В зеркало заднего вида Круглов поймал взгляд Рогозиной – вернее, не взгляд, в просто закрытые глаза. Только что она закончила в красках описывать сегодняшний день – начиная с «чокнутой психологши» и заканчивая «взрывом на этой кухне, которую они называют учебной лабораторией! Учебной! Ущербной, правильнее сказать!»
Да, сегодня полковник явно не скупилась на выражения – Круглов и позабыл, когда в последний раз видел Галину Николаевну такой взвинченной и эмоциональной.
========== cupiditas ==========
Ты шёл по лесу, по колено в снегу, в сырости и ветре, казалось, уже целую вечность. А потом завернул – и внезапно попал в густой, тёплый, душистый запах свежей выпечки. Сначала из-за стволов выплыло жёлтое окошко с переплётом буквой Т, как на детских рисунках, а потом ты различил и само здание – будто пряничный домик или сказочная избушка с вывеской-крендельком.
На самом пороге этой странной крошечной булочной ты на секунду остановился, ощущая, как до самых кончиков пальцев раскатывается чувство сонливой, уютной усталости. В ботинках хлюпало, нос был как у здорового щенка – мокрый и очень холодный, но тебе было безумно, бездумно хорошо. Словно вернулся домой после очень долгой дороги.
Наконец ты шагнул внутрь, уже с головой окунувшись в пряничную теплоту. И снова замер, растеряв всякую беззаботность: перед прилавком, в упор и совсем без удивления глядя на тебя, стояла Амелина.
В валенках, серых балоневых штанах и светло-голубом свитере с каким-то эскимосским узором она казалась почти мальчишкой. Ты радостно и одновременно тревожно шагнул к ней.
- Оксана!..
- Привет. – Она отозвалась немного растерянно, без энтузиазма, будто вы виделись только пару часов назад. Стало неловко. Тебе хотелось обрадоваться встрече, задать ей тысячу вопросов, спросить хотя бы, что это за булочная и где вы находитесь, но в ответ на её равнодушный взгляд вышла всего одна неуверенная реплика:
- Ты… как здесь?.. –
- Знакомая недалеко. Мамина сестра. – Она отошла от витрины с пирожными и кивнула на столик у окна: - Замёрз? Тут такой латте…
Ты кивнул, с наслаждением сел и прикрыл глаза. Странно всё это… Амелина опустилась напротив, а пожилая рыжеволосая фея-продавщица тут же поставила перед вами две широкие, похожие на супницы, кружки и корзиночку с творожным печеньем.
Разговаривать не хотелось, удивление, да и все вопросы, как-то улетучились. Рядом, на подоконнике, внутри игрушечного домика, мерцала свечка, откуда-то сзади тянуло запахом хвои, под деревянным потолком переливалась оранжевая гирлянда. «Почти как свидание…» - мимоходом подумал ты и попытался придумать тему для разговора.
Тема мучительно не шла, над столиком висело некомфортное молчание. Однако дискомфорт, кажется, ощущал только ты: Оксана, словно ничего не замечая, смотрела в окно и маленькими глотками отпивала кофе.
Господи, как будто у вас нет никаких общих точек! Будто не сидите в одной лаборатории сутками напролёт! Будто не работаете вместе уже столько лет…
А может, и вправду нет никаких точек?..
- Оксан, а ты была в Грузии?
Она посмотрела на тебя – опять без удивления, но то ли с усталостью, то ли с грустью, - и покачала головой. А ты, проклиная своё скудоумие, так и не понял, зачем спросил об этом. Наверное, просто чтобы не молчать.
На улице пошёл снег. Минуты две вы оба глядели на медленные мокрые хлопья, потом разом отвернулись от окна. Амелина, всё также молча, принялась крошить печенье в опустевшую кружку.
На втором творожном кругляше твоё терпение лопнуло.
- Оксан, что случилось?
- А разве ты не понимаешь? – Теперь в её голосе мешалась досада, недоверие и… обида?
- Нет, - недоумённо протянул ты. – Нет…
- Ваня, ты думаешь, что вот так исчез – и всё? И никто не вспомнит, не заметит?.. Не забеспокоится?..
Тебе было очень неловко от того, что обычно ироничная, острая на язык Оксана говорила медленно и как-то неуверенно. Во всём её облике – от белых валенок до небрежно собранных в хвост волос, - было что-то непривычное, тоскливое, тихое.
- Когда ты собираешься вернуться?
- Куда? Откуда? Оксан, объясни толком…
- А что тут объяснять? – К твоему облегчению, в её тон вернулись нетерпение и запал. – Это только от тебя зависит! Сам заварил кашу – сам и выкручивайся! Сколько можно тебя ждать?
