– После смерти господина Ульянова—старшего Керенский—старший постоянно помогал детям своего друга. И когда Владимир захотел поступить в Казанский университет, он обратился за помощью не к кому—нибудь, а Фёдору. Тот написал письмо, в котором рекомендовал Владимира Ульянова как образцового ученика. Вот так—то. Не понимаю, почему вам поручили арестовать Ленина? Столь незначительная партия, что её можно не брать в расчёт?
– Кое—кто считает иначе.
– Не подскажите, кто?
Кунцевич в голове прикидывал, какими сведениями он может поделиться со следователем. Потом решил, что скрывать нечего. Не побежит же Тимофей Александрович разыскивать этого Ульянова, чтобы предупредить об аресте.
– В начале апреля из Цюриха через Германию вышел поезд с несколькими вагонам. В которых ехали в Россию три десятка революционеров…
– Среди них был Ульянов?
– Да, – кивнул головою Кунцевич, – их сопровождал офицер Германского Генерального штаба.
– Сведения достоверны?
– Я бы сказал, что они не вызывают сомнения.
– Продолжайте.
– Вот с апреля большевики взяли курс на вооружённый захват власти.
– Их слишком мало, да и вес в Совете невелик.
– Вот поэтому…
– Постойте, – перебил следователь помощника начальника уголовного розыска, – но произведя захват власти, надо на кого—то опереться, а большевикам не на кого. Пусть даже они утроили свои ряды с февраля, но это ничтожно маленькое количество членов партии?
– Тимофей Александрович, я пришёл к вам для того, чтобы вы помогли разобраться, кто такие большевики и кто такой Ленин.
– Хорошо, расскажу всё, что знаю, но предупреждаю, что знаю совсем немного и сможет ли мой рассказ вам помочь.
Алексеев натянул на плечи чёрное пальто, нахлобучил на голову фуражку без кокарды и озадаченно смотрел на Ивана.
– Если мы найдём Рахью, или как там его, то непременно выйдем на Ленина. Зачем тогда дробить нас и заниматься ненужными вещами?
– Николай Яковлевич, тебе никогда не быть начальником уголовного розыска, нет у тебя полёта мысли и не видишь всю картину в целом. Тебе поручена только малая часть расследования.
– Всё равно не понимаю.
– Тебе не зачем, – зло огрызнулся Бубнов, – делай порученную работу, а за тебя начальник будет думать.
– Ну, ну, – Алексеева было не узнать, в кабинете Кирпичникова сидел грамотный сотрудник, выполняющий порученное задание до конца, никогда не останавливался на пол пути, а здесь не узнать. Едкий желчный, словно старик на склоне лет, который остался в одиночестве и теперь винит всех подряд в бедах, упавших на плечи.
– Лучше подумай, Николай Яковлевич, с чего нам начинать. В адресный стол бы, – мечтательно произнёс Бубнов, но, увы, нет более обязательной регистрации приезжих, да и какой революционер побежит добровольно показывать. Вот, мол, я. Хотите, берите. Хотите, следите, а я буду ходить по улицам, не таясь.
– В донесениях сказано, что ранее Рахья останавливался у второго чухонца, – Алексеев на мгновение задумался, – Ялавы, может быть, ты к нему, а я на квартиру Суханова.
– Это какого Суханова, что—то не припомню?
– Что значит какого? Того, где проходило заседание Центрального Комитета и на котором принято решение о вооружённом перевороте.
– Всё равно не помню фамилии, там же вроде еврейская была?
– Всегда ты, Ваня, всё перепутаешь. Ты хоть адрес Ялавы помнишь?
– Лоцманский переулок, дом четыре.
– А квартира?
– Вроде, – Бубнов прикусил губу.
– Двадцать девять, мыслитель.
– Где встречаемся?
– В сыскном, тфу, – Алексеев сплюнул, – в уголовном.
Кирпичников, хотя и занимался всю жизнь преступными элементами, но иногда передавал полученные от уголовников сведения жандармскому управлению, всё—таки служили на благо Отечества. Ведь зачастую революционеры привлекали к делам профессионалов в своём деле: медвежатников для вскрытия сейфов, продавцов оружия, чтобы не привлекая внимания обеспечить себя необходимым количеством пистолетов, гранат, винтовок и, естественно, патронов. Сейчас же Аркадий Аркадьевич ехал на квартиру к подполковнику Мишину, отставленному от службы в жандармском корпусе после февральских событий. Пошли новые власти на поводу у разгорячённого и опьянённого кажущейся свободой народа, вот ныне и получили то, что происходит в стране.
