– Ничуть не бывало. Я лишь хотел подчеркнуть в вас этот настрой на стремление к совершенству. – И вот спрашивается, где и в каких местах так себя оправдывать поднаторел Тёзка. Хотя Клава догадывается – там, где много свободных женских ушек, готовых всякую глупость в свой адрес слушать, и если ты им угодишь, то и быть послушными.
– Ну и ловкач же ты. – Придавливая собой Тёзку на кресле, Клава никогда не отводила от него своего внимательного взгляда, от которого ничего не пройдёт мимо и даже самое ничтожное сомнение в глазах Тёзки будет уловлено, и на его счёт немедленно последуют выводы. – Значит я толстая. А вернее отъевшаяся. И можешь даже не оправдываться, я всё по твоим глазам видела.
– На, получай! – поставив кресло лицом к стенке, Клава победно резюмирует такой свой ответ Тёзке. Чего, конечно, недостаточно, чтобы пропорционально ответить ему за то всё, что он сделал и сейчас своим отсутствием делает в отношении душевного и сердечного спокойствия Клавы. И Клаве до нестерпения сейчас хочется посмотреть в глаза этому негодяю, который так её уже замучил. И она бросается в сторону комода, на котором стоят их совместные фотографии в специальных рамочках. Здесь она хватает самую ей нравящуюся рамочку с фотографией, и, конечно, её не устраивает смотреть на такого счастливого и улыбчивого Тёзку через стекло рамки. Оно хоть и немного, а всё равно искажает фотографию.
И Клава, немного сумбурно и дёргано раскрывает рамку, сразу же отброшенную в сторону, и вынимает оттуда их совместную фотографию. После чего она чуть ли не упирается в неё взглядом, и…Берёт и разрывает на части фотографию по только ею виденному расколу между ними. – Видеть тебя, подлец, больше нет моих сил! – разъярённо, от сердца выплёскивает из себя всё это Клава и, разорвав вначале эту фото связь между собой и Тёзкой, затем берётся за самого него. И здесь ему нет никакой пощады. На самые мелкие кусочки рвётся та часть фотографии, где он запечатлён.
Когда же с этим делом вроде как разобрались, Клава со вздохом усталости падает на своё кресло и, вытянув ноги, начинает остывать. После же того, как она слегка успокаивается, несмотря на присутствие других рамок с фотографиями на комоде, с которых на неё смотрит такая счастливая пара, – и кажется он в меня в тот момент на самом деле был влюблён, от себя добавила Клава, – и уже с более рациональной позиции подходит к рассмотрению Тёзки и всего того, что он тут натворил.
Где к ней неожиданно вдруг пришло иное понимание случившегося с ней, а уж затем с Тёзкой (тут причинно-следственная связь не всегда работает в такой, всем известной последовательности, и эмоции всегда вносят свои коррективы в эту логическую цепочку: вначале были чувства, а затем всё остальное, вот как-то так). И Клаве со всей неожиданностью вдруг решилось, что за этим поступком Тёзки стояла его преднамеренность.
Это она только в самом начале, действуя на нервах и руководствуясь эмоциями, по другому и не могла подумать, посчитав, что системная безалаберность и безответственность возведённая в квадрат Тёзки, стало той самой причиной, которая в итоге и привела её в этот ступор мыслей. Тогда как она только сейчас, наконец-то, всё до поняла и додумалась, что на самом деле произошло с Тёзкой.
– Его исчезновение стало следствием его преднамеренных действий, связанных…Нет, его кто-то на это надоумил. Сам он по личной инициативе, без того, чтобы кто-то его так в мою сторону настроил, перенастроив в свою, никогда бы не решился и себе не позволил так сделать. Он хоть и негодяй, но он не способен на подлость. Если…– Клава, явно находясь в расстройстве чувств и растерянности, не смогла точно определить свою позицию по отношению к Тёзке, бросаясь в свои противоречия, то в одну, то в другую крайность.
И, видимо, в один из моментов, озлобление в ней пересилило всё остальное, и она, обратившись в недалёкое по времени памятливое прошлое, начала в негативном ключе видеть то, что ранее у неё нисколько не вызывало вопросов, и даже ей всегда нравилось вспоминать.