- Да хоть сейчас… Я же не уходил никуда…
Она подвинулась на краешек стула и опёрлась локтями на столешницу.
- Ты это кому другому расскажи. Мы все тебя, как облупленного, знаем! Прости, но столько лет смотреть, как ты дрыхнешь за соседним столом на вещдоках…
Ты помотал головой. Как всё дебильно! Это ведь такой шанс… Вы сидите в какой-то кафешке, очень тепло, огоньки, и Амелина, вечно ощетиненная язвительными колючками недоступности, сейчас, в этом свитере, непривычно домашняя, близкая… Но она говорила о каких-то странных вещах, а ты так и не мог вспомнить или понять, где вы и что ты делал, к примеру, вчера. И она явно была на тебя обижена, даже рассержена. Но за что?
- Оксана… Оксаночка, - почти жалобно произнёс ты, в первый раз называя её так. – Я не понимаю… Что я сделал?
Амелина не ответила. Придвинула к себе твою пустую чашку, повертела в руках. Снова надолго замолчали.
- Давай мы так сделаем, - наконец задумчиво, куда-то в пустоту произнесла она. - Ты переночуешь у тёти Леры, а утром будет видно. Сейчас всё равно уже поздно. И метель… Пойдём.
Ты растерянно подал ей куртку, - такую же серую, как её балоньки, - и отвернулся за своей, хотя отчего-то очень не хотел терять Оксану из виду. А в следующий миг оказалось, что ты сидишь в старом, очень мягком кресле, а вместо булочной вокруг - на полках, подоконниках, даже на полу, - корабли. Фрегаты, бригантины и каравеллы, с миллионами деталей, с шёлковыми парусами, лесенками, канатами и штурвалами…
Неподалёку щебетала женщина – ты откуда-то знал, что это тётя Амелиной, Валерия Карловна, - ей отзывался приятный баритон. Потрескивали дрова. Ни Оксаны, ни снега, ни домика со свечой не было и в помине… И удивления тоже не было. Было ощущение чего-то забытого, что вертится на языке, но мгновенно ускользает, стоит попытаться хотя бы мысленно облечь это в слова.
А спустя минуту ты уже вовсе не помнил ни встречи с Оксаной, ни кофе с творожным печеньем. Сегодняшний день стёрся из памяти, и ты, словно растеряв координацию или разучившись думать, сидел в кресле. Внутри было гулко и пусто.
Смотрел на модели судов и будто уплывал на них куда-то далеко-далеко по речке свой памяти. Куда-то в студенческие годы, когда ты один жил в бабушко-дедушкиной квартире, и по обоям там тоже плыли корабли…
***
В Лерином доме было очень тепло, пахло травами, мукой и изюмом, жарко дышала полупечка-полукамин. Под вечер ты пристроился на кучке аккуратных полешек, прикрытых пледом, с каким-то альбомом и кружкой малинового чая, – Лера решила, что ты всё-таки заболел. Смеркалось. После жирных драников со сметаной клонило в сон, вездесущие в этом доме кораблики медленно расплывались в светящиеся точки.
Уже полузаснув, ты внезапно ощутил – без всякий напоминаний и ассоциаций, просто так, - как соскучился по Рогозиной. Не по коллегам, не по лаборатории, не по ФЭС, не по своей квартире – в здешнем травяном тепле всё это будто отошло на задний план, - но по Рогозиной. Тебе не хватало её почти физически, это было как приступ астмы или острая жажда. Тебе хотелось видеть её, хотелось, чтобы она сидела с тобой рядом, говорила что-нибудь или просто молчала, - неважно…
Ты много раз повторял себе, что взрослому парню (чего уж там, почти мужику!) нужно иметь личную жизнь, компанию, невесту – хотя бы в перспективе. А не чокнутый набор «железо-лаборатория-улики-влюблённость в начальницу». Ты же не детдомовец, в конце концов, чтобы называть мамой каждую встречную женщину. Но ведь и она – не каждая…
Порой ты думал, что тебе не хватало Галины Николаевны даже тогда, когда ты её ещё и не знал, – в холостяцкой студенческой квартирке в Посаде, в больнице рядом с сестрой, в пыльной египетской деревушке, где ты две недели с недоумением пытался осознать, что загорелая худая женщина с гроздьями гремящих костяных браслетов и вечным рюкзаком за плечами, - твоя мать.
Не хватало и здесь, во сне, в этом тихом натопленном доме. Не хватало везде.
