Кивнув, Ксенька спрыгнула с дивана.
Проводив глазами ее узкую фигуру, Ганцев подумал, что сам не знает, почему ему так хорошо с девчонкой.
С позиции телесных достоинств о ней не стоило говорить. Одна молочная железа Маргариты перевешивала все, что было – и чего не было – у Ксеньки.
Происходящее не укладывалось в понимание, но иначе идти не могло.
– Вам сколько сахару класть, дядя Слава? – донесся из кухни звонкий Ксенькин голос. – Одну ложку, две или три?
– Вообще без сахара. Побольше кофе, поменьше воды.
Лапсик доумывался, мягко перепрыгнул на диван, улегся серой шапкой у его плеча и замурчал. Он помнил гостя и принимал за своего.
– А большую порцию?
– Среднюю.
Почесав коту крутой лобик, Ганцев подбил подушку: пить кофе лежа было опасно.
– Дядя Слава, а я хочу татуировку сделать, – сообщила Ксенька, вернувшись и подав белую чашку на цветастом блюдечке.
– Какую? – спросил он, вдохнув приятный аромат. – Звезды вокруг сосков?
– Нет, не на титьках. Вот тут.
Девчонка похлопала себя ниже живота, который у нее был не выпуклым, а почти вогнутым.
– Зачем?
– Просто так, – ответила она и села на край дивана.
Линия Ксенькиной спины казалась детской. Чуть ниже поясницы еще не прошел темный рубчатый след от резинки. Ганцев не помнил, когда и как она снимала трусики.
– Сейчас это тебя прикалывает, понимаю, – сказал он, сделав маленький глоток. – А вырастешь, что будешь делать? Сама ведь говорила, что жизнь летит быстро.
– Сведу. Или сделаю совсем низко, на самом надписии. Потом отращу волосы, станет не видно.
Она знала ответы на все вопросы, в этом была прерогатива юности.
– А что нарисуешь? – поинтересовался он, выпив полчашки. – Розочку или паука? Или нарастающую луну?
– Ничего не нарисую. Просто напишу: «I love you».
– Круто, – согласился Ганцев. – И кого же ты любишь?
– Вас, дядя Слава.
Кот перетек к нему на колени и замурлыкал еще громче.
– Ксенька… – он вздохнул. – Ты хоть понимаешь, что говоришь? Ты когда-нибудь любила?
– Не знаю, – она беззаботно повела тонкими плечами. – Как-то не задумывалась. Сейчас кажется, что люблю вас.
– Именно что кажется, – Ганцев вздохнул еще раз, приподнялся, поставил пустую чашку на стол-тумбу.
– А вы?
– Что – «я»?
– Вы кого-нибудь любили, кроме тети Риты?
Вскользь брошенный вопрос взмутил осадок.
В отношении Маргариты он чем дольше жил, тем сильнее понимал, что их союз основан на надежном товариществе, а не на любви.
Любовь – ураганная и сметающая под откос все мысли – у него была с первой женой, Наташей. Но они были столь молоды, что не могли контролировать чувства и подстраиваться друг под друга, поэтому разбежались раньше, чем поумнели.
Вспоминать те времена Ганцев не любил. Память ожидавшегося, но не состоявшегося саднила, как белая царапина на красном кузове «Хаммера».
Но безбашенная девчонка за два дня завладела не только телом, но и душой, поэтому он помолчал и все-таки ответил:
– Любил. Мою первую жену. Но это было так давно, что уже как бы не правда. И не здесь, в Москве.
– В Москве?! А что вы там делали? – воскликнула Ксенька так громко, что Лапсик прянул острыми ушами.
– Женился после того, как учился.
– Вы учились в Москве, дядя Слава?
Плеер под телевизором щелкнул и загудел.
На дисплее вместо времени побежали текущие секунды. Виктор Войтович что-то поставил на таймерную запись.
– В Москве, Ксеня, в Москве…
Ганцев испустил еще один вздох.
Вздыхал он сегодня бесконечно; ненужная связь с Ксенькой развинтила шлюзы, о которых прежде не подозревалось.
– А где, дядя Слава? В каком институте?
– В Бауманском училище.
– В училище?! А я думала, вы учились в университете. Мама экономист, работает в «Горавтотрансе»…
– Знаю, Ксеня, знаю, – перебил он. – Все, что касается твоей мамы, мне известно.