– Так вот он почему в последнее время так себя без спорно, и вызывающе только одни хорошие и радостные эмоции вёл, во всём со мной так мило соглашаясь. – Клава от таких своих, умопомрачающих такие светлые воспоминания, прямо страдает и с болью за сердце хватается. И хотя она на всех этих новых выводах сама же настаивает, рассерженно по-иному интерпретируя все эти прошлые события, всё же она до конца во всё это не верит и не может себя убедить в том, что всё так было лицемерно плохо. И для того чтобы себя подтолкнуть к этому негативному убеждению, Клаве приходиться выдавливать из себя больше горечи и обиды.
– Да и вообще в последнее время, – это поначалу мы немножко притирались друг к другу, – Клава на этом месте оговоркой не удержалась от того, чтобы не припомнить некоторые эпизоды первых шагов своей совместной жизни, где они с Тёзкой по чём свет себя корили за такую свою поспешность в деле связывания своей жизни с этой негодной девчонкой (сопляком, и дальше со своими изменениями по тексту), которая к тому же ввела меня в глубокое заблуждения, которое мне может стоить в итоге гастритом, а может и всей язвой желудка, указав в своём брачном резюме, что она прекрасно готовит.
– Ах, вот оно как! – чуть не задохнувшись от переполнившего её возмущения, еле продохнула из себя слова Клава. – Ну раз такое дело, и мы всё-таки решились ничего не скрывать друг от друга, и говорить начистоту, – и выходит, что вы всё это от меня всё это время утаивали и не были честны, жестокий и бесчестный человек, – то я тогда всем своим сердцем вас слушаю. – И вот зачем прикладывать на этих словах руку к своей груди, от которой и глаз теперь не отвести, так она за Тёзку и за их отношения волнуется лёгкими вздохами и перекатами. И если бы не эта манипуляция Тёзкиным сознанием, то он бы был способен на большее в своём ответе. А так его только и хватило, как примиряюще сказать:
– Вот же ты злопамятливая.
– То, что я о вас всё помню, не так называется. – Говорит Клава. – Это не злопамятливость, а забота о вашем благополучии.
– Ну тогда напомните мне, отчего у меня в ушах сильно чешется. – А вот это уже новый вызов со стороны Тёзки. На который Клава бы ему сейчас же ответила, как следует, если бы он не предупредил это её желание своим дополнением. – А лучше я сам тебе напомню шепотом в твои ушки. – И у Клавы и сейчас в её покрасневших ушах стало щекотно-щекотно, что она не смогла удержаться и не потеребить их руками.
– М-да. – Рассеянным взглядом посмотрев в никуда, вздохнула с памятливым сожалением Клава. – И вообще ни тени облачка не было в последнее время на горизонте наших будней. – А затем с горечью добавила. – И чем это не доказательство его злонамеренности. Хотел негодник, себя идеалом выставить, перед тем как бросить меня. – Уже со смещением в сторону эмоций, вознегодовала Клава, и вдруг, это её: Стоп!
– А может он приходил, когда я… – Клава прямо осела в себя, потрясённая пришедшей в голову догадкой, и онемев на мгновение в лице и мыслях, засела с открытым ртом, в который залетай мухам, не хочу. Так она непоколебима сидит пару тройку мгновений отсчёта тикающего в груди сердца и выходит из этого своего положения уже ставшим для неё нормой с некоторого времени способом – она разразилась рёвом, где в промежутках между всхлипываниями принялась себя укорять за такую свою непослушность.
– И зачем я уходила в парикмахерскую, делать эту ненавистную причёску?! – схватив себя за локоны волос, но не столь крепко, как можно было от неё ожидать после таких её заявлений, Клава одновременно с эмоциональными всхлипываниями принялась искать вокруг себя какую-нибудь зеркальную поверхность, чтобы воочию убедиться в том, насколько ей новая причёска ненавистна. И такая поверхность находится, правда она не отражает в себе высказанное сейчас Клавой мнение о своей новой, вполне ничего причёске. Что, между тем, не мешает ей продолжать себя дальше расстраивать и укорять.
