– Какой фотограф? – Выругался матерными словами начальник уголовного розыска. – Сейчас в этом бардаке мы никого не найдём.
Бубнов лежал на столе, словно притомился и прилёг на минуту отдохнуть.
Аркадий Аркадьевич внимательно осматривал карманы убитого. Несколько ассигнаций царского времени, пачка «керенок», горсть мелких медных и серебряных монет, записная книжка и карандаш. Начальник уголовного розыска полистал, открыл на последней странице и протянул Кунцевичу.
«Сердоб., 1 – 41, Р. пр. от дома Я.
25 – засед.»
– Что сие…– начал Мечислав Николаевич, но остановился и удивлённо взглянул на Кирпичникова. – Он нашёл нашего, – прикусил язык.
– Видимо, в доме номер один по Сердобольской проживает наш пациент, а вот в доме двадцать пять заседают.
– Можно их арестовывать?
– Пусть занимается этим министр, а мы будем убийством, – указал подбородком на труп Ивана.
– Не совсем понимаю.
– Бубнов и Алексеев должны были заниматься делом вместе. Где Алексеев?
– Скорее всего, решили заниматься каждый своим расследованием, – пожал плечами Кунцевич.
– Вот мы и имеем убитого сотрудника, не хватало второго лишиться. Так, Мечислав Николаевич, я удалюсь на четверть часа к министру.
– Вы не хотите проверить сведения Бубнова?
– Пусть министр проверяет, у него возможностей гораздо больше, чем у нас, – пальто не стал застёгивать, было душно, но до того гадко на душе, что испортилось настроение, хотелось достать из кармана револьвер и пристрелить убийцу Ивана, если таковой возникнет на горизонте.
Малянтович только вернулся с совещания, которое проводил Керенский. Был возбуждён и глаза не гасили радости, что в них светились.
– Слушаю вас, Аркадий Аркадьевич! – Вместо приветствия произнёс министр.
Кирпичников положил на стол бумагу.
– Что это? – Поднял изумлённый взгляд.
– Адрес Ленина.
– Адрес? – Вскочил с кресла Павел Николаевич. – Точный адрес?
– Совершенно.
– Одну минуту, – и министр, словно мальчишка, умчался куда—то. Вернулся на самом деле через несколько минут. – Я же говорил, что вы лучшие в своём деле.
– Найти было не сложно, – начальник уголовного розыска перекладывал дальнейшие поиски на самого министра, – но наше управление потеряло при розыске сотрудника.
– Гидра заговорщиков опасна, особенно, когда чувствует, что хвост прищемлен.
– Павел Николаевич, – устало произнёс Кирпичников, начал предательски подёргиваться левый глаз, – мы не на митинге. Сегодня я лишился самого молодого сотрудника, имевшего перспективы на хорошее будущее, так что не надо марать о нём память лозунгами.
– Простите, Аркадий Аркадьевич, я не хотел словами вам доставлять неудобства.
4.
Полковника Игнатьева не оказалось на месте. Секретарь сказал, что после телефонного звонка бывший жандармский офицер приказал вызвать семерых агентов в статской одежде и на двух авто укатили, предупредив, что на задание.
К концу дня «Русское слово» поведало читателям о том, что Николай Иванович Подвойский, избранный заместителем председателя ВРК Лазимира, застрелился в Смольном, оставив непонятную записку, в которой сетовал на то, что не понят товарищами. В том же номере, но на последней странице шла речь о том, что Владимир Александрович Антонов по трагической случайности попал под грузовой автомобиль.
В вышеуказанную газету не попала ещё сенсация этих дней, но в «Новом времени» можно увидеть такую новость: Григорий Исаакович Чудновский был поднят на штыки солдатами Преображенского полка, где последний состоял в качестве комиссара и представителя Военно—Революционного Комитета.
Кирпичников и Кунцевич обошли Прачечный переулок от первого до последнего дома, каждую квартиру, переговорили почти со всеми обывателями, не побоявшимися открыть незнакомым людям двери. Дворники оказались более разговорчивые, они—то и приметили довольно молодого человека в тёмном пальто и фуражке, с которой сорвана кокарда. Видели, но лица описать не могли, всё—таки темнеет рано, да и тень от козырька вносила свою лепту. Потом пожаловались, что фонари зажигаются нерегулярно, а те, что запитаны электрическим током, так вообще выключены. Вот и заметили только тёмное пальто, которое на самом деле, могло быть и коричневым, и синим, и тёмно—синим, и в мелкую полоску, и в не менее мелкую клетку, но отсутствие кокарды на фуражке убийцы отметили все.
