– Свой, Тагай! Свой! – прикрикнул старик на хмурого пса.
Показав огромные белоснежные зубы, кобель лениво зевнул. Не спеша развернулся на месте и, позвякивая толстой цепочкой, молча направился в просторную будку. Немного там повозился, улёгся и скоро затих.
Глеб боязливо направился к стоящей у сарая телеге. Вынул из неё полупустой синий «сидор» и, не мешкая, вернулся к крыльцу. Здесь возле ступеней глубоко вросла в землю широкая массивная лавка, срубленная из толстых осиновых плах. Такая древесина нескоро сгниёт.
Парень поставил рюкзак на плотную землю, утоптанную до каменной твёрдости, и легко опустился на сиденье скамейки. Устраиваясь, немного поёрзал на гладкой доске. С интересом повертел головой.
Прямо за домом располагался большой огород, на первый взгляд, довольно ухоженный. Высоких сорняков не заметно. В дальнем правом углу ровной площадки стояла небольшая деревенская банька, срубленная из толстых стволов.
За ней высилась огромная ель, поднявшаяся над всеми соседними кронами метров на десять-двенадцать. Глеб обратил вниманье на горизонтальную ветку, росшую возле самой вершины. Она была сломана и, скорее всего, это случилось очень давно.
В левом углу домового участка стояла простая, без искусов, уборная, сколоченная из старых досок. В центре потемневшей от времени двери виднелось небольшое окошко в форме сердечка. Видно, дед, когда-то давно постарался.
Судя по лёгкому шуму, долетавшему из соседней конюшни, старик всё ещё возился с уставшей гнедою лошадкой. Как-никак пробежала за день, не менее тридцати километров. Нужно её быстро распрячь, осмотреть, не потёрлась ли где? Дать сена, а так же воды.
Спустя пять минут, возница закончил работу. Вышел из сарая во двор и запер ворота на простую щеколду, срубленную из тёмного дерева. Взглянув на праздно сидящего гостя, он неспешно направился к дому. Молча поднялся с земли на крыльцо под узкой двускатною крышей, и, обернувшись назад, лёгким кивком позвал Глеба с собой.
Подошёл к прочной двери, ведущей внутрь крепкого добротного дома. Потянулся к стальному засову и вынул из пробоя обычную щепочку, заменявшую ему надёжный замок. Толкнул внутрь тяжёлую створку. Переступил через высокий порог и скрылся в тёмных сенях.
Подхватив со скамьи свой рюкзак, парень направился следом. Вошёл в неосвещенное помещение и увидел в противоположной стене яркий проём, ведущий вглубь просторного дома. Свет оттуда бил прямо в глаза. Рассмотреть, что находится перед ним парень не смог.
Помня, что в подобных местах обычно стоят бочки, бадьи и прочая крестьянская утварь, Глеб осторожно, стараясь не споткнуться о незнакомые вещи, пересёк небольшую прихожую.
Вошёл в открытую дверь и понял, что находится в кухне. Слева, возле порога стояли запылённые сапоги старика. Гость опустил рюкзак на пол, настеленный их широких досок. Скинул кроссовки и поставил их рядом с крестьянской обувкой хозяина.
Большую часть помещения занимала огромная русская печь, не очень давно беленая свежею известью. Всё здесь было на месте, внизу расположилось подпечье, с сухими дровами. Чуть выше, подшесток, с двумя чугунками. Над ним, глубокий шесток, в котором виднелась заслонка чёрного цвета. Сверху, уже на кирпичной трубе, вьюшка с задвижкой.
Боковая стена массивной конструкции упиралась в дощатую перегородку и, по всей видимости, выходила в соседнюю комнату. Слева находился продолговатый кухонный стол, покрытый старой клеёнкой с совершенно стёртым рисунком. Тут же разместились четыре простых табурета, изготовленных каким-то народным умельцем.
Несколько деревянных кадушек и разномастные вёдра, стояли вдоль длинной стены свободной от какой-либо мебели. Почти все они были накрыты разными крышками, как деревянными, так и жестяными. Над ними висела широкая полка с разнообразной кухонной посудой.
Небольшое, оконце выходило на пустынную улицу тихой деревни. Филёнчатая дверь рядом с печью вела в жилые горницы дома. Глеб услышал, что старик возится за тонкой перегородкой. Никого не стесняясь, прошёл прямо туда и оказался в большой светлой комнате. Стены помещения были совершенно пусты.
