– А где же ваш гость? Этот, как его, Замуддин, – спросил Виктор.
– Захреддин, – поправил араб. – У него сейчас пост, и он ничего не ест и не пьет.
Виктор посмотрел на Аднана. Тот с особым уважением говорил о пожилом мусульманине, хоть сам убеждал всех, что лично его бог – деньги. Значит, не только деньги. Что в этом Аднане? Забавный, не по годам энергичный человек с изувеченной ногой. Он уехал из США на родину, где потерял все свои сбережения. При этом не обозлился на всех и вся, оставался общительным и неравнодушным. Он араб. Не бывает плохих национальностей, бывают плохие люди, которые говорят, что бывают плохие национальности. Вот такой невеселый каламбур.
Есть жестокая несправедливость истории в том, что арабский мир стал для всего остального человечества синонимом проблем, и исключительно из-за того, что является источником нефти. С подачи «миллиардерских» СМИ, стремящихся угодить своим хозяевам, положившим глаз на эту нефть, всему свету внушают, что арабы – изгои мира, дикари, что их нужно уничтожить.
Словно не именно здесь было засеяно пшеницей самое первое на планете поле, не здесь зародилась письменность, не от арабского мира европейские математики получили такое понятие, как ноль. Трудно себе представить, что древнеегипетские пирамиды, древнегреческие города и храмы, римские дороги и акведуки были рассчитаны без применения ноля. Европейцы ноль и другие цифры узнали от арабских торговцев лишь в Средние века. Картами арабских картографов Европа пользовалась до самой середины XIX века. А сейчас? Что творится сейчас? Несправедливо и гадко…
– Ах ты ж, твою дивизию! – заорал Лавров.
Это мстительная Светлана украдкой подобралась к нему сзади и вылила за шиворот стакан холодной воды:
– Вот тебе за твой сус!
Виктор втянул голову в плечи, потом подскочил, как ошпаренный.
– Ты что делаешь, женщина?! Это же вода! – в ужасе закричал Аднан.
Такое отношение к пресной воде в стране, где есть пустыня, считается чуть ли не преступлением.
– Ну подожди у меня!
Виктор бросился за убегающей Светланой.
– Убей ее! – сверкая глазами, кричал на английском подошедший мусульманин Захреддин.
– Ага! Обязательно! – ответил Виктор и понесся за Светланой на второй этаж…
– А потом меня от боснийских сербов-мусульман отправили учиться в Судан, – задумчиво рассказывала Светлана Виктору.
Они лежали на кровати, уставившись в потолок, будто там показывали историю ее жизни.
– Я училась у знаменитого доктора Хасана ат-Тураби…
– Погоди! Это тот, которого прозвали выдающимся исламским мыслителем? – удивился Лавров.
– Ага. А еще шефом боевого исламского интернационала. Очень такой улыбчивый дядечка.
– Я не сомневаюсь, – с иронией заметил Виктор.
– Ты зря смеешься, – не поддаваясь на провокации, серьезно сказала Светлана. – Он мне открыл глаза на многие вещи.
– На хиджаб, например? Открываешь глаза, надеваешь и больше не снимаешь никогда.
– Кстати, вот как раз про хиджаб он и говорил, что носить его или не носить – дело самой женщины.
– Ну не за это же его прозвали «черным папой терроризма»? – продолжал дразнить ее Лавров.
– Доктор Хасан ат-Тураби отсидел в тюрьме двенадцать лет и прочитал там полторы тысячи книг! В его библиотеке есть и русская классика, и американские писатели. По его мнению, напрасно идеологи «Аль-Каиды» читают только книги, написанные пятьсот лет назад.
– Думаешь, это единственное, что идеологи «Аль-Каиды» делают напрасно?
– Витя, послушай, – увлеченно продолжала девушка, – ат-Тураби на лекциях говорил, что на Западе тех, кто им нравится, называют повстанцами и борцами за свободу. А тех, кто им не по нраву, называют террористами. Выбирают слова в зависимости от симпатий. Получается, что раньше в Афганистане были борцы за независимость, а теперь они же – террористы.
