– Да, это действительно были мечты, а не желания, – словно прочитав мои мысли, сказала Ира. – Будь то желаниями, я бы сама уже к тому моменту их все выполнила по десять раз.
– Больше я не пугал тебя странными разговорами?
– Нет. Или просто я быстро к этому привыкла. Мы с тобой много разговаривали. Мне тогда еще было не о чем рассказывать, кроме своей скуки и одиночества, а ты выдавал историю за историей – иногда глупые и смешные, но чаще интересные. Песенки напевал, а порой целые стихотворения декламировал. Я от тебя узнала, за счет чего самолетам удается подниматься в воздух, почему светятся светлячки, и что едят муми-тролли перед тем, как впасть в зимнюю спячку.
– И что же они едят? – мне показалось, что Ира говорит о ком-то другом, а не обо мне. Не мог я быть таким болтуном, весельчаком и всезнайкой. Или мог? Я попытался припомнить хоть какую-то песенку или стихотворение, но из этого ничего не вышло. Забавные истории? Единственная история, которая всплыла в памяти, оказалась о снежном зимнем вечере, мальчике в дурацкой ненавистной шапке и мертвой девочке.
– Муми-тролли набивают желудок хвоей, – ответила Ира. – Ты рассказывал, как в детстве, узнав об этом, ощипывал те ветки новогодней елки, до которых доставал, и жевал иголки.
– Точно-точно, – пробормотал я. Меня накрыла волна воспоминаний. Я и папа сидим на диване, вокруг уютная мягкая полумгла, только на тумбочке около дивана горит маленькая лампочка с пестрым абажуром, да мишура и игрушки поблескивают на темном силуэте стоящей в глубине комнаты елки. В руках у папы книга, на обложке которой изображено забавное похожее на бегемотика существо в шляпе-цилиндре, разглядывающее свое отражение в зеркале. Это и есть Муми-тролль. Шляпа на его голове не простая, а волшебная – все, что в нее попадает, изменяется самым непредсказуемым образом. Я знаю об этом, потому что папа как раз читает мне вслух сказку «Шляпа волшебника» – сам я пока читать не умею. Эта шляпа принесла Муми-троллю и его друзьям немало хлопот. Но я, как любой ребенок, все бы отдал, чтобы заполучить такую вещицу. Потому что это настоящая магия, прикоснуться к ней хочется, даже если велик шанс обжечься. Представляю, что бы я положил в цилиндр в первую очередь. Конечно, любимую игрушку, чтобы она ожила. Точнее, чтобы она всегда была живой, а не только тогда, когда я сплю и не наблюдаю за ней. Потом можно было бы засунуть в шляпу словарь иностранных слов, как было в этом рассказе, чтобы своими глазами посмотреть, какими смешными они станут, ожив. С иностранными словами я буду играть, заботиться и кормить их. Что едят иностранные слова? Я не раз слышал, как о ком-то говорят, будто бы он проглатывает слова, а других называют буквоедами. Но вот чтобы слова сами что-то глотали, а буквы самостоятельно ели – такое мне не встречалось. Ладно, с этим вопросом можно разобраться и после того, как обзаведусь волшебной шляпой…
Мне стало ясно, почему я тогда принялся поедать елочную хвою. Конечно, я придумывал себя в образе Муми-тролля. Этому бегемотику невозможно было не позавидовать. У него было все: куча веселых, добрых, отважных, трогательно трусливых и даже забавно ворчливых друзей, головокружительные приключения, походы, потопы, кометы и магия, самый уютный в мире дом и лучшая семья, в которой никто и никогда не ругался. Понятно, что между обычным пятилетним ребенком из московской хрущевки и сказочным скандинавским троллем точек соприкосновения маловато. Мне удалось найти лишь одну такую точку – доступность елочных иголок. Чуть кисловатый смолистый вкус хвои оказался довольно приятным. Я ел ее, аккуратно кладя на язык по одной иголочке и медленно двигая челюстями, чтобы не уколоть небо или десны, и представлял, как омумитролливаюсь.
– Алло, Степа! Ты чего молчишь? Заснул что ли? – Ирин голос заставил меня вынырнуть из затягивающей пучины воспоминаний.
– Не сплю, просто задумался, – ответил я. – Ира, как думаешь, я похож на Муми-тролля?
– Хм, в вас есть что-то общее, особенно если смотреть в профиль, – сказала Ира. – Странно, что я не замечала этого, пока ты не спросил.
