Любовь Алексеевна прекрасно понимала, что всё это значит. Случайным людям в грядущем Предприятии места нет. Сейчас стоит задача найти кадровый резерв. Нужно найти достойных людей и вести их, чтобы ни при каких обстоятельствах страна и всё человечество не осталось без своих первопроходцев. В деле превращения вида homo sapiens из локально-планетарного в космический нет места случайностям.
На её лице проявилось огорчение. Ей казалось, что ни дочь, ни внук, не унаследовали высоких данных, которые она и её родители пронесли в своих генах от далёких предков, стоявших на страже России со времён Средневековья. Может, в каком-то смысле, она была слишком высокого мнения о своих предках, она понимала это, но, насколько хватало её собственной памяти, вся родня по восходящей линии состояла из людей чрезвычайно одарённых.
И что это говорит в ней? Неужели это желание продлить себя, расширить свой собственный род? С чего вдруг такое желание, чтобы именно её потомки летели покорять другие миры? «Похоже на древнюю формулу человеческого бессмертия – примитивное расширение своего рода», – подумала она. За этими тяжёлыми мыслями она даже не обратила внимания, что мыслит о дочери и внуке как о кроликах. Она любила дочь и внука. Но это чувство было исковеркано её прошлым: она не отделяла личное от интересов государства и общества.
Отбор кандидатов начал вестись задолго до технической готовности к межпланетному расселению. Возможно, несколько поколений людей прожили жизнь, числясь в кандидатах для колонизации, сами не зная того.
Они проехали через Циолковский и по прямой дороге добрались до закрытых ворот. Всё ещё бледный, но уже бойкий Ваня спустил ноги из машины и, раскрыв рот, направился в сторону охраняемого входа. Смотрел он, конечно, не на вход и охранников, а на то, что было за ними. Гигантский котлован выложенный бетонными плитами, был ему не виден, зато вытянутый корпус ракеты с ярко выделяющимся головным обтекателем поразил до заскучавшего мальчика и полностью захватил его внимание. Он уже был осведомлён и о космических полётах, и о способе их осуществления, но никакие слова не могут передать этого величия конструкции, которая должна оторваться от поверхности планеты, и ничто в его жизни прежде не производило на него столь глубокого впечатления.
Родители решили не показывать конверт и записку, полученные от матери Светы, и прошли вместе со всеми по купленным у турагентства билетам. Запуск должен был состояться через полтора часа, а уставшим после дороги требовался отдых. Они направились в ресторанный дворик, но Ваня оказался настолько поглощён видом ракеты, что ни Света, ни Тагир не стали мешать ему, тем более, что в начале пути он не хотел ничего видеть, а хотел остаться дома и играть в игры.
Взрослые кругом толпились, словно дети: в ожидании, когда же наконец прозвучит звуковой сигнал и объявят о старте. Детям в этой толчее не было видно и середины ракеты, но большинство, как Ваня, завороженно смотрели на чудо человеческой инженерной мысли, и их юные, незатуманенные «реальной жизнью» головы переполняли мысли о полёте в далёкие непредставимые пространства, где их ждали невозможные приключения, что-то иное, непередаваемо новое, не похожее ни на что из того, что они уже знали. Все люди в этом месте были воодушевлены предстоящим полётом, словно это они полетят.
Через какое-то время на площадке стало настолько людно, что Ваню пришлось посадить на плечи, чтобы его кто-нибудь случайно не толкнул. Примеру Тагира последовало ещё несколько родителей, и скоро над головами взрослых появился целый рой голов поменьше, превратив толпу в сборище странных двухфаланговых созданий.
За каждой головой вырастала ещё одна, так что свободного пространства, чтобы нацелить свой взгляд на ракету, просто не оставалось. Тогда Света подумала о конверте. Она с подозрением относилась к действиям матери, и была часто уязвлена её холодностью и поэтому всё, что с ней было связано, она старалась держать подальше. Но она так любила сына, что решила, что будет несправедливо не дать ему увидеть запуск из-за подозрений. Она порылась в рюкзаке и вытащила оттуда конверт из плотной жёлтой бумаги, словно попавший сюда прямо из прошлого века. Эта бумага, даже её запах наводила на мысли о чём-то мрачном, холодном, что всегда заставляло её чувствовать напряжение в присутствии матери. Света едва сдержалась, чтобы не бросить конверт под ноги толпы.