– Значит, – начал, было, Кунцевич, но умолк, не договорив.
– Что вы сказали? – Очнулся от мыслей Кирпичников.
– Кое—какие мысли бегают в голове.
– Поделитесь, Мечислав Николаевич, – начальник уголовного розыска мотал головой, словно продолжал спорить сам с собою.
– Не понравилось мне с самого начала задание министра.
– Это какое?
– Найти Ленина. Мне сразу показалось каким—то фальшивым. У государства в руках тысячи нитей, а здесь, будьте любезны, найдите человека, который приехал месяц тому сюда. Да и приехал, фактически не таясь. И отыскать его не составило бы труда, помните документы, что передал министр? Их написал такой агент, который в шаге от Ленина находился и, думаю, находится по сию пору. Следовательно, мог оповестить о местонахождении Ленина не один раз, получается, что уголовный розыск используется для отвлечения внимания. Ведь почти все значимые лица из Военно—Революционного Комитета почили в Бозе и почти все при странных обстоятельствах. И главное, в один день.
– С вами трудно не согласиться, стало быть, мы с вами исполняли роли китайских болванчиков.
– Вот—вот, вы правильно подметили, болванчиков и наши, имеющие власть, работодатели подозревают, что в наших рядах имеются большевистские агенты, через которых засылалась недостоверная информация.
– Вы так полагаете?
– Я даже уверен в этом.
Кирпичников не показывал своего разочарования, хотя на душе скребли кошки. Во многом помощник прав. После Февральских событий и отречения Николая Александровича в стране сплошная анархия, каждый мнит себя наполеоном и спасителем Отечества, строит планы.
Сейчас подтверждала сложившаяся ситуация, уж не Александр ли Фёдорович метит в диктаторы и новые императоры?
Хотелось забросить всё, сесть в поезд, уходящий куда—нибудь подальше, не видеть ничего, не читать никого.
Дверь в кабинет от удара распахнулась, и на пороге стоял Андреев в расстёгнутом тёмном пальто и заломленной на затылок фуражке, на тулье выделалось бледное пятно. Глаза сыскного агента горели животными огоньками, в правой руке Николая Яковлевича металлическим блеском револьвер.
– Что добились своего? – Без того глухой голос звучал басовитыми раскатами, – добились?
Аркадий Аркадьевич начал подниматься со стула.
– Сидеть!
Кунцевич смотрел на начальника, но тот не отводил взора от двери, только желваки начали играть на скулах.
– Никого не осталось, никого. Я, как мог, охранял от вас Ильича, но и его не уберёг. Вы знаете, как они, – Николай Яковлевич потряс в воздухе пистолетом, – его убили? Нет? На моих глазах его выбросили с пятого этажа на мостовую. Вы понимаете, что никого не осталось, кто способен возглавить и повести нас вперёд. А я даже своего товарища не пожалел.
Мечислав Николаевич медленным движением, чтобы не заметил стоящий позади Алексеев, начал доставать из кармана пистолет, не спуская глаз с Кирпичникова.
– Что же вы наделали? Как вы могли? Никого не осталось, никого, а остальные оказались трусами и разбежались из столицы, как крысы. Где Крыленко? Где Ломов? Где Дыбенко? Нет их, нет. Кто может возглавить переворот? Кто? Вы молчите, а я знаю, что никто. Светлых голов не стало, а остальные провалят дело, потому что трусы и паникёры…
– Зачем ты убил Ивана? – Голос Кирпичникова звучал спокойна и тихо, но Алексеев дёрнул головой, словно от пощёчины.
– Я? – Взвизгнул Николай Яковлевич, его губы дрожали, глаза сузились и налились кровью. – Я защищал Ильича.
– Ты убил товарища?
– Он не был мне товарищем, не был, он хотел указать квартиру, где скрывается Ленин.
– Ты с Иваном ходил под пули.
– Это ничего не значит, – голос Алексеева перешёл на крик.
– Почему ты убил товарища?