– Это плохо, что мы похожи?
– Нет. Ты только такое же брюшко как у него не отращивай.
– И хвост, – добавил я. Интересно, был бы я сейчас похож на персонажа детской книжки, если бы в детстве не так усердно воображал себя на его месте.
– Ну, с хвостом у тебя и так все в порядке, – рассмеялась Ира.
– Вот и славно. Давай прощаться? А то спать, наверное, пора.
– Спать была пора часа за два до твоего звонка, но лучше уж поздно, чем никогда. Кстати, ты завтра вечером свободен? Может, сходим куда-нибудь?
– Да, может быть. Созвонимся. Спокойной ночи.
– Сладких снов, любимый, – в трубке раздалось отрывистое чавканье. Я догадался, что так сотовая связь интерпретирует поцелуи. В таком случае, секс по телефону должен быть вещью неисчерпаемой омерзительности.
Закончив разговор, я подумал о другой странности. Вика знает, что допридумывает меня, и этот частично вымышленный образ доставляет ей какие-то неприятности и страдания. Ира далека от теории и практики сознательного выдумывания себя и окружающих, но я в ее интерпретации выхожу гораздо более сказочным персонажем. Прямо каким-то Гудвином, волшебником Изумрудного города. Гудвин тоже был обычным человеком без магических способностей, но мечты Железного Дровосека, Страшилы и Льва исполнил. Строго говоря, ему помогли смекалка и навыки психоанализа, только дела это не меняет. Похоже, волшебство заключается именно в том, что кто-то берет и делает реальностью мечту постороннего человека, не ища для себя выгоды. Пожалуй, это достаточно наивно для того, чтобы быть правдой.
19
Снова зима, ненавистная шапка и пакет с нотной тетрадью. Я стою перед музыкальной школой и бездумно ворошу носком ботинка снег. Такое ощущение, что я здесь уже целую вечность. В голове пустота. Через двери школы изредка заходят и выходят дети, с родителями и поодиночке. Но меня как будто здесь нет. Никто не обращает на меня никакого внимания, словно я бестелесный дух. Но я-то знаю, что это не так. Ничего не происходит ни внутри меня, ни снаружи. Короткая круглая бабка с собранными в пучок огненно-рыжими волосами семенит следом за резво бегущим по заснеженной дороге таким же рыжим мальчиком. Она кричит: «Сема, немедленно вернись и надень шапку! Голову простудишь!». Это не происшествие, а просто пара рыжих точек на периферии моего зрения. Но вот, наконец, случается то, ради чего я здесь околачиваюсь. Увидев девочку, вышедшую из школы, я спешно склоняюсь над ботинком, делая вид, что завязываю некстати развязавшийся шнурок.
– Привет, Степа, – говорит девочка. – Что ты здесь делаешь?
– Привет, Ира. У меня занятия по фортепьяно перенесли на сегодня. Только что освободился, – вру я.
– Понятно.
– Ты домой? – спрашиваю я.
– Да.
– Не против, если я с тобой прогуляюсь? – чувствую себя полным идиотом.
– Прогуляйся, если делать нечего, – Ира пожимает плечами.
Мы молча идем через дворы, я смотрю себе под ноги. Сейчас я ненавижу свою шапку в сто раз сильнее, чем прежде, но не за кусачесть, а потому что выгляжу в ней придурком.
– Скоро каникулы, – неожиданно для себя говорю я. – Чем займешься?
– Мне нужно написать доклад по биологии. Этим и займусь, – отвечает Ира.
– Что, целых две недели будешь доклад писать?
– Да. А что?
– Просто… Просто я уже столько докладов по биологии написал, что знаю теперь о ней все-все. Давай, я тебе помогу?
– Спасибо, Степа. Но я сама справлюсь, – Ира улыбается.
– Да мне не сложно будет тебе помочь, – улыбаюсь я, хотя дышать почему-то очень тяжело. – Ты обращайся, если вдруг помощь понадобится.
– Конечно, – соглашается Ира.
Вот ее дом. Заходим в подъезд. Вместе с ней поднимаемся на лифте до нужного этажа. Она заходит в квартиру, а я остаюсь стоять на лестничной клетке. Нет сил попросить Иру угостить меня чаем, нет сил дышать, смотреть на нее и думать о чем бы то ни было. Ощущение всеобъемлющего вселенского идиотизма, превысившего критическую массу и сконцентрировавшегося во мне. Я даже попрощаться не могу, как не могу сделать шаг назад, чтобы Ира закрыла дверь квартиры.
