Игуменья Пелагея встала на ноги. Справа ее обошел Абу Ислям аль-Казаки, успокаивающе похлопал монахиню по плечу и сказал Ахмаду:
– Думаю, она надеется не только на них…
С этими словами он развернул матушку Пелагею лицом к главарю «Ан-Нусры». Игуменья без страха взглянула в глаза Абу Мухаммеду аль-Джуляни. Правая щека сирийца кровоточила, рассеченная мелкими осколками камней или стекла. Тридцатидвухлетний мужчина с иронией взглянул на игуменью:
– Насчет красоты христианских монахинь нам соврали.
Боевики мерзко расхохотались. Монахиня опустила взгляд.
– Спаси их, Господи. Не ведают, что творят, – пробормотала она.
– Мы знаем, вы храните оружие для наших врагов, – произнес за ее спиной аль-Казаки.
Пелагея повернулась на звук его голоса и увидела, что лицо казаха тоже рассечено осколками, мочка левого уха надорвана и кровоточит.
– Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас, – перекрестилась она.
– Ты ручонками своими не маши! Где склады? – сердито выкрикнул аль-Казаки.
– У нас нет никаких складов, все ценное, что было в монастыре, вы отняли еще в сентябре!
– У нас другие сведения! – возразил ей аль-Гизаи, по-прежнему возвышавшийся на алтаре.
Пелагея подняла голову.
– Сойди с алтаря, антихрист! – спокойно сказала она.
Абу Мухаммед сделал жест Ахмаду аль-Гизаи, и тот нехотя повиновался.
– Вот видите, – сказал Пелагее Абу Мухаммед, – мы уважаем ваши законы. Уважайте и вы наши.
– Я уважаю любую религию, – ответила Пелагея и добавила: – Если это только религия.
– Вы можете избежать жертв, если скажете, где искать оружие, – заявил главарь.
– Никакие жертвы не помогут вам найти то, чего у нас нет! – воскликнула настоятельница монастыря. – Если вы не знаете, у нас не то что хранить, даже входить в храм с оружием не принято.
Пелагея посмотрела на автомат в руках Ахмада аль-Гизаи.
– Ваша мудрость, игуменья, оставляет нам шанс на политическое решение, – раздался голос аль-Джуляни у нее за спиной.
Матушка Пелагея обернулась к нему, пронзив взглядом:
– Что вам нужно? Вы ведь не за этим сюда пришли.
– Отдайте нам руку пророка Яхья! – неожиданно предложил молодой главарь «Ан-Нусры».
– Лучше умереть, – спокойно и твердо заявила монахиня.
Ее лицо будто окаменело. Аль-Казаки знал это выражение лица у христианских монахинь и с недоумением посмотрел на командира. Аль-Джуляни делано рассмеялся: он давно уже отвык от женских отказов в чем бы то ни было.
– Да будет так! – сказал он стоявшему рядом с ним чеченцу Абу Хамзе, и тот выхватил кавказский кинжал – длинную полуметровую каму.
– Нет! – крикнул в дверях церкви подоспевший иорданец Абу Мус‘аб аз-Заркави. Он руководил созданной им организацией «Армия Единобожия и Джихада», и все чеченцы в «Аль-Каиде» подчинялись ему. – Сначала для интернета запишем видео с игуменьей о том, как благородно и гуманно ведут себя наши воины Аллаха, а потом возьмем монашек в заложницы, они нам еще пригодятся!
– Хорошая мысль, уважаемый Абу Мус‘аб аз-Заркави, – согласился аль-Джуляни. – Мы ведь не звери христианские. Не едим тело и не пьем кровь пророка своего.
С образованием у Абу Мухаммеда было все в порядке, и он легко извратил слова из Священного Писания.
– Вы можете говорить что угодно. Господь прощает глупцов, но не адово семя, – тихо, но очень твердо заявила настоятельница. – Ты будешь молить о пощаде, но он не услышит.
На скулах аль-Джуляни заходили желваки, он передернул затвор, отправив патрон в патронник, и приставил дуло автомата к голове матушки Пелагеи.
– Не ври, что не боишься смерти.
– Не боюсь, – ответила игуменья.
– Тогда умри…
– Аль-Джуляни! – Резкий окрик заставил бандита опустить автомат и обернуться.