– Я – большевик и хочу, чтобы вашу власть смела волна рабочих и крестьян
– Ты ведь не глупый человек, неужели поверил товару в яркой упаковке, предлагаемому тебе?
– Вы ничего не понимаете, – от горячности Николай Яковлевич нажал на спусковой крючок, и пуля ушла в окно, сам стрелявший испугался и чуть, было, не выронил из руки пистолет.
Кунцевич резко повернулся лицом к Алексееву, в руке Мечислава Николаевича в свете электрической лампочки блеснул пистолет и два выстрела слились в один. Первая пуля чиркнула по верху фуражки, вторая вошла в середину лба. Николай Яковлевич дёрнул назад головою и мешком опустился на пол.
– Зря, – только и сумел сказать Кирпичников.
– Ничего мы бы от него не узнали, кроме того, что Ленин мёртв.
– Получается, что вы правы. Мы только статисты в большой пьесе, где на главную роль претендуют маленькие наполеоны.
День угас и за окном, пришедшие на землю, тени превращались в непроницаемую мглу. Фонари оставались без надзора, и в права вступала ночь 25 октября 1917 года. Заседание II Всероссийского Съезда Совета рабочих и солдатских депутатов открылось во втором часу ночи. Правые социалисты вместе с эсерами получили большую часть голосов, большевики в полном составе не явились на съезд.
В этот же день Председатель Правительства получил неограниченные полномочия.
– Я вам говорил, – с порога произнёс Мечислав Николаевич, потрясая только, что вышедшей газетой, до того был взволнован, что забыл поздороваться с начальником.
Аркадий Аркадьевич с тёмными от недосыпа кругами под глазами и сам держал в руках серые листы газеты. В последнее время ощущалась нехватка бумаги, слишком много появилось печатных изданий, поддерживающих правительство и критикующих оное.
– Доброе утро, Мечеслав Николаевич!
– Простите, – приложил руку к груди пришедший, – совсем из головы вылетает, когда читаешь такие новости.
– Что вас так встревожило?
– Как что? Теперь наш орёл получил неограниченные полномочия, стал, так сказать, диктатором Всея Великия, Белыя, Малыя и остальных российских земель.
– Главное не получить, а воспользоваться, – тихо сказал Кирпичников.
– Вы полагаете, – начал Кунцевич, но не стал продолжать.
– Именно, полагаю и, мне кажется, мы стоим на пороге, как бы помягче выразиться, – Аркадий Аркадьевич взглянул на помощника и прикусил губу.
– Говорите, как есть, – усмехнулся Мечислав Николаевич.
– Непредсказуемых событий.
– Вы правы. Особенно от таких дифирамбов, – и он прочитал вслух, – «Керенский ‒ это символ правды, это залог успеха; Керенский ‒ это тот маяк, тот светоч, к которому тянутся руки выбившихся из сил пловцов, и от его огня, от его слов и призывов получают приток новых и новых сил для тяжелой борьбы».
Вечером того же дня случай занёс Кирпичникова на вечернее заседание II Всероссийского съезда.
Керенский с торчащими короткими волосами, неизменным серьёзным выражением на лице и морщинам на челе, выражающими озабоченность, стоял около трибуны, расставив ноги в стороны. Напоминал маленького Наполеона, держа левую руку за спиной, а правой размахивал, словно собирался дирижировать оркестром. Театральная поза и заученные паузы, в которых бесновались сторонники Александра Фёдоровича более походили на провальную пьесу откуда—то из провинции. Диктатор был в своём амплуа – артиста, напрочь лишённого способности к игре.
– Восемь месяцев прошло с тех пор, как родилась русская свобода. Ваши боли и ваши страдания явились одним из мотивов всей революции. Мы не могли больше стерпеть той безумной и небрежной расточительности, с которой проливалась кровь старой властью. Эти месяцы, я считал, продолжаю считать и сейчас, что единственная сила, могущая спасти страну и вывести ее на светлый путь, это есть сознание ответственности каждого из нас без исключения за каждое слово и каждое действие его. Тревога охватывает меня, и я должен сказать открыто, какие бы обвинения ни бросили мне в лицо и какие бы последствия отсюда ни проистекли. Идет процесс возрождения творческих сил государства, устройство нового строя, основанного на свободе и на ответственности каждого, и так, как дело идет сейчас, оно дальше идти не может, и так дальше спасать страну нельзя. Я хочу верить, что мы найдем выход из своего положения и пойдем вперед той же открытой и ясной дорогой демократического государства, скованного сознанием гражданского долга и твердой воли, и что все, что передали наши предшественники, всю нашу многовековую культуру, все, что дал нам русский гений, мы сумеем бережно донести и отдать Учредительному Собранию, единому хозяину Русской Земли. Но для этого нужно не только верить, но найти в себе желание действовать.