Наверное, тебе просто пора смириться, что мэр твоего маленького мира бессменен…
Ты сложил пальцы в замок и опёрся о них лбом. На улице холодало, огоньки в печке тоже потихоньку гасли, остывшая кружка с мокрой малиной лежала где-то на периферии затуманенного зрения. Вздохнул, закрыл глаза… А дальше снова был сон, глубокий и плотный сон без снов.
Очнулся ты уже ночью, в густой февральской темноте. Постепенно из неё выплыл – где-то очень близко – фонарь, потом – частый переплёт цветных стёкол, а за ними – заснеженный пустой сад. Ты снова подумал о Рогозиной, так, будто поток мыслей и не прерывался сном. Где она сейчас? Дома? Или в офисе? Дописывает, доделывает, додумывает за разбежавшихся сотрудников… Нет, наверное, дома, судя по тишине, уже глубокая ночь. Хотя за ней не встанет засидеться допоздна, а то и до утра. Как и за тобой, собственно говоря. Может, ты мог бы сейчас помочь ей. Но ты здесь. Зачем-то.
Потянулся, поплотнее укутался стёганым одеялом и свернулся в клубок. Надо постараться уснуть, сейчас не время и не место копаться в своих мыслях. Да и выспаться бы надо. Ты ведь даже не знаешь, куда пойдёшь завтра. И вообще – будет ли это завтра.
Ближе к рассвету что-то приснилось – цветочное, очень подробное, но путаное, как пэчворк или детская аппликация.
А наутро разболелась голова. Ты хотел вернуться.
========== existimans ==========
Рогозина медленно обходила кабинет – ещё раз проверить, не оставила ли чего на полке или в ящиках стола. Папка с документами, удостоверение, табельное оружие. На стуле – небольшая дорожная сумка с личными вещами.
Как ни странно, на этот раз, после бесцеремонного уведомления о командировке ей даже позволили съездить домой. Обычно за пакетом по форме 01 следовало краткое: «Борт через час, всё необходимое получите на месте», и никакие причины не могли стать поводом попасть в квартиру и захватить хотя бы самое нужное. Поэтому помимо головной боли, вороха документации и пачки новых дел из каждой командировки полковник привозила плотный тёмный пакет, набитый одноразовыми шлёпанцами, щётками, казённым бельём и жёсткими серыми полотенцами. Выкидывать не поднималась рука, а пользоваться этим… Нет. Вернувшись, хотелось скорее нырнуть под горячую, ничем, кроме свежести, не пахнущую воду, смыть с себя казарменный запах стерильности, стереть, вытолкать из-под кожи противную, вяжущую липкость. А наглухо закрытый тёмный пакет отправить подальше - к колоде таких же, в душную глубину шкафа.
Но сейчас ей удалось доехать до квартиры и наскоро собраться. В ФЭС она вернулась минут на сорок раньше срока, но уже жалела об этом. Вынужденное, бездейственное ожидание выматывало сильнее неизвестности.
В кабинет неслышно вошёл Круглов. Хмыкнул, глядя, как она с излишним педантизмом выравнивает стопки книг на своём столе. Присел на своё обычное место.
- Что говорят?
- Ничего. Как всегда.
- Совсем?..
Рогозина пожала плечами:
- Ну, что-то про этот взрыв в колледже… Будто бы он был намеренным.
- И что? Из-за это нужно сдёргивать тебя в командировку?
- Я сама не понимаю, Коль, - Рогозина опустилась напротив, подпёрла рукой лоб. – Странно всё это. Говорят, там давно всякая чертовщина творится. И колледж этот связан с сетью фармакологических предприятий – один из факультетов занимается военной медициной. Якобы через студентов-химиков на эти предприятия, под видом безобидных компонентов, поставлялись взрывчатые вещества.
- Студенты переправляли взрывчатку на фабрики? – недоверчиво переспросил Круглов. – И откуда же они её брали?
- Выходит, что переправляли… Они её и изготавливали сами.
- Бред какой-то. Но хорошо, пусть так. А при чём тут ты?
Рогозина щелчком согнала со столешницы пылинку и иронично изогнула бровь:
- Я тоже об этом спросила. Думаешь, мне ответили? «Все вопросы к руководству. Борт в пятнадцать ноль-ноль, машина заберёт вас из офиса», - передразнила она. – Знаешь, Коль, у меня такое дурацкое чувство, будто меня пытаются отвлечь.
Пояснять, от чего отвлечь, не требовалось. От Тихонова. От его поисков.