Афганистан всегда был больной темой для Лаврова, тем более сегодня, когда он отчетливо ощутил послевкусие той страшной войны. Он не мог смириться с тем, что «духов», жестоко убивавших его друзей, называют борцами за свободу и повстанцами. Это была война – кровопролитная и ужасная. Он принимал присягу и остался верным ей до сегодняшнего дня. Именно поэтому сейчас, слыша людские крики на улице и звуки перестрелки, он был готов опять вступить в бой – за народ, за веру, против тех, с кем когда-то воевал и не забыл этого.
– В мировой прессе пишут, что Хасан ат-Тураби финансирует моджахедов, – начал заводиться Виктор.
– В продажной мировой прессе могут писать все, что угодно, – рассердилась Светлана. – Он не был дикарем и убийцей, тем более террористом. Благодаря ему я знаю арабский, английский, китайский, испанский. И он сказал, что этого мало. Надо поездить по миру, чтобы поднабраться еще знаний…
– Вот они, – Виктор кивнул в сторону воображаемых бандитов «Ан-Нусры», – и собираются ездить по всему миру, отрезая головы тем, чьи языки ты знаешь. Это и называется «набираться знаний»?
– Он лично никому головы не отрезал…
– …зато был лидером «Братьев-мусульман»[14], – перебил Виктор.
Неизвестно, чем бы закончилась эта дискуссия, если бы Антуанетта, постучав в дверь, не вернула их в реальность.
– Снайпер стал расстреливать обычных прохожих! – объявила запыхавшаяся Антуанетта после того, как ей разрешили войти. – Под огонь попала монахиня. Люди пытаются ее спасти!
Виктор быстро встал и посмотрел на Светлану.
– Китайский язык, говоришь?
Он тут же надел куртку и рассовал по карманам свой боезапас, доставшийся от бандитов.
– Я с тобой! – подскочила Светлана. – Можно?
– Девочка, уметь драться – это еще не значит уметь воевать, – спокойно отказал ей Лавров. – Ты мне пока чайку завари, если что.
Он развернулся и, не говоря более ни слова, заспешил вниз.
Рядом с отелем на небольшой, простреливаемой со всех сторон площади лежало распростертое тело женщины в черном. Трое маалюльцев бросили ей длинную толстую веревку. Та вцепилась в нее одной рукой.
– Аллá! Аллá! – кричали неравнодушные граждане, прячась от выстрелов снайпера за стенами разрушенного здания, в котором раньше находился склад Аднана. – Легче, легче, дайте ей передохнуть!
– Матушка, возьмись и другой рукой! – советовали мужчины с веревкой. – Мама, держись двумя руками! Крепче, мама, крепче! О, алла! Только на Бога мы полагаемся.
Раненая схватилась за веревку двумя руками, но когда мужчины принялись за нее тянуть, сил удержаться у женщины не хватило. Площадь, вымощенная известковым камнем, не давала телу скользить. Веревка натянулась и вырвалась из слабеющих пальцев.
Виктор вынырнул из черного хода отеля и, быстро двигаясь перекрестным шагом, пробрался вдоль стены строения. Крики жителей Маалюли, «спасателей», которые в очередной раз бросали веревку монахине, раззадоривали снайпера. Он пытался перебить веревку.
«Балуешься, гаденыш? Балуйся, балуйся…» – шептал Виктор, опытным взглядом изучая окрестности. Вдруг метрах в ста в окне разрушенного дома он заметил слабый блик. Солнце выдало положение боевика, оптическим прицелом винтовки поймавшего «зайчик». Бежать к снайперу было бесполезно и глупо. Во-первых, существовала вероятность, что моджахеда кто-то прикрывал на огневой точке. Виктор не знал, сколько исламистов встретит на пути. Во-вторых, возможно, за это время снайперу надоест его игра и он просто застрелит женщину в черном.
Все это Лавров держал в подсознании и разложил схему действий в течение нескольких секунд.
Он еще раз прислушался к звуку выстрелов. Ошибки быть не могло. Слух опытного разведчика спецназа определил четко – стреляли из английской снайперской винтовки «Ли-Энфилд МК1», также называемой просто «Бур».
Лавров прекрасно знал ее характеристики. «Бур – любимое оружие моджахеда. Сколько эти гады наших пацанов положили в Гиндукуше…» – пронеслось у него в мозгу. А времени на раскачку не было.