– Я не о том. Знаю, что знаете. Мама один год типа ушла с работы, преподавала в училище… ну, то есть в колледже экономики и бухучета. Так вот, она говорила, что это – отстой.
– Колледж и есть отстой, кто бы спорил, – согласился Ганцев. – Просто институт так называется, по традиции – «Московское высшее техническое училище», еще с царских времен. В советские добавили «имени Баумана». На самом деле в СССР были три главных прикладных института: МВТУ, МФТИ и ленинградский Политех. Сейчас, конечно, все ушло в ноль, как и везде.
– Понятно, – сказала девчонка и опрокинулась на диван.
Не дождавшись внимания, Лапсик спрыгнул с дивана и принялся демонстративно драть ковер, косясь прозрачным бледно-желтым глазом.
– Я тебе счас подеру! – прикрикнула Ксенька. – Башку отверну! Иди к своей когтеточке.
– Миу, – сказал кот.
– Иди-иди отсюда и не мяучь, – повторила она. – Хуже будет.
Обиженно муркнув, Лапсик удалился.
Через полминуты из кухни долетел грохот чего-то упавшего.
Жизнь продолжалась, для кота происходящее на диване было в порядке вещей.
– Дядя Слава!
– Да, Ксеня, – не сразу отозвался Ганцев. – Слушаю.
Ему до сих пор было так хорошо, что не хотелось разговаривать.
– Хотите, скажу?
– Скажи, – позволил он. – Что именно?
– Знаете, почему я так на вас напрыгнула?
– Когда – сегодня?
– Нет, позавчера.
Она поерзала, придвинулась вплотную.
Ганцева обдало таким теплом, какого он не получал ни от одной из жен, не говоря про любовниц.
– В общем, дядя Слава, как-то раз я прочитала одну книжку.
– Как называется?
– Не знаю. Она была без обложек, и начала не было и конца, все насмерть оторвано, но там что-то говорилось про маленького лорда.
– Наверное, маленького принца?
– Нет, дядя Слава, о чем вы говорите. «Маленького принца» я сто раз читала – раньше нравилось, теперь поняла, что он сентиментальный придурок, вроде Артемия. Лорд, именно лорд.
– И что ты прочитала про лорда?
– Да в общем ничего. Там было слишком много чисто для взрослых, типа восемнадцать плюс, нашла у предков в шкафу. Они поняли, что я читаю – спрятали или даже выбросили. Но неважно.
– А что важно?
Как ни странно, в девчонке послойно открывались глубины, которых он не предвидел.
– Там была одна глава, ее я успела прочитать.
– Какая? О чем?
– Герой был парень. Вроде меня или еще младше. Не помню уже, то ли швед, то ли чех. И вот однажды он полетел на самолете. В первый раз в жизни. И от впечатлений чуть ну умер от страха.
– Какая ерунда, – невольно возразил Ганцев. – Умереть от страха в самолете, пусть даже в первый раз!
– Дядя Слава, я не сказала. Книжка про прошлый век, про самое начало. Самолеты были деревянные этажерки, каждый раз как последний.
– Тогда понятно, – согласился он. – И что дальше? Этот пацан вернулся домой и сменил штанишки?
– Нет. От полноты чувств изнасиловал тетку, которая была старше на двадцать лет.
Ганцев покачал головой.
– Так и я то же самое. Когда порулила вашим джипом, перессалась так, что потом взяла и вас изнасиловала.
– Ну насчет того, кто кого изнасиловал… Это большой вопрос, не будем уточнять, чтобы я не краснел.
– Не вопрос, – возразила Ксенька. – В таких делах все зависит от женщины, уж я-то знаю.
Ответить было нечем.
Подумав, он сказал:
– Насчет джипа… Хочешь, сейчас поедем, покатаемся. Сядешь за руль, проедешь, чтобы больше не… бояться?
– Куда я поеду, – взрослым голосом сказала она. – У меня и прав нет.
– Это ерунда, – Ганцев махнул рукой. – Поедем на вертолетку, там катаются все, кто еще не имеет прав.
«Вертолеткой» назывался участок, примыкающий к областному ожоговому центру. Когда в 89-м году произошла необъяснимая катастрофа двух встречных пассажирских поездов в Улу-Теляке, раненых доставляли в их город как ближайший. Для посадки вертолетов – армейских «Ми-8», поскольку у санавиации истощилась материальная база – за несколько часов была расчищена, снивелирована и заасфальтирована площадь размером в городской квартал. Те времена канули в Лету, вертолеты списались по ресурсу, но идеальная «вертолетная площадка» стала излюбленным местом тренировок в автовождении.