– А он в это время пришёл домой, чтобы меня пораньше обрадовать, а меня дома нет. – Пустилась в дальнейшие всхлипывания Клава. – И само собой он насупился, никого дома не застав, и даже в холодильнике пусто. «Я же тебя просил Клава, никуда не отлучаться. – От самого сердца тяжко вздохнул побитый реалиями жизни Тёзка, такой несчастный стоя с опущенными руками и плечами. – А ты вот как поступила», – представилось Клаве, как говорит Тёзка. – Здесь Тёзка нервно насупился и в этом нервном исступлении даже попытался пнуть кошку Марусю, на свою голову появившуюся в гостиной крайне не кстати. Но из-за своего расстройства он промахнулся и попал ногой об косяк двери. Что ещё больше его вывело из себя и привело в готовность не полагаться на свой рассудок, а действовать на эмоциях. А я его отлично знаю, – очередной раз всхлипнула Клава, – он психологически неустойчив в мою сторону и вечно срывается по всяким пустякам.
– Вот он и обнаружив, что я его не послушалась и вышла из дома, чтобы его не ждать, – тогда как на самом деле всё это было стечение непредвиденных обстоятельств, и если меня в тот момент не оказалось дома, то не для того чтобы его не ждать, а я так его ждала не пассивно, – не разобравшись, что к чему и может быть меня похитили, действуя в запале, сверх обычного рассерчал и разнервничался, и хлопнув что есть силы входную дверь, может даже в стоптанной обуви (вот почему ботинок в прихожей оказался не на месте, – догадалась Клава, – он хотел переобуться, но не смог в этом своём взрывном состоянии), чуть ли не босиком бросился куда глаза глядят. Где ему хочется сбиться с прямой дорожки и прямиком наткнуться головой об дерево и так разбиться об него, чтобы ничего больше не знать о своей вероломной жёнушке и любви к ней. «Разобью свою голову до беспамятства и начну новую жизнь с кем-нибудь другим, не такой индивидуалисткой и всё вечно должно быть по её. А моя новая любовь будет мне смотреть в рот и во всём меня поддерживать и слушаться. Вот так-то!», – и с этими, до чего же необдуманными и однозначно провокационными мыслями, Тёзка, закрыв глаза, сломя голову нёсся вперёд, не разбирая дороги.
– Он, так необдуманно несясь, тешил себя надеждой столкнуться лбом не с деревом, а посредством его с новой любовью, само собой в виде принцессы: а так только и находятся, и встречаются принцессы. С ними только и сталкиваешься на просёлочной дороге лбом в лоб. Где ты для неё первый встречный, за которого её вредный батюшка-король дал честное королевское слово её отдать замуж, раз она нос воротит от иноземных женихов, всё сплошь высокородных принцев из хороших и благородных семей. Ну а то, что они рожами не вышли и поговорить с ними не о чём, то батюшка-король эту коллизию объяснял тем, что всё стерпится, да слюбится. А вот принцесса, если честно, разбалованная всё тем же батюшкой-королём, который в ней души не чаял и всё-всё ей позволял делать и больше, конечно, не делать во дворце, даже слушать не желала о том, чтобы поступать вопреки своим желаниям и ждать там ещё чего-то. – Не трудно уже догадаться, почему Клава пустилась в такое свободное мысленное плавание, рассуждая о мотивации и ходе поступков Тёзки, считающего себя обманутым и жертвой её самодостаточного, самую малость эгоистичного характера.
Принцесса Аннет и её выбор.
«Как это мне вас понять король-батюшка? – возмутилась принцесса Аннет, вздёрнув свой прелюбопытнейшего свойства и характера носик изящной конструкции, от чьего вздрагивания король-батюшка терял в себе всякое самообладание и уступал всем капризам принцессы. – Это что вы мне тут такое предлагаете. – Не давая королю-батюшке как-то обосновать свою позицию на прибывшего с визитом и предложением руки и сердца принца Чарльза Третьего, принцесса Аннет, уже испытавшая отвращение от вида этого принца, никакой романтики в лице и вызова условностям, а одна только скука и благопристойность, с церемониалом на всю свою внешнюю невыразительность, продолжила сбивать с толку короля-батюшку. – Чтобы я ежедневно, с утра до вечера скучала и теряла живость мысли и характера в разговорах об одной только погоде с иноземными придворными дамами, которые и говорит по-нашему не обучены. А уж что говорить о принце Чарльзе Третьем, – принцесса Аннет в лице покоробилась, вспомнив эту самонадеянную и одна самоуверенность физиономию принца Чарльза Третьего, даже и не подозревающего, что что-то может произойти не по его-ному: «Как, бл**ь, я сказал, так и будет!».