Подполковник Мишин двадцать семь лет отдал служению царю и Отечеству по жандармскому ведомству. Под его непосредственным руководством было сорвано убийство трёх губернаторов, предотвращены четыре покушения на министров внутренних дел, а ныне и не припомнить всего, что произошло.
Викентий Алексеевич встретил начальника уголовного розыска в подпитии и домашнем слегка засаленном халате. После отставки денег осталось немного, вот прислуга и разбежалась по другим домам. Жена Мишина покинула бренный мир до Мировой войны, детишками Бог не обрадовал в былые молодые годы, вот бывший жандармский офицер и коротал отпущенные судьбой дни в одиночестве, продавая периодически украшения, оставшиеся от жены.
– Какими судьбами, нет, нет. Каким революционным ветром вас, любезный Аркадий Аркадьевич, занесло в мою обитель? – Насмешливым с долей пьяного состояния тоном произнёс Тимофей Александровиче, не дав ответить, добавил вполне серьёзным голосом. – Вы уж, батенька, простите за мой вид и некоторое отсутствие порядка в моём скромном жилище. Надоело всё до чёртиков.
– Это вы простите за внезапное вторжение, – начал Кирпичников, но был оборван почти на полуслове.
– Всё служите, ловите жуликов и воров, хотя, простите ради Бога, какие нынче преступники? Преступники с адвокатом заседают и мечтают его в Наполеоны записать. Рюмку коньяку не желаете?
– Не откажусь.
Подполковник достал рюмку и налил почти до краёв, поднял, но немного пролил, протянул гостю.
– Благодарю.
Тимофей Александрович сел на стул и жестом предложил присесть Кирпичникову, последний кивнул и опустился в кресло. Пригубил из рюмки коньяк.
– Всё—таки чем обязан случаю повидать старых боевых, – усмехнулся, – соратников по защите Отечества?
– Мы с вами знакомы, – Аркадий Аркадьевич прикинул, – двенадцать лет?
– Совершенно, верно, двенадцать.
– Поэтому не буду лукавить и говорить, что пришёл просто навестить.
– Это я понимаю.
– В бытность вы занимались расследованием дел, в которых непосредственное участие принимали большевики.
– Было дело.
– Так вот меня интересует некий Троцкий.
– Троцкий? – Удивлённо спросил Мишин.
– Именно, он.
– Странно, но Лев Давыдович Бронштейн, имеющий партийную кличку Троцкий, в мою бытность не имел никакого отношения к большевикам.
– Вы не путаете?
– Отнюдь, он всегда колебался и стремился примирить две фракции социал—демократической рабочей партии. Кстати, имеет определённое влияние на рабочих в столице, в девятьсот пятом году занимал высокий пост, – Мишин усмехнулся, – председателя Совета рабочих депутатов.
– Стало быть, о нынешнем его положении вы не знаете?
– Отчего же, как вернулся из Америки, так сразу же в горнило политической борьбы. В июле даже был арестован, но выпущен на свободу, без какого бы то ни было обвинения. В сентябре опять, как и двенадцать лет тому, занял место председателя Петросовета.
– Стало быть, он не в подполье?
– В каком подполье, если почти ежедневно выступает в совете.
– Что вы о нём можете сказать?
– Тщеславен, рвётся к власти, не потерпит конкурентов, постарается от них избавиться, вы упоминали о вооружённом перевороте, так он может за ним стоять, только появится на трибуне в последнюю минуту и возглавит осиротевшее правительство, – хотя Тимофей Александрович и говорил с долей иронии, но в его словах звучала непреложная истина.– Чем всё—таки вызван ваш интерес к его персоне?
– Ходят слухи, что при вооружённом перевороте Троцкий станет во главе России.
– Вполне допускаю, – Мишин наклонился вперёд, взял в руки бутылку и налил себе полную рюмку.
