"Достопочтимый сэр!
С особым вниманием и душевным трепетом ознакомился с Вашими стихотворениями.
К сожалению, наша газета недостаточно хороша для того, чтобы Ваши замечательные строки были обессмерчены на ее стремительно желтеющих страницах.
В связи с чем мы со слезами и скорбью вынуждены Вам отказать.
А вот Ваши размышления о жизни, рассказ о непростых трудовых буднях Вашего завода вполне бы нашли отражение в нашем издании!
Стесняюсь Вам предложить, и все же задам вопрос: не хотели ли бы Вы посвятить себя всецело возделыванию нивы журналистики и работать в редакции нашей газеты на постоянной основе? Если ваш ответ положительный, приходите в редакцию, поговорим с глазу на глаз.
Искренне Ваш,
главный редактор газеты "Истинное время" Илиодор Вайс".
И подпись зелеными чернилами.
Сердце Клима заколотилось как от опиумного отвара – ему предложили работу! Нечего сказать – вовремя! "Не хотел бы посвятить себя возделыванию нивы?". Нет, не хотел. Он даже мечтать не мог об этом! И тут такое предложение! А стихи… Стихи – подождут!
Все. Бежать в редакцию! Но тут он остановился. Не надо дергаться. Вдохни. Неспешно выдохни. Спокойно и с достоинством отправляйся к своей заслуженной награде, то есть к работе.
Прежде чем переодеться, Клим аккуратно зашил порванную штанину. И уже на пороге, поправляя куртку, нащупал в кармане нечто объемное и легкое. Там лежал стеклянный подарок для Джес.
Клим вернулся в комнату, не снимая ботинок, разыскал клочок бумаги, карандаш. На секунду задумался и уверенно написал:
Слон не уйдет в холодный лес
Ни утром, ни в суровый вечер.
Он защитит от скуки Джес,
Согреет, как не греют печи.
Написал и задумался… Слон согреет? Чушь какая, но переписывать было поздно. Она и так поймет, что он ею очень дорожит, да чего уж – очень-очень любит. Торопится, правда. Как всегда.
Он положил слоненка на лист со стихотворением и дописал: "С наступающим 2265 годом!".
Глава 4. Краткая история сверхнового мира
Клим спускался по лестнице чинно, выпрямив спину, слегка закинув голову назад. И уже видел себя журналистом.
Он – в просторном кабинете одного из руководителей государства. Сидит, развалившись в потертом кожаном кресле, заложив ногу на ногу. В начищенном острие его туфель отражается тяжелая хрустальная люстра. На носу поблескивает пенсне. В одной руке журналист-Клим держит массивный блокнот в обложке из черепахового панциря со светло-зелеными листами, в другой – чернильную ручку с золотым пером.
– Итак, – грозно произносит Клим, исподлобья глядя на покрасневшего от волнения интервьюируемого, – насколько выполняются пункты вашей народной программы, направленной на улучшение жизни общества?!
Замечтавшись, Клим поскользнулся на зловонной кучке, наваленной на ступеньки, и упал бы, не схватись вовремя за поручни. Придя в себя, сплюнул. О чем говорить с властью, чиновником, политиком или ученым, он на самом деле не знал. Потому что никогда не разговаривал ни с кем из них. И, возможно, поэтому никому из них не доверял. Особенно ученым. Ведь это они, по его разумению, стали виновниками страшных бед, случившихся когда-то с человечеством.
Клим не сомневался, что ученые, как дети. Они придумали свой язык, чтобы другим было непонятно. И любят, как малыши, играться. Только развлечения у них особые. Ну какая радость, если не узнать, что находится внутри калейдоскопа? Или Земного шара? Вот и начали шаловливые дети с седыми волосами на затылке распиливать атомы на своих хитрых установках и гонять наперегонки несчастные ядерные частицы на ускорителях. А ведь предупреждали этих физиков!