Только на противоположной от двери поверхности висела простая деревянная рамка. За запылённым, давно не мытым стеклом, виднелись десятки фотографических карточек различных размеров. Все они оказались чёрно-белой расцветки и сильно пожелтели от долгого времени.
Взглянув на древние снимки, Глеб сразу узнал хозяина дома, снятого в различные годы его продолжительной жизни. Почти везде рядом с мужчиной стояла какая-то женщина явно вогульского типа. Скорее всего, она являлась женой старика.
С середины дощатого потолка свисала электролампочка без абажура. Светильник крепился к витому серому проводу в оплётке из ниток. Он шёл по стене по маленьким фарфоровым изоляторам, размером с фалангу среднего пальца руки.
В переднем, «красном» углу, вместо православных икон, темнела круглая тарелка старинного радиорепродуктора. Нечто похожее, Глеб в видел в кино, про далёкие послевоенные годы. Тогда подобная вещь имелась почти у всех граждан советской страны.
Под чёрным устройством радиосвязи стояла большая и очень высокая двуспальная койка. Такое произведенье искусства Глеб видел лишь один только раз в своей жизни. В тот год, когда он впервые приезд к бабушке с дедушкой. Потом, мода на подобные инсталляции куда-то ушла и все стали относиться к спальному ложу значительно проще.
В этом доме всё осталось в том состоянии, как было принято в пятидесятых годах двадцатого века. То есть, имелась стальная кровать с высокими спинками, украшенными блестящими бляшками, стержнями и мелкими шариками.
Сама постель представляла собою пару ватных матрацев, на которых находилась перина толщиною в полметра. Сверху белело покрывало с богатым подзором. То есть, с широкой вышивною каймой, идущей понизу.
На покрывале лежало несколько маленьких думок, с вышитыми вручную котятами, щенками и птичками, неведомых никаким орнитологам. В изголовье высилась пирамида, сложенная из разновеликих подушек и укрытая тонкой накидкой из прозрачного тюля.
Над «шикарным» вычурным ложем висела, поблекшая от долгого времени, большая клеёнка. На ней виднелось горное озеро с тремя лебедями. За небольшим водоёмом темнел очень маленький, похоже, трёхкомнатный, готический замок с зубчатыми башнями и острыми шпилями.
На переднем плане «ковра» устроился Рыцарь с лихими усами времён позапрошлого века. Он щеголял ярко блестящими латами и красною розой в руке. Воин стоял на левом колене. Смотрел на дорогую избранницу, которая находилась поблизости, и протягивал ей крупный цветок. Принцесса была с такой тонкой талией, которая может встретиться только у игрушечной куклы по имени «Барби».
Неведомый народный художник нарисовал эту картину такими ядовито-кричащими красками, что даже минувшие десятилетия не смогли с ними что-либо сделать. Их невообразимо неестественный цвет нельзя было ничем приглушить. Даже серая пыль и та не справлялась с такою задачей.
Почему-то у Глеба создалось впечатление, что эту кровать не разбирали уже очень давно. Он вновь посмотрел на рамку с чёрно-белыми фото. В этот раз ему бросилось в глаза нечто совершенно другое.
Вернее сказать, он разглядел самую большую, и судя по чёткости линий, сравнительно новую карточку. На ней парень увидел хозяина дома, стоящего возле открытого гроба. В не крашенной домовине лежала пожилая усопшая женщина, видимо жена Латимира Серковича.
Пока Глеб вертел головой, старик стоял на коленях возле большого ларя, притулившегося возле фундаментального ложа. Наконец, он закончил возиться в глубине сундука. Что-то потянул на себя и вытащил наружу увесистый свёрток, покрытый кусочками ткани разного рисунка и цвета.
Развернув стёганое одеяло, он небрежно бросил на его большой половик, расстеленный вдоль помпезной кровати. Глеб с удивленьем увидел, что коврик был связан из разноцветных лоскутьев, скрученных в небольшие верёвочки.
– Будешь спать здесь, в этой комнате, – бросил гостю хозяин: – а я, как всегда, лягу на кухне. – чуть слышно кряхтя, он тяжёло поднялся с колен. Глеб услышал отчётливый хруст изношенных суставов мужчины.