Вслед за аз-Заркави в разоренный храм Иоанна Крестителя вошел рыхлый, давно не бритый рыжий мужчина, явно не уроженец Ближнего Востока. Сколько ему было? Пятьдесят? Шестьдесят? Кто знает. Пристрастие к алкоголю сделало его человеком неопределенного возраста.
Его натовская форма с множеством карманов не имела никаких знаков отличия. Поверх куртки на поясе красовался широкий ремень из отличной кожи с открытой кобурой на правом боку, из которой торчала рифленая рукоять канадского пистолета «Пара Орднанс Р14-45».
– Уведите ее, – буркнул аль-Джуляни двум бойцам своей группировки.
– Ты зачем разорил Маалюлю, аль-Джуляни? – спросил рыжий главаря банды после того, как Пелагею вывели из храма.
– У нас были сведения, что Башар Асад прячет здесь химическое оружие, – пояснил главарь «Ан-Нусры».
– Что?! – возмутился европеец. – Сведения? Мало одних сведений! У Колина Пауэлла тоже были сведения и даже пробирка, которой он тряс в ООН перед вторжением в Ирак. Что еще у тебя было, чтобы занять святой город бойцами, жалованье которым плачу я?
Молодой сириец потупил взгляд.
– Ты дурак, аль-Джуляни! Наши… – мужчина долго подбирал слово, – кураторы не одобрят такую выходку, но об этом, я полагаю, ты и не вспомнил.
Аль-Джуляни потупившись теребил четки, потом перевел взгляд на аль-Казаки.
– Нечего на казаха смотреть, сириец! – прорычал рыжий.
– Это было мое решение, – наконец признался аль-Джуляни. – И за все отвечать только мне!
Он по-прежнему перебирал старинные, искусной работы четки, подарок своего визави. Тот в сильном раздражении резким ударом выбил четки у него из рук и произнес подрагивающим от ярости голосом:
– Ты желаешь управлять Сирией, но поверь моим словам, ты еще не готов! Чтобы добиться благосклонности хозяина, не надо врываться в его дом с оружием. Обещая хозяину освободить дом, не надо этот дом разрушать. Игуменья отдала бы тебе руку пророка Яхья только за обещание не нападать на Маалюлю. И даже взяв Маалюлю, ты мог бы выманить у нее то, что мне надо, просто поклявшись не разорять монастырь.
Аль-Джуляни поднял глаза. Он действительно почувствовал себя дураком. Вот, оказывается, как все просто. Можно было не начинать этот бой, сохранив и боеприпасы, и смертников, которые еще пригодились бы.
– А теперь эти двенадцать монашек возомнили себя двенадцатью апостолами и жаждут мученической смерти! – почти кричал рыжий начальник. – И ты не то что не получишь руку пророка Яхья, но даже крупицы информации о том, где они ее спрятали!
Сириец аль-Джуляни с укоризной посмотрел на аль-Казаки и Абу Хамзу. Те разглядывали стены разрушенного храма, боясь встретиться глазами со своим командиром.
– Я уповаю не на пытки, а на «сыворотку правды», сэр… – нашелся Абу Мухаммед. – И еще: так как я глубоко ценю ваше доверие, то лично буду руководить поисками химического оружия. Я не предстану перед вами, пока не найду свидетельств нарушения Асадом своих обещаний мировому сообществу!
– Тогда ступай и найди его, брат! И да поможет тебе Аллах.
– Аллах акбар! – хором ответили аль-Джуляни, аль-Казаки и Абу Хамза и твердой поступью покинули христианский храм.
– И при чем тут химическое оружие? – тихо сказал себе европеец на не понятном никому языке. – Вот идиоты…
Второго декабря информационная служба радио Ватикана опубликовала заявление папского легата в Сирии монсеньора Марио Зинари. Священнослужитель сообщил о похищении двенадцати православных монахинь сирийского и ливанского гражданства. Цель похищения осталась неизвестной – боевики не выдвигали никаких требований.
– Эти люди готовы молиться на тебя за то, что ты спас монахиню! – восторженно произнесла Светлана, глядя в окно.
У отеля «Маалюля» уже собралась толпа, бурно обсуждавшая утреннее происшествие у гостиницы.
– Не сотвори себе кумира окромя Господа Нашего, сестра! – заунывным церковным голосом произнес Виктор.
– Так! Инок Ермолай! Ты, кажется, совсем распоясался! – обернувшись, нарочито строго прикрикнула на него по уши влюбленная Светлана. – Что за это сделать с тобой, инок Ермолай?