– Ладно, не буду придираться к нему и углубляться в это его расстройство личности, где он к нам явился не от самого себя, а от третьего лица, – возможно это у него нарратив личности такой. Но ведь от этого скупердяя и слова признательного, а что уж говорить о ласковом, не дождёшься. Ты сначала ему чем-то угоди, а уж только затем он тебя сквозь зубы, с бесстрастным лицом похвалит. Один только церемониал, схематичность поведения на основе этикета и робость реальной жизни в нём присутствует и никакой импровизации. Да я и недели там, в такой обстановке, не выдержу, зачахну без свежего воздуха и умру по вашей милости, любимый мной когда-то батюшка. – Принцесса Аннет брызнула искренними слезами, так ей удалось вдохновенно и убедительно всё это представить, что она сама всему ею только что придуманному поверила.
А у короля-батюшки и у самого сердце разрывается при виде такой несчастной принцессы, которую получается, что именно он толкает в объятия этого принца Чарльза Третьего, кто и ему нисколько не понравился и даже вызвал желание позвать палача и отрубить ему голову. И король-батюшка было собрался пойти навстречу своей дочурке-принцессе, взашей и пинками выгнать этого негодного принца, заставившего так расстраиваться принцессу, но тут дело такое: в нём, кроме любви к своим близким присутствует королевское радение за благополучие своего королевства, и оно заставляет его прислушиваться не только к зовам своего сердца, но и к голосу разума. А он ему уже столько времени талдычит, что существуют не только сердечные дела, но и интересы отечества. И в интересах их королевства будет заключение этого династического брака. И тогда злобные соседи с запада, прикусят своё хлебало и не полезут к ним, пробовать их завоевать.
И король-батюшка делается в лице суровым и неприступным для слёз своей дочурки кремень-человеком. – Как я сказал, так оно и будет. И это даже не обсуждается. – Собрав воедино в кулак силы, король-батюшка для придания веса собой сказанному, врезал им себе по коленке. В результате чего довёл принцессу до морозного недоумения в лице и в его сторону. А король-батюшка всё-таки в душе не тиран и не деспот, а он только для своего уважения и непререкаемости своей власти, иногда тиранит своих придворных, угрожая им муками ада не на том свете, а в специальных камерах в подземельях замка, где выразительно выглядящий палач (рожа у него что надо), дон Антонио, очень под это дело подходит, вгоняя в ступор мыслей придворных (ну, иногда, когда его достанут, то он проводит общественные порки провинившихся придворных, где с них прилюдно снимают портки и розгами по задам как следует надают).
И король-батюшка, дав небольшую слабину, говорит принцессе Аннет. – Так хоть попробуй. Поговори с ним. Может он такой бука оттого, что ему не с кем было поговорить по душам.
– Я попробую, папа. Но только ради вас. – Смахнув рукавом платья слёзы с глаз, холодным голосом сказала принцесса и через книксен покинула кабинет короля-батюшки, который следуя навстречу перспективам сближения со своими новыми родственниками из королевства Чарльза Третьего, переименовал своё царское звание Царя-батюшки для всех своих подданных, в иноземного короля-батюшку. Что в малой степени вызвало непонимание в головах его подданных, в немалой негодование среди другой части подданных, и не выраженную пока никак смуту в головах людей только формально подданных, а так-то они люди свободные и ради благополучия своего отечества платят ему подати. – Это как это понимать нашего Царя-батюшку, с такими его перекосами рассуждений. Он что, решил преклонить голову перед нашим супротивником и людьми не нашего поля ягоды. Сегодня он назвался по-ихнему, королём, а завтра, что ещё ему придёт в голову, чтобы потрафить этому принцу Чарльзу с расстройством личности по-ихнему, а по-нашему куда как проще объясняется: не находит себя человек, вот и не сидится ему на месте в одном качестве.
– И вот если этот Чарльз уразумеет своё такое понимание по-нашему, то он, пожалуй, имеет шанс на своё принятие нашим отечеством. – Примерно так рассуждали соотечественники Царя-батюшки, в ожидании вестей из дворца. Где вся надежда была на всеми обожаемую принцессу, кто уж точно не поддастся на чары заморского принца и будет следовать тому, что ей подскажет её сердце. А оно точно неподкупно и его не обманешь ложными посылами в целесообразности принятия вот этих подзаконных актов, поверх брачного контракта, которые снимают все ограничения для продвижения интересов подданных принца Чарльза Третьего.