Впрочем, виновных уже не найти. Может, и не они вовсе, а другие, строившие экологически полезные атомные электростанции и собиравшие не менее полезные бомбы, в чем то переусердствовали.
Так или иначе, но однажды вечером, где-то в конце двадцать первого века, все эти карусели для взрослых взлетели на небо. Цепная реакция за несколько минут охватила планету.
И сгорела Земля, как неудачно запущенный в небо оранжевый бумажный фонарик.
Земля сгорела, но не исчезла. Она до неузнаваемости, как первый блин на сковородке, покорежилась и потеряла привычные очертания. Материки и континенты приняли такую причудливую форму, как их изображали первые покорители океанов в незапамятные времена. Может, древние знали больше?
Наступил зловещий миг тишины, когда выжженная планета безразлично таращилась в такое же равнодушное звездное небо.
К большому удивлению, погибло не все живое. Спасся золотой, конечно, не миллиард, но все же какой-то человеческий остаток. Причем выжили не избранные толстосумы (предполагался такой вариант), а народец попроще, кому, как тараканам, ни огонь, ни радиация оказались нипочем.
Тогда же, в начале двадцать второго века, последнее довзрывное поколение стало первым в сверхновой истории.
К счастью, пресная вода не полностью испарилась с лица Земли: сквозь корку пепла стали пробиваться родники. Новые реки потекли по новым руслам к новым морям. Зазеленели растения, то ли выжившие, то ли занесенные космической пылью. Да и невесть откуда повылазившее зверье бодро поскакало по лужайкам. И это вселяло определенную надежду истощавшему желудку человека как бы разумного.
В 2130 году собрался подкопченый земной народ на руинах невесть какой страны и стал думать-гадать, как жить дальше. Главная печальная весть была в том, что почти все знания, накопленные за тысячелетия их пращурами, успели перенести на какие-то там "электронные носители". То есть большая часть многовекового опыта человечества мгновенно исчезла во время Взрыва. Бумажных книг, уцелевших после огненной волны, на планете осталось совсем немного. И еще обрывочные знания в головах выживших "счастливцев".
Было решено в обязательном порядке собрать (изъять, если нужно) все оставшиеся книги в хорошо охраняемые хранилища, а всем, кто что-то помнит из области науки и практики, записать свои полезные знания на бумаге. После чего также сдать в книжные фонды, под строгую отчетность.
Первых людей в сверхновейшей истории стали величать Учителями (хотя неблагодарные потомки дразнили их "Погорельцами"). Среди Учителей был и прапрадед Клима Эдуард Варфоломеевич.
Прошло совсем немного, и земля снова наполнилась писком нового поколения. Учителя вспомнили все, что не забыли. Что могли, передали в хранилища, а также на словах своим детям и внукам. Тогда выросла и окрепла первая смена Мастеров, не знавших никакого другого мира, кроме этого, любимого, хотя и обожженного.
Если Мастера восстановили или заново построили города, то третье поколение – Созидатели, – что называется, пустили корни, начали осваивать, улучшать, усовершенствовать сохраненное и построенное их предшественниками.
В конце двадцать второго века на Втором планетарном съезде познакомились будущие родители Клима. Эх, какая это была любовь!
Но вернемся к материалам съезда. Несмотря на то, что четвертое поколение вошло в сверхновую историю как Изобретатели, было решено изобретательские порывы попридержать.
Чтобы обезопасить потомков от новых ядерных взрывов и прочих смертоносных неприятностей, все книжные знания постановили держать не просто в хранилище, а под строжайшим контролем и выдавать дозировано. И вовсе не каждому.
А так как за век после Взрыва людская мысль сумела воссоздать мир механических и паровых машин, то на этом и остановились. Вселенской беды пыхтелки с шестеренками принести бы не смогли: даже самый огромный паровоз земной шар не расколет.
Под угрозой самого сурового наказания было запрещено развитие научной и технической мысли "по восходящей линии". Изобретать позволялось и приветствовалось только "вширь". Никакой кибернетики и электроники. Только механика и оружие не очень массового поражения.