– Если понадобится помощь с докладом… – говорит кто-то, кого я не знаю. Потому что я сейчас не знаю никого и ничего, даже себя и собственного голоса. Как будто я призрак кого-то, погибшего под колесами грузовика, на крыше которого в вихре снежинок…
– Степа, зачем ты так со мной? – спрашивает Ира и смотрит на меня с невыразимой грустью в больших зеленых глазах. Уже нет ни двери, ни квартиры, лестничной клетки, лифта или дома. Нет света, в лучах которого я мог бы видеть ее печальное лицо, но я его отчетливо вижу.
– Почему ты меня бросил? Мне так плохо без тебя, – говорит Ира. – Я мечтаю об одном – быть с тобой. Неужели ты этого не понимаешь? Каждый день я надеюсь увидеть тебя среди прохожих, каждую ночь я плачу. Умоляю, не мучай меня больше. Останься со мной. Ты ведь тоже этого хочешь, да? Пожалуйста, останься.
Ира обнимает меня, гладит мои плечи, целует запястья. Это так… невозможно.
– Степа, желаю, чтобы у тебя все было, и тебе за это ничего не было! – голоса и громкий смех заставили меня проснуться. Я обнаружил, что сижу за столиком в кафе, а передо мной стоит кружка пива с пышной пенной шапкой. Рядом, держа в руках кружки, сидят Колян, Павлик, Радик и Ира. И это совсем не та девочка из музыкальной школы, которую я так и не отважился пригласить в кино или кафе.
– С днем рождения, чувак! – закончил тост Радик, и все выпили.
– Фу, Радик, – скривилась Ира, сделав глоток. – Тост у тебя какой-то воровской.
– Почему воровской? – удивился Радик.
– Потому что его произносят либо те, кто наворовал и теперь хочет избежать ответственности, либо те, кто наворовать еще только планируют, – ответила Ира.
– Тост универсальный, хоть и подразумевает кармический дисбаланс, – возразил Радик. – Если у тебя что-то воруют, то получается, что всего у тебя уже нет. А из-за того, что оно было, ты как раз и стал жертвой воровства.
– Дурацкий тост, и дисбаланс дурацкий, – вмешался в спор Павлик. – К примеру, если у меня есть деньги, то я вправе рассчитывать, что смогу обменять их, скажем, на пиво. И если за мои же деньги мне ничего не будет, даже пива, то я сочту такое обстоятельство крайне несправедливым.
– Вот-вот, – поддакнул Колян. – Морду за такие тосты и пожелания бить надо. Тогда и кармический баланс мигом восстановится.
– Ну, давай, рискни здорвьицем, скажи хороший тост, – процедил Радик.
– Дорогой Степа, – Колян торжественно поднял кружку. – Хочу выпить за то, чтобы в любой ситуации тебе удавалось избежать двух вещей – ненависти к самому себе и безысходности. Для первого всегда найдется кто-нибудь более ненавистный, вроде Радика. А второе есть ни что иное, как галлюцинация. А если уж и галлюцинировать, то весело и ярко, чтобы потом не было мучительно жаль потраченных денег.
Все выпили.
– А я тебе, Степа, пожелаю всегда быть готовым к худшему, и даже в худшем случае уметь получать удовольствие, – сказал Павлик и, не дожидаясь, пока его об этом попросят, пояснил: – Худшее всегда случается, не сегодня – так завтра, не завтра, так через год. Все мы когда-нибудь останемся одни, больные, нищие и никому не нужные. Или богатые и знаменитые, здоровые и процветающие, но в окружении тех, кто не нужен нам самим. Что бы ты ни делал, наступает день, когда реальность наваливается на тебя всей своей тушей, подминает под себя, втыкает тебе в задницу свою узловатую корягу аж до гланд. Она мнет тебя своими потными лапами и издевательски дышит в твою щеку, а дыхание ее разит гнилью. Но если ты готов к этому, то вместо панических и, как обычно бывает, бесполезных попыток высвободиться, вместо этой унизительной суеты под тушей реальности ты сделаешь глубокий вдох, улыбнешься и скажешь – «Спасибо. Спасибо, что это произошло сегодня, а не вчера».
– И где же здесь удовольствие? – фыркнул Радик. – В безропотном смирении с корягой реальности в собственной заднице?