– Скажите, Тимофей Александрович, этот самый Бронштейн готов подготовить и организовать свой приход к власти?
– Способен, но не в одиночку.
– Если с помощью большевиков?
Подполковник поморщился.
– Большевики, конечно, набирают силу, но их мало, кто поддерживает. Их восемьдесят тысяч, ну, пусть даже в два раза больше, нет, это не та сила, на которую бы я поставил.
– Допустим, что Троцкий действует в союзе с Лениным, тогда каковы шансы на победу.
– Ничтожны. Вы знаете, если не подводит память, то ещё в апреле Ленин призывал к свержению Временного правительства и тогда с ним хотел встретиться в ту пору министр юстиции Керенский.
– Нынешний председатель Совета министров Керенский.
– С какой целью?
– Чтобы объяснить текущий момент истории, ведь их отцы когда—то были дружны.
– Даже так?
– Аркадий Аркадьевич, неужели вы не следите за политической обстановкой в стране?
– Не слежу, – честно признался Кирпичников.
Тимофей Александрович поднялся с кресла, запахнул халат и перевязал поясом.
– Завидую я вам, – подполковник нахмурил лоб, – а мне покоя нет от всех этих октябристов, трудовиков, кадетов, меньшевиков. Сколько не пытаюсь себе приказать, не читай, не лезь, не рассуждай, а всё равно читаю, прикидываю, рассматриваю, словно до сих пор на службе. Значит, вас заинтересовала персона Троцкого? Если столкнётесь, не поворачивайтесь спиной, можете получить кинжал в спину.
– Я знал, что политика ведёт нечестную игру, но не подозревал, что до такой степени.
– Это цветочки, если наш бонапарт, – Мишин говорил о Керенском. Получившем ещё летом не ограниченные полномочия от Совета, – проиграет, полушки не дам за спокойствие в государстве. Начнётся самая натуральная драчка за власть.
– Вы считаете, что бонапарт не самый худший вариант?
– Именно так и считаю.
– Троцкий где проживает?
– Вот это я не знаю, но то, что он ежедневно бывает в Совете точно и, следовательно, там его можно найти. Но всё—таки не советую с ним даже общаться, ещё тот говорун. Насколько могу судить, вам, начальнику, как там его…
– Уголовного розыска, подсказал Кирпичников.
– Вам, начальнику сыскной полиции, – на лице Мишина появилась довольное выражение, что он не забыл, как при Николае Александровиче именовалось отделение, занятое сугубо преступными элементами, – поручили политических или Троцкий кого—то убил или ограбил?
Аркадий Аркадьевич тяжело вздохнул, но ничего не ответил.
– Тимофей Александрович, скажите, кто наиболее опасен – Троцкий или Ленин.
– Однозначно не отвечу, но скажу одно Ленин – теоретик, всю сознательную жизнь бумагу марает, а вот Троцкий, – подполковник задумался, – более практик, так что с какой стороны посмотреть, если с теоретической, то Ленин – словоблуд, а с практической, то опасен второй.
Подполковник всё понял.
– Не буду злоупотреблять вашим временем, – Кирпичников поднялся.
– Понимаю, – только и произнёс Мишин, – смотрите не сломайте хребет.
– Постараюсь.
– Напоследок, – подполковник сжал губы, словно решал сказать или нет, потом всё—таки решился, – зайдите к Игнатьеву.
– Вашему бывшему начальнику?
– Именно к нему, он прояснит вам многое.
– Где я могу его разыскать?
– Адрес он не сменил, поэтому откройте справочник и там найдёте. При разговоре сошлитесь на меня, иначе беседы не состоится.
– Благодарю.
– С Богом.
Бубнов направился прямиком в Лоцманский переулок, двадцать девятая находилась на первом этаже. Ялава служил машинистом на паровозе, но даже для него снимать целую квартиру было дороговато. Скорее всего, партия доплачивала и снимала больше для встреч и собраний, нежели для рядового члена. Не вызывая особого внимания, Иван сперва осмотрелся и выяснил, что его предположение верно. Из квартиры можно было уйти в случае необходимости, как по чёрной лестнице, так и через окна. Всё—таки первый этаж.