– Спасибо. – откликнулся парень.
– А сейчас пошли ужинать. – старик вышел в сени и тут же вернулся. В руках он держал долгополый овчинный тулуп: – Укроешься, если замёрзнешь. – он бросил потёртую шубу рядом с большим одеялом. Отправился в кухню и загремел там какой-то посудой.
Гость двинулся следом.
– Рукомойник и всё остальное, на улице. – на ходу объяснил Латимир Серкович.
Благодарно кивнув, Глеб вышел из дома и остановился у двери. Солнце уже скрылось за высокими кронами леса. Ранние сумерки заполнили двор. Тагай тихо сидел в своей будке и не высовывал носа наружу. Наверно считал, что нет здесь ничего интересного.
Какое-то время парень стоял неподвижно и, наконец, с большой неохотой пересилил свой страх перед огромной собакой. Тихо спустился по скрипучим деревянным ступеням и боком прокрался мимо жилища Тагая.
Показывая, что он вовсе не дремлет, зверь громко, протяжно зевнул. Тихонечко рыкнул, но вылезать наружу всё же не стал. Видимо помнил, что сказал ему старый хозяин. Мол, этот парень свой человек. Пусть себе ходит спокойно.
Двигаясь по узкой тропинке, Глеб прошёл вглубь огорода. Навестил дощатый нужник, ничем не отличавшийся от подобных строений, разбросанных по просторам страны. Быстро закончил с кое-какими делами и вернулся назад.
Взглянул на просторный сарай и увидел на стенке строения то, что искал. Это был старый жестяной умывальник со штоком, украшенным снизу кругленькой пипочкой. Рядом была приколочена пустая консервная банка, в которой лежал кусок тёмного дешёвого мыла.
Гость вымыл руки и с наслажденьем умылся. Полотенца рядом с рукомойником не он не нашёл. Поэтому, просто стряхнул воду с лица и ладоней и двинулся в дом, как есть, с мокрой кожей. Мол, чай на улице лето, само скоро высохнет.
Когда он появился на кухне, старик уже собрал поздний ужин. Парень не ел с раннего утра и проголодался, как турист после дневного похода. К его сожалению угощение оказалось на удивление скудным. На большой глубокой тарелке лежало с десяток картошек, сваренных в чугунке прямо в «мундире».
Здесь же стояла миска с зелёным перистым луком и пятью огурцами толщиною в три пальца. Видно, всё было сорвано со своего огорода. Рядом располагалась краюха ржаного подо́вого хлеба, и мелкое блюдце с сероватой каменной солью.
Украшала кухонный стол трехлитровая стеклянная банка с тёмно-красной вспененной жидкостью. В ней Глеб как-то сразу узнал простую самодельную бражку из лесной духовитой малины.
Разлив напиток по старинным гранёным стаканам, хозяин позвал гостя к столу: – Садись, ужинать будем. – не глядя на парня, он равнодушно добавил: – Жены у меня давно уже нет. Так что, не обессудь, разносолами угостить не могу.
Ждать пока гость сядет за стол, старик тоже не стал. Отрезал от каравая два толстых ломтя чёрного хлеба и один положил перед с Глебом. Второй устроил возле себя. Взял с блюда варёный картофель и принялся чистить от кожуры. Заскорузлые пальцы мужчины неожиданно быстро и ловко справились с трудной задачей. Вот что значит, многолетняя практика.
Старик осмотрел корнеплод, отдающий небольшой синевой. Обмакнул в крупную соль. Откусил от него, затем от длинной краюхи, и принялся мерно жевать. Огурцы, лук и бражку он тоже не оставлял без внимания.
Глядя как, хозяин уплетает домашние яства, Глеб сразу почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Парень не стал ждать ещё одного приглашения. Сел на табурет, и накинулся на простую еду деревенского жителя.
Покончив с незатейливым ужином, Латимир Серкович, довольно улыбнулся в усы и сказал: – Со стола я всё сам уберу, а ты иди и ложись. Завтра я тебя подниму на заре.
Поблагодарив за немудрёную, но сытную пищу, Глеб тотчас поднялся. Взял табурет и задвинул на место, под большую столешницу. Подошёл к деревянной двери, ведущей в просторную горницу. Незнамо зачем, подхватил рюкзак, стоящий рядом с уличной обувью, и отправился спать.