- Сначала это преподавание, теперь командировка – непонятно куда, непонятно на сколько, непонятно для чего…
- Галь… Ты же знаешь… - Круглов говорил медленно, тщательно подбирая слова: незачем было провоцировать напичканную успокоительными Рогозину, да ещё накануне этого нелепого отъезда. – Ты же знаешь, мы сделаем всё…
- Да знаю, знаю, - устало и почти без раздражения ответила она. – Просто как подумаю, что Иван болтается где-то… Или не болтается… что он где-то… А я – опять в этой скотской бюрократии… Поэтому стараюсь не думать. Пожалуйста, Коля…
- Разумеется, как что – сразу сообщим…
Рогозина покачала головой.
- Я не о том. Коля, пожалуйста, хотя бы на этот раз, - переступи через своё отношение к нему. Ради меня.
Круглов кивнул. Спросил, чтобы нарушить молчание:
- Хочешь кофе?
- Лучше чай. Может, посплю в самолёте.
Когда он поставил перед Рогозиной белую фэсовскую кружку, она быстро, почти шёпотом произнесла:
- Спасибо.
И непонятно было, то ли за чай, а то ли за его молчаливое «Переступлю».
***
- И как долго мне придётся сидеть на чемоданах?
- Извините, это не в моей компетенции. Может быть, вам стоит переговорить с начальством…
Не дослушав фразы, Рогозина резко развернулась и поспешила прочь от ресепшена.
Кошки-мышки. То преподавайте, то не преподавайте, то езжайте, то не езжайте, то подождите, пока рак на горе свистнет. Наверное, самое разумное сейчас, - взять отпуск за свой счёт, выпутаться из этой бестолковой волокиты и вплотную заняться поисками Ивана.
Где-то внутри скреблось отвратительное ощущение розыгрыша, глупой несмешной шутки, за которую лохматый поплатится, как только посмеет явиться. Вполне в его силах замести следы так, что не то что какая-то полиция, - они и сами не могут найти ни намёка на исчезнувшего коллегу. Мало ли какие мысли бродят в его голове! Вдруг он решил, что внезапно пропасть на недельку-другую – это забавно. Но ведь как в воду канул. Морги, больницы, аэропорты, вокзалы – никуда не попадал, никуда не улетал. Никаких ниточек…
Но глубже, у самых нервов, мурашками бегало страшное: нет, Ванька не мог так поступить, не мог по своей воле заставить их всех так нервничать. Он же понимает, это не игрушки… С их-то работой… Неужели мало слышал он о без вести пропавших, неужели мало видел страха за близких? Нет, не мог, не мог… Тогда что?..
Да, бытовала версия, будто ему в руки случайно попала упаковка чая, напичканного галлюциногенами, - не то брак, не то пробная партия с особого медицинского завода, - и он, напившись, временно слетел с катушек, срезанный внезапной, но мощной амнезией. Но, говоря откровенно, Рогозина в это не верила. «Чайную» версию, несмотря на отсутствие более-менее значащих улик, активно двигала Антонова, и это дико раздражало полковника, - всегда проницательная и трезвомыслящая Валя на этот раз отчего-то зациклилась на практически идиотском варианте. Это же очевидно! В ФЭС Иван – в первую очередь программист, и за этим клеймом многие забывают, а то и вовсе не знают, что он к тому же превосходный биолог. А где биология, там и химия. Так неужели же Тихонов – явно не посредственный ум во всех отношениях! – не смог отличить нормальный чай непонятно от чего! Да ещё учесть опыт его юношеских забав разными травками… Нет, Рогозина решительно не верила ни в чай, ни в потерю памяти. И если ФЭС прорабатывала эту версию, то только потому, что полковник просто не представляла, что делать и где искать ещё.
Но если не самовол и не сумасшествие… Оставалось одно: исчезнуть ему явно помогли. Похищение? Цель? Выкуп, месть, шантаж? Попытка испугать? Нужно признать, удавшаяся попытка… И кому это понадобилось? Конкурентным структурам? Преступникам? Кому Иван мог перейти дорогу? Да, конечно, с его подачи за решётку попал не один десяток, но Тихонов – фигура, известная в узком кругу, все дела ФЭС связываются с именем Рогозиной, а не её подчинённых. К тому же, о том, что Тихонов работает в ФЭС, знали считанные люди. Родственников, кроме давным-давно обосновавшихся в Африке родителей, у него нет. Друзья? Кажется, он мало с кем поддерживает связь, буквально несколько институтских приятелей. Девушка? У Тихонова? При этой мысли Рогозина не смогла сдержать усмешку. Вряд ли у Ивана когда-нибудь были какие-то серьёзные отношения. Так, девочки-бабочки… Разве что Оксана… Оксана. Вот с кем нужно как следует поговорить. Всё-таки они достаточно много времени проводят вдвоём, вдруг он невзначай упоминал что-то, странно вёл себя в последнее время…