Она стала тихо подкрадываться к Виктору. Он же невозмутимо перебирал свои вещи.
– Покрый нас от всякого зла честным твоим омофором, – процитировал «Царице моя преблагая» Лавров, затем вдруг сказал абсолютно серьезно: – Выбираться нам отсюда надо. Убьют нас…
Эти слова подействовали на девушку как ушат холодной воды. Она замерла на месте.
– А как же длань Иоанна Крестителя? Ты забыл о нашей миссии.
Виктор обернулся к Светлане и посмотрел ей прямо в глаза:
– Ты ее хоть раз видела, ту длань? Как она выглядит?
– Ну-у-у… – растерянно протянула Светлана.
– Вот и я о том же. Нас послали за каким-то хреном! В никуда и ни к кому. Понимаешь? И я, дурак, повелся. Как студент-первокурсник.
– Но отец Лука сказал, вернее, написал, что это сделали мандеи…
– Мало ли, что написал отец Лука. У него есть доказательства? – рассердился Виктор. – Я с таким же успехом могу сказать, что это сделали нанайцы. Поехали на Дальний Восток? Может быть, эта длань у нанайцев?
– Что за истерика, брат Ермолай? – взъярилась Светлана, сверкнув глазами. – Мы прибыли сюда с великой миссией! Вернуть длань христианскому миру.
– Хорошо! – успокоился Виктор. – Что ты предлагаешь? У тебя есть план?
– Я предлагаю? А ты здесь для чего нужен? Ты же расследователь!
– Хорошенькое дело! – передразнил Виктор. – Принеси нам длань, брат Ермолай, только мы не знаем, где она, и не знаем, как она выглядит. Понятия не имеем, кто ее видел в последний раз и существовала ли она на самом деле…
– Она была и есть! И отцу Луке я верю. Не кощунствуй! И… у меня уже есть план.
– Какой, если не секрет? – поинтересовался Лавров.
– Пойти к лидеру «Ан-Нусры», поздравить его с победой и преподнести какой-нибудь дар. Как это принято на Ближнем Востоке.
– С чего это вдруг?
– С того, что мы сразу же попадем под его покровительство, и нам будет легче достичь своей цели.
– Отличный план! Глупее не придумаешь!
– Это почему? – обиделась Светлана и покраснела до ушей.
– Деточка, это тебе не звездная европейская тусовка! Мы для них иноверцы, а значит – неверные, а значит – враги. Им наплевать на твои дары. Лучшим подарком для их лидера будет, если ты сама себе отрежешь голову и принесешь ее на подносе.
– Ты очень плохого мнения о мусульманах.
– Я очень плохого мнения не о мусульманах, а о бандитах, которые прикрываются исламом, – не сдавался журналист. – Под их влияние попадают простые честные люди и становятся в лучшем случае бандитами, а в худшем – шахидами-смертниками.
– Делай как знаешь! – не стала спорить Светлана.
– Сделаю, как знаю, – ответил Виктор.
На том и закончили.
Лавров уже третий час пытался выбраться из Маалюли. Один… Без Светланы. Она осталась в отеле с твердым намерением действовать в одиночку.
«Эмансипированная дура! – злился журналист. – Связался на свою голову. Теперь отвечай за нее. Подожди, Лавров. А почему ты должен отвечать за нее? Она не ребенок». Опять включилась старая привычка Виктора мысленно беседовать с самим собой. Один Лавров был прагматик, преследующий цель, второй Лавров – циник и критик самого себя. В результате таких бесед Виктор часто приходил к единственно верному решению.
– Нет, подожди, дружище. Ты же с ней спал, – отвечал Виктору второй Лавров. – Это уже к чему-то да обязывает.
– К чему?
– Ну, тебе лучше знать.
– А ты типа не спал? – съязвил первый Виктор.
– Вот я-то как раз и спал, – ответил циник, – а ты занимался любовью. И поэтому сейчас коришь себя за то, что с ней не остался.
– Нет, она сама, дура, осталась!
– Хе-хе, – иронизировал критик Лавров, – опять ищешь себе оправдание?
– Да заткнись уже! – отвечал первый Виктор второму.