Тяжёлое одеяло оказалось с ватной начинкой. Оно было настолько большим, что парень сложил его вдвое в длину. Подвернул один край так, чтобы было чуть выше в изголовье постели. Не раздеваясь, повалился на мягкое ложе и укрылся старым тулупом.
Лишь растянувшись на гудящей спине, он понял, как сильно измучился за сегодняшний день. Глеб вяло подумал: – «Видно, сказалось бесславное изгнанье из лагеря».
Как писали в старых романах, парень смежил усталые очи, и мгновенно провалился в беспросветную тьму.
На’га
Проснулся Глеб от того, что почувствовал, как его сильно теребят за плечо. Он едва разлепил тяжёлые веки. С огромным трудом сфокусировал взгляд и с негодованьем зыркнул, кто же это не дает ему спать?
В комнате было очень темно. Лишь прямоугольники окон слабо серели на фоне чёрных брёвен стены. Парень протёр руками глаза и только тут разглядел старика. Хозяин дома стоял перед ним на коленях и продолжал трясти гостя за плечи.
– Что случилось? – хрипло, со сна, спросил обеспокоенный Глеб.
– Вставай-ка милок, тебя ждёт Великая На’га.
– Какая такая ногá? – пробурчал не вовремя разбуженный парень.
– Сам всё скоро увидишь. – ответил старик. Отпустил плечо недовольного гостя и строго добавил: – Собирайся милок поскорее, она очень не любит, когда к ней поздно приходят. Ещё, чего доброго, сильно рассердиться.
Глеб уже хотел отмахнуться от ветхого деда. Повернуться на левую сторону и продолжить внезапно прерванный сон. К счастью, он вовремя вспомнил, что старик обещал утром довезти его до Трёхреченска.
Поэтому, он не стал перечить суровому хозяину дома. Прикрыл глаза веками и, на ощупь, кряхтя, стал подниматься с постели. Спал он, не раздеваясь. Так что, время на облачение ему сейчас не понадобилось.
Громко зевая, парень подхватил рюкзак за широкие лямки и, волоча его по полу, поплёлся на кухню. Обулся в кроссовки и только потом, вдруг заметил, что вогула в помещении нет. Пожал плечами, помотал головой и вышел наружу.
Старик стоял возле двери и нетерпеливо топтался на месте, словно конь, застоявшийся в тесной конюшне: – Рюкзак оставь в доме. – приказал он непререкаемым тоном и сурово добавил: – Потом его заберёшь.
Вернувшись в тёмные сени, Глеб поставил «Ермака Тимофеича» рядом с порогом и, споткнувшись о высокий порог, вышел наружу. Пока хозяин захлопывал дверь. Пока вставлял щепочку в проушину вместо замка, гость зябко поёжился от предрассветной прохлады. Открыл пошире глаза и повертел головой.
К своему удивлению, парень не увидел вокруг ни одного огонька, горевшего в окнах деревни. Только большой диск полной серебристой луны одиноко мерцал в вышине.
Мертвенный свет падал на совершенно безлюдную местность, которая была укрыта тонким слоем тумана. Лёгкая дымка серела в отблесках тусклых лучей ночного светила, и походила на одеяло, накинутое на поверхность земли.
Всё небо заливала плотная чёрная краска, и лишь с левой стороны горизонта начинало немного светлеть. Не было слышно ни переклички молодых петухов, ни отрывистого собачьего лая.
– То ли, сейчас очень рано и петухи ещё спят? То ли, у них даже куры несут службу молчком? – сказал тихо гость. Протяжно зевнул и добавил: – Наподобие их суровых собак, похожих на огромных волков.
Старик спустился с крыльца, но направился не к широким воротам, как представлял себе Глеб, а в противоположную сторону, прямиком к огороду. Парень не стал задумываться над поведением пожилого мужчины и поспешил следом за ним.
Они прошли мимо тёмной дощатой уборной. Сделали пару шагов и упёрлись в забор из жердей. В высокой ограде находилась калитка, сколоченная из старых досок. За ней виднелся узкий проход, ведущий вглубь чёрного леса. Проводник открыл щелястую створку и без сомнений устремился вперёд. Стараясь не отстать от хозяина, гость рванулся за ним.