«Ли-Энфилд… Один заряд – десять патронов, две обоймы. Заряжается сбоку. Одна обойма за другой. Сколько секунд на перезарядку? Если он подготовил обоймы – секунд пять. Судя по тому, как медленно стреляет, или никуда не торопится, или под наркотой. Значит, и обоймы достает медленно. Сколько от отеля до женщины? Метров пятнадцать-двадцать? За пять секунд с бабой на руках? Можно не успеть, бача… Маршрут. Нужен маршрут».
Он быстро огляделся вокруг. Мозг работал, как компьютер. Если вызвать огонь на себя, постоянно выскакивая из сектора обстрела, прячась за строениями, десять патронов кончатся быстро. После десятого выстрела нужно обязательно оказаться возле монахини. Тогда есть шанс… Пока снайпер стреляет, у него нет времени готовить обоймы к моментальной перезарядке винтовки. Это еще несколько секунд…
Вдруг выстрелы винтовки затихли. «Перезаряжаешь? Хорошо…»
Люди у площади вскочили с мест.
– Лежать! – заорал Виктор на русском языке и тут же повторил на английском: – Лежать!
Не все поняли, но первый же выстрел снайпера, уложивший какого-то маленького араба наповал, оказался убедительнее любой команды.
«Раз, – начал отсчет Виктор про себя. – Ну что ж, душара! Поиграем в пейнтбол?» Он выпрыгнул из-за угла с пистолетом в руке и выстрелил в сторону окна, где сидел снайпер. Глупо было надеяться, что «Глок-18» с прицельной дальностью около тридцати метров, предназначенный для ближнего боя, поразит цель. Но задача Виктора была не попасть, а отвлечь внимание моджахеда на себя. И это ему удалось. «Два!» – Виктор уже был за каким-то сараем. Выскочив с неожиданной для стреляющего стороны, на противоходе, Лавров проскользнул между стенками двух разрушенных домов и опять пропал из виду. На счет «три» и «четыре» снайпер увидел только голову украинца и опять промахнулся. Самый длинный открытый участок Виктор преодолел, постоянно меняя направление движения, как когда-то учили в разведшколе, – шатаясь, как маятник. «Пять, шесть, семь», – продолжал считать Лавров.
– Она уже не дышит! – воскликнул кто-то из спасателей на английском.
– Всем лежать! – еще раз крикнул Виктор, и восьмая пуля прошла в полуметре от его головы, разбив остатки окна.
«Девять… десять!» – последние выстрелы тоже ушли в «молоко». «Пора!» – скомандовал себе Лавров и стрелой полетел к монахине. Почти не останавливаясь, подхватил ее на руки и помчался в сторону гостиницы.
Подбегая к двери, он почувствовал, что выбивается из сил. Его несло вперед, а ноги не слушались. Кровообращение было уже не то. «Эх, старость – не радость!» Он со всего маху рухнул вперед, уронив женщину, которая была без сознания.
Следующий выстрел снайпера, зарядившего винтовку, уже не достиг цели. Виктор и спасенная им христианка были в недосягаемости. Он на четвереньках пополз к двери, потащив за собой свой ценный груз.
– Аллах акбар! Аллах акбар! – закричали взволнованные «спасатели», когда поняли, что это победа.
– Она жива? – взволнованно спросила Светлана в вестибюле.
– Не знаю, – с раздражением ответил Лавров, подхватывая вывалившийся из-за пазухи монахини длинный увесистый сверток. – Спроси у нее.
– Помоги мне! – вдруг по-русски попросила монахиня, еще совсем молодая женщина с красивыми зелеными глазами. Она едва могла говорить.
«Что ж тебе в келье не сиделось, дура», – с горечью подумал Виктор.
– Матушка, все будет хорошо. Меньше говори – теряешь силы, – посоветовал Лавров вслух.
Вокруг Виктора и раненой монахини столпились Светлана, Аднан, Антуанетта и еще несколько жителей Маалюли, вбежавших в гостиницу через черный ход.
– Меня зовут Емилия…
Монахиня, с трудом пошевелив рукой, сделала короткий жест и моргнула: дескать, нагнись, что-то скажу. Виктор склонился к самым губам раненой и, услышав шепот, только кивнул головой в ответ.
– Я из Запорожья, моя фамилия… Моли… бога… – добавила вслух Емилия.
Глаза ее закрылись, голова безвольно повисла на плече.