Размышляя таким образом, он прятался между строений, внимательно наблюдал за постами «Ан-Нусры» на окраине города. Машины, выезжающие из Маалюли, досматривались полностью. Караваны – только по счету верблюдов, и то не каждый раз. Покидать город в открытую, пешком было равносильно смерти. Если даже удалось бы просочиться сквозь блокпост, идти по пустынной местности одному, на своих двоих, да еще в воюющей стране – не вариант. До Дамаска было пятьдесят пять километров. В декабре ночью не холодно – не замерзнешь, но можно или встретить какой-нибудь отряд моджахедов, или нарваться на мину. Из всех возможных вариантов Виктор выбрал наиболее экзотический. Он долго наблюдал за несколькими мужчинами, которые заканчивали грузить караван у какого-то склада на окраине города.
– Муталиб, может быть, не стоит идти в ночь? – спрашивал один караванщик другого.
– Может, и не стоит, но нужно, – отвечал Муталиб. – Время – деньги. Эти специи стоят дорого. Собирай людей, пойдем расплачиваться.
Как только все сирийцы вошли во двор, Виктор выбрался из-под своего укрытия – мостика через небольшой арык, подбежал к ближайшему верблюду и открыл большую корзину на его спине. В ней были мешки с какими-то злаками и специями.
«Ну, да простят меня свободные торгаши Дамаска», – подумал журналист и принялся поспешно выбрасывать груз из корзины в арык. Груженый верблюд спокойно везет по пустыне на спине половину своего веса – не меньше трехсот килограммов груза. Виктор весил чуть больше сотни.
– Не серчай, старина, – вполголоса обратился к дромадеру Лавров, забираясь в корзину через спину жующего гиганта. – Я вешу меньше, чем было в этой корзине.
Он залез как раз вовремя и успел прикрыть себя плетеной крышкой.
– А тут у тебя что? – услышал Виктор фразу, почему-то на ломаном английском, и кто-то постучал пальцем по плетеной крышке, которую он держал над головой.
Сердце ушло в пятки.
– Имбирь, мускатный орех, чечевица, – был ответ, и почему-то тоже на ломаном английском.
Не прошло и пяти минут, как караван начал движение.
«Ну, теперь главное – не уснуть, – с облегчением вздохнул Виктор. – А то еще, чего доброго, храпом выдам себя…»
Виктор трясся в корзине уже целый час. Караван, даже не остановившись у блокпоста, проследовал своим путем, и это радовало. Вот только если бы так не затекали ноги и руки… Но тут вдруг верблюд остановился.
«Привал. Почему так рано?» – закрались нехорошие мысли. Вдруг его корзина оборвалась и он шмякнулся в ней прямо под ноги верблюду, причем плетеная крышка, которой Лавров прикрывал голову, вырвалась из руки и укатилась в сторону. Вокруг раздался хохот. Выбравшись из корзины и разминая затекшие суставы, Виктор увидел, что оказался в плотном кольце вооруженных до зубов моджахедов у центральных ворот монастыря Маар Такла (святой равноапостольной Феклы).
Из толпы к нему вышел молодой заносчивый араб, который был ему чуть выше плеча.
– Не укачало, рус? – спросил он на английском.
– Не ожидал, – не теряя самообладания, ответил Лавров.
– Моя служба безопасности вела тебя с того момента, как ты обманул нашего снайпера, – засмеялся араб. – Да, надо сказать, ты крут, хоть и старик.
«Был бы ты один, я бы показал тебе, какой я старик», – подумал Виктор.
– Я думаю, ты важная птица, – продолжал боевик. – Поэтому мы тебя сразу не убьем. Покажем нашему командованию. Обыщите его!
В трапезной монастыря Маар Такла боевики «Аль-Каиды» праздновали победу. Столы ломились от еды, доставленной из всех заведений Маалюли, – жареное мясо, засахаренные и свежие фрукты. Там, где всего пару дней назад тихо и скромно трапезничали христианские монахини, теперь пировали совершенно другие люди. Они иначе говорили, иначе жили, иначе любили и ненавидели, иначе умирали. Даже ели другую пищу. Кроме привычного кебаба и шашлыка, они ели сырое мясо – кеббанию, еду не для слабонервных, из овощей, специй и сырого фарша из парного бараньего мяса.
Сириец аль-Джуляни посмотрел на своего рыжего начальника, осушающего кубок, и шепнул иорданцу аз-Заркави:
– Ты успокоил гнев нашего куратора, уважаемый брат!
– Уметь держать свое слово при любых обстоятельствах – это навык, мешающий тебе жить, аль-Джуляни, и помогающий другим тобой манипулировать. И ты не должен забывать о своей главнейшей задаче.