В последние годы пошли слухи, что это место – бесполезное с коммерческой точки зрения – застроят точечными высотками. Но пока там было просторно и оставалась возможность порулить.
– Потом поедем в какой-нибудь ресторан… хоть в «Охоту», там всегда есть жаркое из кальмаров. Пообедаем или поужинаем, отметим…
Он сделал паузу.
–…Сама понимаешь, что.
– А вам не нужно на работу?
– Ксеня, моя работа – это не та работа, что у твоего папы. Не я работаю, а на меня работают. Могу вообще не появляться, руководить по телефону. Так поедем?
– Ресторан и все прочее оставим на потом, дядя Слава, у нас все впереди. А сегодня…
Ксенька помолчала, нежно гладя пальцами его грудь.
–…Сегодня давайте чуть-чуть отдохните и повторим еще раз.
– Для закрепления отношений? – с невольной усмешкой уточнил Ганцев.
– Ну типа того.
– Я согласен, – ответил он.
– Хорошо. Вы полежите пока, а я пойду немножко умоюсь.
– Иди. Но сначала дай я поцелую твою грудь.
– Было бы что целовать.
– Ты ничего не понимаешь в женской груди, – возразил он.
– Если бы у меня была такая грудь, как у тети Риты…
– Ты ничего не понимаешь, Ксеня, – повторил Ганцев. – Все, что сейчас между нами происходит – это… у меня нет цензурных слов.
Сосок был темным и круглым, как шляпка единственного на весь лес подберезовика, найденного позавчера – в прошлой жизни, еще не освещенной этой девчонкой, в которой сосредоточился весь ее смысл.
5
– Ксенька…
Ганцев помолчал, раздумывая, стоит ли озвучивать мысли.
– Мы с тобой совершаем чудовищную ошибку. Ты маленькая и глупая, а я старый дурак. Я не знаю, как теперь буду приходить к вам в гости. И как ты будешь смотреть в глаза тете Рите.
Ксенька ничего не сказала.
– Возврата нет, это ясно. И не ясно, можно ли было иначе. Но последствия необратимы.
– Я не собираюсь смотреть в глаза тете Рите, – твердо ответила она. – Но даже если бы и посмотрела… Какая разница. Тетя Рита вас не любит.
– Что ты сказала? – уточнил Ганцев, ощущая легкие Ксенькины плечи на своей руке.
– Что слышали. Тетя Рита вас не любит, живет с вами только потому, что ей удобно.
– Это не так, – возразил он. – Совсем не так. Ты видишь то, что есть на данный момент. А так было не всегда. Да, сейчас я успешен и надежен – но поверь, начиналось все иначе. Я создал свой бизнес практически с нуля, не имел родительских капиталов. И без поддержки тети Риты я бы не поднялся, утух в начале. Даже сейчас не могу представить, что бы без нее делал. Тетя Рита надежная, как «Фердинанд».
– А кто такой Фердинанд?
– Не кто, а что. Немецкая самоходка времен второй мировой войны. На самом деле «Элефант», просто у нас ее звали по-другому. Мощная, быстрая, уверенная и умная. Стоит в укрытии, потом высунется, вдарит из пушки «88» – никому мало не покажется!
– И тетя Рита на нее похожа?
– Полная копия.
– И все равно она вас не любит, – упорствовала девчонка. – И вам изменяет.
– Откуда ты знаешь? – невольно спросил Ганцев. – Ты держала свечку?
– Ничего я не держала. Ни свечку, ни печку. Просто мама и тетя Рита подруги не разлей вода. Всё знают, всё обсуждают, всё делают для друг друга. Я слышала, тетя Рита говорила маме: «прикрой меня, если что». У меня память железная. Вам что, сказать, сколько раз это было, когда летом, когда зимой?
Ганцев вспомнил, что жена в самом деле иногда не ночевала дома, ссылаясь на школьную подругу без объяснения причин.
Ксеньке он поверил, ей не было причин врать.
Но нерадостное знание ничего не меняло.
Он не имел права укорять жену, лежа в постели с девчонкой.
Да и вообще, с Маргаритой они давно спали под разными одеялами.
Она имела право на полноценную чувственную жизнь.
– Вы совсем не ревнуете тетю Риту, дядя Слава? – поинтересовалась Ксенька.