Новые ученые долго не грустили, и вскоре пришли к выводу, что их давние предки слишком быстро миновали эпоху пара, и спешно полюбили двигатели внутреннего сгорания. А ведь простор для новых паровых изобретений был огромный. О непостижимой в полной мере энергии пара и безграничной возможности механики заговорили все.
Не удивительно, что заразительные идеи новой технологической политики проникли в обиход. Неожиданно жизнь повернулась вспять в старое проржавевшее русло культуры и моды. И все завертелось так же, как и во времена, названные почему-то Викторианский эпохой. Хотел бы Клим взглянуть на Витька, придумавшего все это.
Впрочем, витиеватый новый старый мир нравился всем.
Почти всем.
Глава 5. Ноябрьское купание
Клим знал, где находится редакция "Истинного времени": ее окна выходили на одну из четырех крупных площадей Западного Симфидора – Площадь народов. Недалеко от дома Джес.
Погода была отличная, и Клим не торопился. К тому же в такую рань появляться в редакции счел не совсем этичным.
– Еще решат, что мне это место очень-очень нужно, – хмыкнул он. – Лучше подойти позже, когда солнце окажется в зените.
Чтобы убить время, решил отправиться в противоположную от редакции сторону и прогуляться у реки. Вид текущей воды всегда действовал на Клима одновременно успокаивающе и ободряюще. К тому же это было место, если не считать крыш и балкона Джес, где можно было глазеть на неяркое утреннее солнце.
За четыре года жизни в промышленной части города-государства он, рожденный на сельских равнинах, так и не смог привыкнуть к сырости бараков, мрачным теням небоскребов и редкому солнечному свету. Высоченные "до неба" дома, так манившие его в раннем детстве, сейчас вызывали тоску. И чем ближе и выше лепились дом к дому, каморка к каморке, тем острее чувствовалось одиночество как его самого, так и этих неизвестных жителей за жирными стеклами маленьких окон.
Матушка Клима, родившаяся в этих местах, рассказывала, что когда-то здесь, как и по всему Симфидору, росли деревья. Настоящие! И она их застала. Но настало время, когда общественность решила от деревьев избавиться. Потом стало известно, что за так называемой общественностью стояли строительные фирмы, для которых "уплотнить" изысканный в архитектурном смысле исторический центр высотками – именно центр, а не окраины города – дело чести, престижа и даже принципа.
– Ну, возведу я дом на окраине, – как-то в пьяном откровении признавался Климу один из мелких строительных боссов. – И за сколько я продам квартиры? Дешевле себестоимости? А вот в центре – другое дело, вот там – деньги!
Но застройкам в центре города мешали старинные дома, сохранившиеся после Большого взрыва. И скверы с парками. Их надо было убрать, но сделать тихо. И главное, как все в Симфидоре, по закону.
Со сносом исторических домов вопрос решился просто: владельцы строительных компаний как-то убедили историков, и те (одноваживем!) охотно, за определенную мзду, подмахнули акт о том, что исторические памятники вовсе не памятники, а мусор прошлого.
Клим любил слушать от бабушки старинные сказки и легенды (и откуда она их так много знала?), а также истории о "прежнем времени". Внимал рассказам, затаив дыхание, но иногда перебивал и заваливал вопросами. Ему хотелось поймать бабушку на выдумке. Потому что он не верил всему услышанному. В реальность драконов Климушка верил, а в реальность домов, украшенных каменными ящерами, нет. Но уж очень ловко бабушка сочиняла:
– Когда народу было не так много, как сейчас, домов хватало на всех. Они были разные по высоте. Встречались совсем крохотные: пятиэтажные, трехэтажные, я даже двухэтажные видела… Вроде.
– Вроде? Или во сне? – уточнял Клим.
– Вот ты мне опять не веришь, – обижалась старушка. – Разве бы я стала врать?