Не дослушав до конца выступление человека, наделённого диктаторскими полномочиями, Кирпичников вышел на свежий воздух. Стало противно и муторно то ли от патетических речей Керенского, то ли от пустоты в душе. Возникал один вопрос: надо ли служить далее, но самый главный влез вслед за первым – кому? Раньше можно было сказать – Отечеству, пусть не совершенному, но такому, какое есть. А теперь? Власти? Которая добилась того, чего хотела. Армии? Которой не нужны победы. Всяким там меньшевикам, большевикам, кадетам, эсерам и прочей шушаре? Которым нужна для удовлетворения собственных амбиций власть.
Аркадий Аркадьевич сунул руки в карманы пальто и пошёл прочь от этого осиного рассадника мнимого свободомыслия.
– Стой, – раздался над ухом голос, и начальника уголовного розыска обдало чесночным запахом и дешёвым табаком, в бок упёрлось что—то тупое. Кирпичников понял – ствол пистолета, – руки.
Аркадий Аркадьевич остановился и приподнял к верху руки.
– Учёный ужо, – осклабился грабитель, второй ловко прощупал карманы и достал из внутреннего кармана пиджака бумажник и рванул из кармашка жилета часы.
– Глянь, – сказал шаривший по карманам, – бочата—то рыжие с курицей.
– Потом посмотрю, а ты, дядя, иди своей дорогой и более нам не попадайся….
– А чё? – Усмехнулся второй. – Пускай попадается, вишь какой лопатник, – по толстому боку бумажника похлопал ладонью без мизинца, видимо, пострадал ранее. – Иди, дядя, иди, копи деньжата.
Кирпичников обернулся, никого позади уже не было.
Грабители скрылись в проходном дворе.
Стоило на минуту задуматься, потерять бдительность и вот тебе наказание. Аркадий Аркадьевич усмехнулся: «Надо же! Начальника бюро уголовного розыска, как какого—то штафирку, взяли и ограбили. И смешно, и грешно!»
Хмель не брал. Теперь Аркадий Аркадьевич только посмеивался над собой, хотя несколько часов тому было не до веселья. Ещё в марте начальник сыскной полиции Кирпичников предупреждал, что под амнистию попадут не только политические противники прежней власти, содержащиеся под стражей, но и уголовные элементы. Так и произошло. Налётчиков, бандитов, воров, оказавшихся на воле, сразу же окрестили в честь министра юстиции «птенцами Керенского». Теперь пожинаются плоды бездумного решения. Петроград наводнился преступниками, «малины» начали возникать не где—нибудь на окраинах, а в самом центре столицы и даже на Невском проспекте.
После второй рюмки водки нахлынуло чувство безнадёжности. Ловишь—ловишь преступников, но проходит немного времени, видишь их на свободе, и снова они занимаются прежним ремеслом, только более нагло и жестоко. На кой ляд тогда их ловить?
Февральскую революцию Аркадий Аркадьевич принял с энтузиазмом, с надеждой на то, что жизнь измениться в лучшую сторону. Исчезнет недовольство, появятся новые силы, чтобы задавить врага в его же логове. Ан, нет, народ стал злее, солдаты ротами и батальонами дезертировали с фронта, окончания войны не предвиделось. Устали крестьяне и рабочие воевать, хотелось им просто стать у станка и почувствовать, как подчиняется усталым рукам металл или пойти в поле за плугом. И сам, начальник уголовного розыска, не понимал, что хотят власть предержащие? Одни лозунги и никаких конкретных дел. Вот сейчас не стало большевистской верхушки, но они же было в таком меньшинстве, что не играли особой роли на политической карте страны. Но в то же время, как грибы растут новые партии на окраинах бывшей Российской Империи. Кто бы мог предположить, что Финляндское Княжество потребует самостоятельности, кавказский, малороский и туркестанский края заговорят об автономии. Трещит государство по швам, а в столице собрались говоруны.