Тагир искал место, откуда вид на ракету будет лучше, поэтому Света, не предупредив его, пошла в сторону выхода.
Нелюбезный и видимо уставший охранник не сразу вник в сказанное. Он привык, что к нему обращаются со всякой чепухой: где здесь туалет, где вход в гостиницу и т. д., так что слушать Свету он не стал, а сразу кивнул на значок женской уборной. Ей пришлось несколько раз повторить вопрос и ткнуть запиской ему прямо в лицо, чтобы он наконец включил сознание и сделал что от него требуется. Когда эмблема с двуглавым орлом, сияющей звездой и расчерченной планетой вызвал в голове этого человека правильные ассоциации, он подтянулся, лицо стало сосредоточенным.
– Это нужно передать начальнику управления полётами, – произнесла Света, чувствуя смущение.
Он что-то сказал по рации и вежливо пригласил Свету следовать за возникшим позади неё молодым охранником. Света сказала, что ей нужно позвать мужа с сыном.
– Конечно-конечно, – сказал охранник, изображая на непривыкшем к такому выражению лице доброжелательную улыбку.
Через полминуты, в сопровождении охранника, который раздвигал перед ней толпу, Света оказалась рядом с мужем и сыном. Она тронула Тагира за плечо.
Он среагировал не сразу, так как в толпе постоянно кто-то кого-то задевает, и ей пришлось ритмично потеребить его за руку.
– Пойдём, – сказала она, посмотрев в глаза.
Объяснять что-либо в шуме толпы, было глупо, но он и так всё понял. Видимо у него из головы тоже не шёл тот конверт, только он старался спрятать мысль о нём поглубже. Ваня стал яростно протестовать против их ухода и дёргался на шее своего отца. Когда они наконец вышли из зоны громкого шума, мать ему объяснила, что у них будут лучшие места, откуда ему будет видно всё, и никто не будет закрывать ему обзор. Света не была уверена в своих словах, ведь мать не сказала ей, что в том конверте.
Когда они проходили сквозь рамки металлоискателей, разного рода сканеры и другие приборы безопасности, находясь под прицелом десятков камер и взглядами молчаливых вооружённых людей, она уже серьёзно жалела, что приняла такое решение: ну можно ведь было постоять и среди всех, ничего страшного, ракету всё равно будет видно, когда она взлетит. Но было поздно: их вели по прямому холодному коридору к металлическим дверям какого-то лифта.
Подъём занял не больше трёх секунд: всё было оборудовано, чтобы в случае нештатных ситуаций руководители и специалисты в кратчайший срок могли оказаться в пункте управления.
О них уже знали. У выхода из подъёмника, в пункте их назначения стояла небольшая делегация из двух человек: один молодой, в костюме с незастёгнутой сверху пуговицей рубашки, второму было лет за пятьдесят, у него было круглое лицо, нос неправильной формы и в целом он походил скорее на директора провинциального ресторана, чем на человека, связанного с космической отраслью. Одет он был в обычную рубашку и джинсы и держался очень свободно. Но его умные глаза и какое-то неуловимо-тонкое выражение острого интеллекта, словно невидимая вуаль на этом неправильном лице, выдавали в нём управителя всего этого комплекса.
– Здравствуйте. Меня зовут Николай Васильевич, – спокойно, очень естественно сказал он и протянул руку.
Было заметно, что он торопится, поэтому, поздоровавшись, Света торопливо и неловко передала ему конверт.
– Пройдёмте в мой кабинет, – мягко сказал он.
В кабинете за своим столом он быстро распечатал конверт, с невероятной скоростью, которая равнялась примерно трём секундам, ознакомился с содержанием письма и с облегчением, которое уловила одна Света, поднял на них глаза.
У самой Светы отлегло: значит там не было ничего, что возлагало бы на них какие-то обязанности. А говоря откровенно, она опасалась, что это как-то затронет Ваню.
– Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что вы сами не в курсе, что в этом конверте, – заговорил он – здесь содержится просьба выделать вам место для наблюдения за запуском рядом с профильными специалистами и начальником ЦУПа. Обычно такие вещи не допускаются, но по просьбе такого уровня я могу сделать исключение для вас.
Ваня в это время, пытаясь подтянуться на тумбочке, уронил цветочный горшок, земля рассыпалась по половине кабинета.
– Иван! – крикнула на него мать.
Он поднял виноватые, но в то же время весёлые глаза.
– Ничего, – сказал Николай Васильевич – мой помощник, – он кивнул на молодого парня в костюме с расстёгнутой пуговицей – Дмитрий проводит вас и по пути проинструктирует.
– Пойдёмте, – вежливо сказал Дмитрий.
Они прошли несколько помещений, где, не поднимая глаз от мониторов трудились люди. Инструктаж, в основном, сводился к простым аксиомам: ничего не трогать, выполнять, при необходимости, требования персонала, никому не мешать. При этом Дмитрий поглядывал на беспокойного Ваню, который всё время норовил свернуть с их маршрута и зайти в какое-нибудь помещение.
Когда они подошли к широкой двери, которой оканчивался их путь, он не выдержал и сказал:
– Очень большая просьба, держите мальчика рядом, команда, которая работает здесь, выполняет очень важные…
– Мы всё понимаем, – сказал Тагир – мальчик всё время будет при нас.
– Хорошо, – сказал ассистент – когда войдёте, подниметесь по центральному проходу между рабочими местами прямо к стеклянной стене, о вас там уже знают и откроют вам дверь. Николай Васильевич подойдёт через несколько минут.
Ваня помнил, как они поднимались по этому проходу, между рядами сотрудников и компьютеров, как его родители буквально чувствовали недоумение, исходившее от окружающих, как им самим было неловко – ведь их делегация тут явно лишняя. Он остро улавливал лучи дискомфорта.
Это странно, но сам Ваня чувствовал в этот момент нечто совсем своё, не похожее на то, что чувствовали его родители. Именно с того момента, как он помнил, он стал ощущать себя отдельной от родителей ментальной экосистемой. Первое настоящее, не связанное с родителями, оформленное и полноценное чувство он испытал именно тогда. Это было чувство ПРЕДВКУШЕНИЯ. Приближалось что-то большое и немыслимое по детским меркам, хотя подавляющее большинство взрослых это зрелище также потрясает. Но дети – это совсем не похожие на взрослых существа, их мир в тысячи раз ярче и объёмнее. Ваня в тот момент открыл в себе целую галактику чувств.
Ждать и правда долго не пришлось: минут через десять очень быстро вошёл собранный Николай Васильевич, на ходу давая распоряжения.
– Сколько до старта? – осмелилась спросить Света.
– Пятнадцать минут, – ответили ей.
Николай Васильевич быстро посмотрел на них, как бы только вспомнив о гостях, доброжелательно кивнул и стал беседовать с сотрудниками ЦУПа, посылая одних к рабочим местам в помещении, где сидел Ваня и его родители, а других в зал, откуда они только что поднялись.
Вид на ракету тут был несравненно лучше. Она располагалась прямо по центру, если смотреть из этого помещения, и была даже ниже их. Был виден весь корпус ракеты и котлован, в который выходят струи плазмы, толкающие ракету вверх после старта. Лучшего вида тут просто не могло быть, поскольку стеклянный лоб ЦУПа был специально спроектирован так, чтобы специалисты и руководитель могли видеть запуск не только на мониторах, но и вживую.
«Минута до старта!» – объявил громкоговоритель.
Ваня вспоминал те чувства, которые испытал тогда. Всё его нутро подобралось, а глаза больше не блуждали по помещению – он смотрел строго на ракету. Он сжал руки, как тогда – настолько ярким было воспоминание. Волна детских впечатлений, спустя одиннадцать лет, перекрыла все его текущие чувства.
«Тридцать секунд!»
