать?».
Вместо опешившей блондинки ему ответил Обвинитель:
– Ну, не вываливать же теперь… Но вообще-то «Комнату Джунглей» арендует у мэрии миссис Джон Брэдли, присутствующая здесь, под адвокатскую контору. И мне, правду сказать, не совсем понятно, зачем было вызывать стольких свидетелей по такому простому делу…
– Проявите немножко терпения, мистер Обвинитель. А теперь, прошу вас, начинайте заседание, – промолвил Судья.
– Мистер Межмирный Судья! Миссис Защитник! Подсудимый, называющий себя Максом Слоу, разнорабочий универсама «Мечта»! Меня, Джекки Ньюмена, мэра нашего благословенного города, его вольная община своим честным голосованием уполномочила выполнить обязанности Обвинителя на этом процессе «Межмирье против Макса Слоу». Согласно Конституции Хеппинес-тауна и в соответствии с Межмирным сводом законов о преступлениях против жизни и свободы, я провёл предварительное следствие совместно со столь же демократически избранным Защитником, здесь присутствующей миссис Джон Брэдли. Будут ли вопросы ко мне от членов суда?
– Не вам ли, мистер Обвинитель, принадлежит и инициатива открытия этого дела? – осведомился Судья.
– Официально дело было начато по жалобе матери одного из погибших парней. Подсудимый был пойман и допрошен, и почти тотчас же признался в совершении преступления. До суда он содержался под домашним арестом. И под охраной нашего шерифа. Ну, единственного городского полицейского Сэмюэля Джойса.
– Полагаю, мистер Обвинитель, вы готовы изложить обстоятельства дела…
– Конечно, мистер…
– Дозвольте лучше мне пару слов сказать! – нагловато вклинился обвиняемый. – Судья, вам же сказали, что я раскололся. Уж ежели меня сразу же, на месте, простонародье не линчевало, а потом Сэм-полис меня охранял, спасибочки ему, то теперь, как шизофреник, я не буду отвечать за свои поступки. Мне это вон та дамочка растолковала. Стало быть, давайте кончать балаган! Присудите мне психушку, вытащите меня из этого гадюшника – и ладушки! Добрые граждане Хеппинес-тауна разойдутся по барам, вы поедете на банкет, а я спокойно успеваю на ланч. Сэм-полис мне сегодня пообещал такую пасту, что пальчики оближешь!