– Нет, – ответил Павлик. – В умении показать реальности, что все ее гадкие фокусы слишком дешевы и предсказуемы, чтобы лишить тебя самообладания. Оставаясь самим собой даже во власти, казалось бы, невыносимого унижения и нестерпимых мук, ты оставляешь победу за собой. Испуганное, сломленное, бестолково мечущееся существо на это не способно, потому что в нем уже нет того «я», за которым эта победа могла бы остаться.
Все выпили.
– Бррр, – Ира поежилась. – Какое жуткое пожелание.
– Компенсируй, – Павлик пожал плечами. – Пожелай чего-нибудь не жуткого.
– Степа, будь счастлив, – Ира улыбнулась. – Будь счастлив каждый день, который проводишь со мной. Каждую минуту, когда ты заботишься обо мне, каждый миг, когда ты меня холишь и лелеешь. Так как я и есть твое счастье, желаю тебе как можно больше себя во всех проявлениях.
– Ого, ничего себе, – Колян покачал головой. – Вот это заявочки.
– Спасибо, друзья, – я поднял кружку. – Я рад, что мы собрались здесь, и я благодарен вам за ваши пожелания. Потому что… приятно, что вы обо мне думаете.
– Пускай лихой наш «йес!»
Сорвался под «офкос»
На каждый хитрый «уай?»
Найдется свой «бикоз», – сказал Радик, и все выпили.
20
– Я тебе рассказывал, что в детстве мне нравилась девочка с хорового отделения, которую звали Ирой? – спросил я у Иры, когда посиделки в кафе закончились, и я отправился провожать ее.
– Рассказывал, что она с тобой играла, – ответила Ира. – И не прогоняла, и близко не подпускала.
– Странно, я совсем забыл о ней. Только вот сегодня отчего-то вспомнил.
– А как ты в позапрошлом году у нее на деньрожденной вечеринке напился, все обблевал, а потом тебя ее папа домой вез, помнишь?
– Такое что, вправду было? – удивился я.
– Было.
– Странно. Как я оказался на ее вечеринке?
– Вроде бы, ты просто позвонил поздравить ее с днем рождения. Слово за слово, она из разговора узнала, что у тебя теперь имеется девушка, то есть я. Приревновала, или еще что. Может быть, любопытно ей стало, в каком виде пребывает ее упущенная собственность, то есть ты. Вот и пригласила.
– А почему я напился до рвоты?
– Я думаю, потому что ты дурак и пить не умеешь, – Ира поцеловала меня в щеку. – А Ира наверняка решила, что ты свои страдания в вине топишь. Дескать, так тебе невыносимо больно смотреть на нее и понимать, что досталось тебе не такое сокровище, а какая-то друга девка, то есть, опять же, я. Может быть, я ошибаюсь, но своим появлением на празднике и нажиранием до потери пульса ты сделал ей лучший подарок на день рождения, о каком она могла мечтать.
– Странно все это, – пробормотал я. – И еще странно, что Вика не пришла сегодня за день моего рождения выпить.
– Вика? – переспросила Ира. – Кто это?
– Я тебе не рассказывал?
– Нет. Так кто же это?
– Так, никто, – ответил я. – Когда-то у меня была знакомая девочка по имени Вика, но она давно умерла.
– И ты считаешь странным, что она не явилась с того света, чтобы выпить пива по случаю дня твоего рождения? – Ира хмыкнула. – Похоже, Степа, ты опять перебрал. Когда же ты пить научишься?
– Я буду пить. Много-много, каждый день. Пройдет год, а может быть несколько лет или десятилетий, и я научусь, обязательно научусь.
– Дурак, – Ира рассмеялась и поцеловала меня. На этот раз в губы.
21
– Заждалась тебя, голубчик, – я вздрогнул и чуть не выронил ключи. В полутьме лестничной площадки на ступеньках сидела Вика.
– Неужели ты думал, что я оставлю тебя без подарка? – Вика подошла ко мне, и снова моя голова закружилась от ее поцелуя.
– Это лучший подарок на день рождения, о каком я мог мечтать, – сказал я, когда поцелуй закончился.
– Это был поцелуй, а не подарок, голубчик, – Вика протянула мне пакет, перетянутый ленточкой. – Вот это подарок.
Я развязал ленточку и открыл пакет. Из пакета на меня блестящими стеклянными глазами смотрело странное существо, морда которого была испещрена пятнами всех цветов радуги.