– У этого чухонца странное имя, – дворник опирался на метлу и удивительно, что ещё мёл и наводил порядок, – Га… Го…Ги…во, Гуго, – обрадовался обладатель когда—то серого фартука, а ныне непонятного цвета.
– Что можешь про него сказать? – После того, как выпили пива, и дворник не с такой опаской отнёсся к незнакомцу, стали вроде приятелей.
– Живёт с год, квартиру оплачивает вовремя, без задержек. Чтобы какое—то непотребство или, не дай Бог, буянства нет, только последнее время просит ночью ворота не запирать. Приходят к нему какие—то люди.
– Кто такие?
– Кто их разберёт? Я ж говорю спокойные, водки не потребляют, чем занимаются? Да, мне какое дело? Тихо, чинно, но и слава Богу.
– Значит, не видел, кто к нему ходит?
– Да, кто их знает.
– Часто у него собираются?
– До сего месяца не так часто, а в нынешнем, словно с цепи сорвались, почитай, кожный день.
– Ты уж о расспросах ни слова.
– Само собой, – произнёс дворник, пряча в карман царский серебряный рубль, – я ж понимаю.
Не успел Бубнов уйти от разговорчивого дворника, как тот подмигнул и головой указал на человека в чёрной тужурке и кепке с кокардой железнодорожного ведомства. Сперва Иван не понял, но потом догадался, что это мог быть либо Ялава, либо Рахья. Пока размышлял над вопросом оставаться в ожидании, чтобы проследить за пришедшим, то ли уходить, если к себе на квартиру пришёл Гуго. Тогда не скоро выйдет из дома. Дворник шепнул, что, мол, это не их жилец, а тот приходящий, то ли Рахин, то ли Рахов. Кто их чухонцев разберёшь.
На счастье сыскного агента железнодорожник вновь появился из дверей. Осмотрелся внимательным взглядом и двинулся по Лоцманской в сторону Пряжки, потом к Благовещенскому мосту.
Иван следил по всем правилам конспирации, и в нём росла уверенность, что служащий железнодорожного ведомства, а это на самом деле был Эйно Рахья, приведёт, куда надо, ведь сказано в документах, что Ленина везде сопровождает чухонец или отправляется по поручениям, но непременно возвращается на конспиративную квартиру, где живёт Ленин.
Бубнов шёл следом.
Сперва железнодорожник шёл к Чёрной речке, но там начал плутать, то ли что—то заметил, то ли по революционной привычке.
Иван не отставал, но и не маячил на глазах. Часа через два Рахья подошёл к дому под номером один по Сердобольской улице, в последний раз осмотрелся и проследовал в квартиру 41.
Сыскной агент начал ждать, теперь не стоило торопиться. По давней привычке заносить всю информацию в записную книжку, Иван достал карандаш и на последней странице записал «Сердоб., 1 – 41, Р. пр. от дома Я.»
Октябрьская погода не слишком способствует ожиданию, но Бубнов был настойчив. Сперва поискал дворника, чтобы у него узнать о квартире сорок один, но последний оказался пьян, спал в обнимку с метлой и громко похрапывал.
Сыскной агент в полголоса выругался и отправился на пост, наблюдать за домом. Решил, что раз уж Рахья зашёл через парадную дверь, то и гости, наверняка, будут пользоваться этими дверями. Видимо, выход на чёрную лестницу за ненадобностью заколотили, тем более что дрова для отопления носили через главный вход.
Ближе к вечеру, когда окончательно продрог и начал из носа пускать целые реки, заметил, что из дома вышел тот чухонец, которого он сопровождал, и низенького роста остроносый господин с бритыми щеками и подбородком, в натянутой по самые брови кепке. Господин показался знакомым, но Иван его не опознал, только расслышал несколько фраз, произнесённых звонким с грассированием голосом, сунул руки в карманы пальто и зашагал по Сердобольской улице в направлении Чёрной речки. Спутники остановились у дома номер 25.
– Здесь? – Спросил картавый.
– Да, – ответил чухонец, – на втором этаже, слева первая квартира.
– А вы?
– Пока посмотрю.
– Бгосьте, батенька, только замёгзните. Сейчас в столице ни одного шпика нет, пойдёмте. Я думаю, здесь мы застгянем надолго, начинаешь объяснять этим идиотам, а они кочевгяжатся.