– Так. Принесите мне горячую воду и полотенце, Антуанетта, живо, – строго сказал Лавров и, сняв маленькую заплечную сумку, с которой никогда не расставался, стал доставать аптечку. – Аднан, у тебя есть водка? – Он посмотрел в глаза хозяину отеля. – Надо. Иначе мы ее потеряем.
Аднан молча кивнул и затрусил куда-то вслед за Антуанеттой.
– Вы, двое! – продолжал командовать Виктор, глядя на сирийцев-«спасателей», пришедших с черного хода. – Света, переведи им! Один – к черному ходу, другой – к центральному. Увидите моджахедов – кричите.
Все команды Лавров отдавал решительно и четко, и Светлана невольно любовалась им. Сколько же в нем было того, чего не хватает многим современным мужчинам!
– Ты чего стоишь, Света? – добрался до нее Виктор. – Шуруй за бинтами! У меня в номере в большой сумке, в боковом правом кармане четыре пакета стерильных бинтов. Тащи все. Бегом.
Девушка кинулась исполнять приказание журналиста-разведчика.
Вестибюль опустел. Только в углу, подобрав ноги, сидел старый Захреддин и молился.
– Ах ты ж конь с яйцами, – возмущенно буркнул Виктор себе под нос, – кому война, а кому мать родна. Ладно…
Пока выполнялись распоряжения, Лавров спрятал сверток монахини в свою сумку, достал из бокового кармана оранжевую коробочку с обезболивающим, вынул карпулу со шприцом и вколол лекарство тяжелораненой.
Через две минуты после того, как все собрались, Виктор осмотрел раненую и сообщил:
– У нее артериальное кровотечение. Мы сами не справимся. Ее нужно доставить в больницу.
– В трех кварталах отсюда госпиталь, – сообщил сириец, стоявший у стеклянной двери гостиницы.
В этот момент на улице раздались торжествующие крики.
– Наши! – радостно выкрикнул тот же сириец. – Какая-то группа с оружием, сняли снайпера и перешли в наступление.
– Наши, – буркнул Виктор. – Тут хрен разберет, кто наши, а кто ваши…
Еще через пять минут к двери гостиницы подъехала машина и из нее выскочил сириец, которого он отправлял к черному ходу гостиницы.
– Везем матушку в госпиталь! – крикнул тот на арабском.
Монахиню с перебинтованной грудной клеткой уложили сзади, на пассажирское сиденье. Не медля ни минуты, автомобиль сорвался с места.
Виктор вскинул рюкзак на плечо и почувствовал, что тот заметно потяжелел. Вспомнив про сверток, он достал его и развернул серую ветошь. На солнце мягко сверкнула поверхность потемневшей от времени бронзы, покрытой вязью древнего, ни на что не похожего письма, опоясывающего какой-то замысловатый тубус.
«Это что? Термос царя Соломона? Просила сохранить… Вот, мне еще одной реликвии не хватало, к моему камню», – подумал Виктор.
– Витя! – донеслось откуда-то сзади. – Что там?
Это Светлана, сгорая от любопытства, невзирая на приказ Лаврова не высовываться, выглянула в открытые двери.
– Ничего! Ерунда всякая… – ответил Виктор, заворачивая тубус в ветошь. – Я тебя просил чаю заварить! Сделала?
И, положив реликвию в сумку, вернулся в отель.
Глава 5
Неожиданный убийца
Боевики Ахмада аль-Гизаи обыскали все помещения монастыря Святой Феклы, все перевернули вверх дном и собрали во дворе монахинь, не убежавших вместе с воспитанницами по узкому проходу в горе Каламун. Наконец они ворвались в главный храм монастыря, посвященный Иоанну Крестителю. Игуменья Пелагея молилась на коленях перед алтарем, не обращая внимания на шум за спиной.
Боевики расступились, давая проход своему командиру. Ахмад аль-Гизаи обошел согнутое в три погибели тело пожилой женщины с распростертыми руками, пнул большой подсвечник с горящими свечами, воткнутыми в песок. Ножка подсвечника подломилась, чаша с песком и свечами гулко упала на пол, рассыпая содержимое. Ахмад аль-Гизаи взошел по двум ступеням на возвышение алтаря, встал перед женщиной так, будто она склонилась перед ним, а не перед Богом, нагнулся над игуменьей и крикнул:
– Ваши молитвы и свечи теперь вряд ли вам помогут!