– Об этом говорить не будем. Мы вместе столько лет, что теперь друзья, неразделимые по жизни. Всем известно, что человек существо полигамное. И, кроме того…
– Она вас не любит, а я люблю, – перебила она.
– Ксеня, не говори о том, чего еще не понимаешь.
– А что – кроме?
– Сейчас я с тобой, а не с ней.
– Это радует, дядя Слава, и еще вы неправы в отношении моей мамы.
– В чем я не прав, Ксенька?
Кот не появлялся: видимо, успокоился и снова улегся за аспарагус – они лежали вдвоем, сплетясь телами.
– Ну ясное дело, неправ. Я имею интимное дело с ее дочерью, чего делать нельзя.
– Не в этом. В том, что она всю жизнь от вас без ума, а вы не делаете ни шага ей навстречу.
– Вот тут ты говоришь ерунду, Ксеня, – возразил Ганцев, вспомнив язвительные реплики Эллы. – Твоя мама меня терпеть не может, ни одного слова без яда.
– Вы не понимаете, дядя Слава, – ответила девчонка. – Вы мужчина и смотрите по-своему. А я женщина и все вижу со стороны. Мама бесится потому, что вы смотрите на ее коленки и больше ничего не делаете. Вот и дерзит вам, как школьница.
– Как школьница, – повторил он, пораженный новым знанием.
– Ну да. Хуже школьницы на самом деле. Даже я не держу… не дерзю… ну, в общем, не говорю такие дерзости своим парням.
– Ну ты, Ксенька, черт бы тебя взял. Ты как-то слишком глубоко зришь в корень.
– А то. Я давно поняла, что мама вам нравится как женщина. Так какого фига вы столько лет держитесь?
– Ксеня…
Ганцев вздохнул.
– Тебе рассказать все честно?
– Конечно честно, – она переместила ногу, лежащую поперек его живота. – Разве между нами сейчас может быть что-то нечестно?
– Если честно… – он помолчал. – Это было до твоего рождения, тебя еще не было в проекте.
– Верится с трудом, но поверю.
– Мы уже жили с тетей Ритой. Твоя мама с твоим папой стали бывать у нас в гостях. Не помню почему, но твоя мама всегда приходила в брюках. То в черных, то в серых. Но в один прекрасный день появилась в платье.
– В платье?
– Да. И в черных колготках.
– И?
– И я понял, что…
Ксенькина крошечная грудь смотрела укоризненно.
–…Что только евнух мог не возжелать твою маму, прости.
– А вы не евнух, дядя Слава, сегодня я это поняла уже два раза.
– Точно так.
– Но дядя Слава, неужели тогда у вас не было реальных мыслей? Типа я семьянин, но ни от кого ничего не убудет, если?
– Именно так, Ксеня. Такие мысли были. И скажу тебе, тоже честно… с тетей Ритой у нас никогда не было ни страсти, ни огня. Спокойные отношения со всеми допусками.
– Так в чем же дело, дядя Слава?
– В том, что твоя мама к тому моменту уже была женой моего друга, твоего будущего папы.
– Дядя Слава, простите, но какой вы все-таки дурачок! – воскликнула девчонка.
– Почему? – спросил он.
– Потому что мой папа вам не друг.
– Как… не друг?
Высказывания били лопатой по затылку.
– Почему не друг?
– Потому что. Вы простите, дядя Слава, но раз уж зашло по истине…
– Зашло как зашло. Так что ты хочешь сказать?
– То, что мой папа совсем не такой, как вы думаете. Он хитрый, как камбала.
– Камбала? – удивился Ганцев. – Разве она хитрая? Камбала плоская, хитрая – лиса.
– Лиса тоже хитрая, но по-другому. Она кого-то ловит. А камбала просто приспосабливается. Я в инете читала статью. Положили ее на песок – становится как песок. Положили на шахматную доску – становится клетчатой. Так вот и мой папа такой.
– Да брось ты, Ксенька! – он потрепал ее по плечу. – Твой папа хитрый! Какой он хитрый?! Извини за прямоту…
Перед глазами чернел «Магнат», спаренный с CD-проигрывателем дизайна «суперслим».
– Все его приспособленчество – это слушать Аркашу Северного на технике класса «hi-end».
– Дядя Слава, я вас умоляю… – Ксенька вздохнула. – Мой папа такой приспособленец, какой вам и не снился.
– В каком смысле?