Из труб на конструкции, на которой стояла ракета, шёл дымок. Маленький Ваня перенёс взгляд на монитор, на который смотрел Николай Васильевич, и вдруг понял, что котлован под ракетой похож на гигантский бассейн. Он хотел крикнуть всему миру о своём открытии, но застеснялся: люди вокруг были очень заняты. «Зачем им этот бассейн, тут ведь запускают ракету!» – подумал он.
Мальчик сам не заметил, как вскочил. Сидеть на месте было никак невозможно. Сейчас эта штука загорится и взмоет в воздух. Штука размером с 16ти-этажный дом!
Начался обратный отсчёт.
Люди вокруг были предельно сосредоточены: все смотрели в свои мониторы, где прыгали какие-то цифры, всё замерло, воздух можно было резать ножом. Один Николай Васильевич смотрел туда же, куда Ваня с родителями – на стеклянную стену, где стояла ракета.
Ваня готов был закричать. В этот момент раздался спокойный, профессиональный голос: «Пуск». Секунду ничего не происходило, потом началось сильное шипение.
«Зажигание!»
«Предварительная, промежуточная, главная, подъём».
Раздался рокот. Он не испугался, он ещё сильнее прикипел к наблюдаемой картине, кажется, даже нижняя челюсть ушла вниз. Ваня буквально превратился в сплошной познающий комок нервов – губку, которая впитывает всё до капли.
Несколько секунд ракета находилась на месте, издавая этот мощный рокот, испуская из себя струи пламени. Опорные фермы отсоединились от корпуса.
«Есть контакт подъёма».
Огромный результат инженерного гения стал плавно подниматься в воздух.
Ракета уходила ввысь, набирая скорость, а маленький мальчик, стоя на Земле наблюдал, как чудо человеческого разума и духа уносилось от него в невидимую высь, отражаясь яркими пятнами в его широко раскрытых глазах.
Он не выдержал и поднялся на своей кровати.
– Ты чего? – спросил его однокурсник.
Ваня не хотел отвечать.
Он видел другие запуски и после. Но тот первый до сих пор заставлял его кулаки сжиматься, а глаза широко распахиваться. Сегодня днём он наблюдал очередной. Ракета была более совершенной, всё происходило куда быстрее, но всё это было уже не то. Не было того чувства облегчения и радости, висевшего в воздухе, после того, как ракета успешно вышла на орбиту – как тогда, не было хлопков и поздравлений друг друга членами команды ЦУПа. Запуски стали рутиной, как некогда произошло с перелётами в самолётах, и традиция аплодировать пилотам по приземлении со временем исчезла.
Да и он теперь был другим. У него были знания, был какой-то опыт. Он ушёл от родителей и не закончил старшие классы, предпочтя поступить в колледж, чтобы обрести долгожданную свободу. Правда, перепрыгнув на другие жизненные рельсы он понял, что жизнь – это рынок телег и повозок и вся свобода человека сводится к свободе выбора телеги, в которую впрячься. В новых условиях фактором, ограничивающим его, стало отсутствие денег, поэтому он хватался практически за любую работу, которая ему попадалась в городе. Жизнь студента-эколога несладка тем, что с этим образованием не устроишься ни на какую более-менее приемлемую работу, пока не выучишься и не сможешь занять себя в государственных структурах или большой корпорации.
В редкие свободные минуты, раздумывая над своей жизнью, он подмечал, что его всегда притягивало к космосу. Тот запуск, который он видел в детстве, ярко пропечатался в его памяти, но не превратился в осознанное решение стать космонавтом. После, в двенадцать лет, отец отправил его подметать площадки на космодроме. Именно на космодроме, а не в каком-нибудь сквере Владивостока. И вновь он здесь, уже как студент-практикант, приехавший измерять уровень различных загрязнений после запуска очередной ракеты. В эту ночь, когда он поднялся с постели из-за нахлынувшего воспоминания, он впервые осознанно подумал, что его жизнь может быть связана с космосом. Совершенно серьёзное, по-взрослому неэмоциональное осознание не сформировалось, а открылось в нём в тот момент, словно оно было готово уже давно, и ему требовался спусковой крючок. Все концы сошлись, и Ивану даже стало не по себе от решения, которое словно принял кто-то помимо его воли.