И продолжала:
– Но главное в этих домах был не ювелирный размер, а украшения. Вырезанные на стене или приделанные на ней размещались возле окон, дверей, на балконах с ограждениями в виде столбиков, похожих на пухлые женские ножки. Про крылатых змеев и прочих чудовищ я уже говорила. Были еще изображения растений – пионов, лилий, настурций, винограда и просто выдуманных или тех, которые я не знала. Но самыми интересными были фигуры людей…
– Фигуры людей на стенах домов?!
– Ну да! А где же еще. Были просто головки, как бы детские. Некоторые с крылышками…
– Голова с крылышками? Курицы что ли?– смеялся мальчишка.
– Были скульптуры по пояс, а некоторые в полный рост, – словно не слыша смеха, продолжала рассказчица. – Часть из них – совсем голые. Эти нам особенно нравились. Мы с девчонками бегали тайком на них смотреть: там были и дяденьки и тетеньки из камня. Было интересно и весело! Людские фигуры поддерживали балконы или просто стояли по обе стороны дверей. А двери были высокие: метра по три!
– Это для титанов что ли?
– Титаны в пещерах живут, всякому известно. А высокие двери… Они для обычных людей. Просто для красоты. Заходит маленький человек, сгорбленный от своих забот, в такие двери – и распрямляется невольно. И вот он уже почти достал головой до звезд! И потолки в домах были высокие-превысокие. Говорили, что в таких комнатах мечтается хорошо и дети в них вырастают особенные. Они иначе смотрят на мир. Я бывала в такой квартире, там мамина подружка жила.
– А еще у домов были колонны…
– Но колонны и сейчас есть!
– Сейчас прямые, как карандаши. К тому же четырехгранные. Наверху – ничего. А тогда верхушка каждой колонны была похожа на крону дерева или корзину с фруктами и птицами.
– А зачем все это?
– Для красоты. Это сейчас, что ни делается, для пользы. Только радости от этой пользы немного. И даже когда эту колонну в разные цвета размалюют, не на много красивей выходит.
– Но разве живая птица не лучше каменной и живые фрукты не полезней гипсовых? Может, и не надо все это было лепить?
– Конечно, конечно, – не споря, шла на попятную и тут же соглашалась старушка. – Вот и они так считали. Однажды эти чудные украшения решили убрать. Их назвали "архитектурными излишествами" и сочли, что они способствуют процветанию неравенства в нашей демократической стране. Мол, у одного дом с такими завитушками, а у других нет. Вот и было приказано все уравнять. Осталось, правда, несколько, на окраинах.
А остальные… Все "излишества" уничтожили. Вместе с домами.
Климу про развитую демократию рассказывали с первых классов, поэтому он неплохо разбирался в вопросах народовластия:
– Все правильно: это и есть демократия, равенство, забота о людях!
– Я тоже так думала. А потом обратила внимание, что на месте снесенных домов не появлялись скверы или парки для отдыха трудящихся или дома культуры для бесплатного и содержательного времяпрепровождения. Вместо уничтоженной красоты строили бетонные высотки с низкими потолками и крошечными окнами, чтобы максимально затромбовать туда жильцов.
– Так людей становилось больше, жить-то где-то надо?
– Конечно-конечно, – привычно кивала бабушка. – Но половина квартир в этих домах пустовала: жилые метры стоили дорого, и народ предпочитал строить лачуги из подручных материалов рядом и где попало. Но тоже поближе к центру, где больше жизни, работы и еды.
Вспоминать, как ломали старенькие домики с украшениями, Варвара Эдуардовна не любила. Потому что всегда плакала:
– Как мне их было жалко… Ведь можно было сберечь – под детские садики отдать, да мало ли! Я помню, как под ковшом пароэкскаваторов и гусеницами тракторов исчезала многовековая, пришедшая из прошлого красота: раскалывалась лепнина, перемешивалась с грязью разноцветная кафельная и керамическая плитка. Иногда на чердаках этих домов находили книги, поэтому за сносом внимательно наблюдали сотрудники спецслужбы и тут же изымали найденную литературу.