Половина Краснодара почти под нами ходит. Товар в город только через нас и поступает. И только через нас продаётся. Если не, ровён час, кто свою музыку играть решит, мои ребятишки моментом порядок среди барыг наведут и бошки посвинчивают.
Товар к нам всегда раньше от Вахтанга приходил. А к тому от Степаныча. А в этот раз они сами нас за ним отправили. Гога ходил, как именинник. Ещё бы: за работу на Степаныча пять процентов товара нам на халяву причитается! Работы-то, тьфу! И не работа вовсе, а экскурсия какая-то. А денег впереди – лом!
Правда, сдаётся мне, кто-то за нами здесь приглядывает. Может, и сам Вахтанг? Гога, конечно, с ним каждый день созванивается, да только звонит-то он ему на мобильник. А где тот мобильник сейчас: в Москве, Сочи или здесь, в Бангкоке, кто ж его знает?
Куда это водила свернул? Никак приехали? Действительно, вон карго чьё-то уже запакованное стоит. Ну, теперь Гоге карты в руки. Всё, что касается бумажек, да документов всяких, это он на себя берёт.
Вот и сейчас отправился говорить с тем русским фраером, что тут командует, а меня пока за пивком послал. Жара тут такая обалденная всё время стоит: что днём, что ночью. Прямо с утра наваливается, и давит так, что только пивком и спасаемся.
Я, ваще, ещё пацаном был, а к тому, чтоб пивка попить уже большое уважение имел. Постоянно в карманах вяленого чебачка, либо тараньку к пиву носил. Ребята постарше об этом знали и частенько просили у меня рыбки вяленой. За это и погоняло своё получил от них.
Так и сидели мы с Гогой, потягивая ледяное пивко, поджидая груз. Его должны были доставить вот-вот, во всяком случае, Гога так сказал. Он висел на мобиле с самого утра, разговоры у него были то с Москвой, то со здешними продавцами. А я заливал внутрь пивко и потихоньку мечтал:
"Лексус" себе куплю обязательно. Серебристый. Со всеми наворотами, чтобы круче тачки ни у кого не было. Фазенду новую поставлю. А то братва уже смеётся, что в двухэтажной, как последний цыган, живу. Прудик выкопаю, карасиков пущу. Потом, когда подрастут, ловить их стану. Фонтан ещё, с бабой посредине… А что, бабок хватит. Такую я себе красивую картинку нарисовал, что аж расстроился, когда товар наш прибыл.
Косоглазые забегали, коробки с грузовика снимают и тут же аккуратно складывают. Сначала хотели в свой пакгауз заносить, да Гога им не позволил. Сказал, что пусть пакуют прямо здесь. И правильно: хер их знает, а ну, как кто в упаковки полезет?
Старшим у них ещё один фраерок русский. Присматривает, как его команда работает. Все шло нормально, пока первый запакованный короб с товаром на весы не поставили. У фраерка того рожа рязанская, всё на ней написано. Как глянул он на весы, сразу по нему видно стало: удивился. После того, как второй короб на весы поставили – задумался. В наши бумаги полез. Что уж он там вычитал, не знаю, только приканал к нам с Гогой и гонит, мол, лучше фабричные упаковки ломать, чтоб товар наш плотнее в короба ложился.
Ну,Гога-то, ясный перец, кислород ему перекрыл моментом. Он на такие вещи мастер! Я ещё и понять-то толком ничего не сумел, что тот фуцан гонит, а Гога уже ответил. Да как! Фраерок тот обратно за свою конторку вмиг слинял.
После этого Гога занервничал маленько: дело-то не шутейное, а ну, как сорвётся? Но виду не подаёт. Всё так же из бутылки потягивает. Меня ещё за новой парой пива погнал. Когда я свежее пиво принёс, косоглазые как раз паковать закончили. Ещё раз товар перевесили, короба понадписали, короче, пошли мы с Гогой бабки за карго башлять.
Почти два косаря забашляли. Фраерок тот бабки пересчитал, в ящик конторки сунул и ключиком щёлкнул. А замочек-то у того ящика, тьфу! Аж смех берёт. Я чихну только, а он уже откроется. Совсем почтения к лавэ у них тут не заметно. Только я подумал, как половчей тот ящичек ополовинить, как фраерок заявляет:
– В конце концов, – говорит, – не так уж много вам пришлось переплатить. Я думал недовес по каждой коробке будет, а оно вон как обернулось: почти все короба стандартного веса. Даже странно. Ну, ладно, пока. Пойду я обед заканчивать.
– Нас с Гогой будто током ударило. Ни хера себе, неужели догадался? Не дай Бог, звон подымет. Это ж кранты! Нам тогда от Степаныча самим под асфальт придётся закапываться, как в мультике про этих, ну, как их там, про Тома и Джерри, ага.
А фраерок тот собирает со стола все бумаги, поднимается и идёт на выход. А кто ж на обед с накладными ходит? Гога сразу всё скумекал, в спину меня тырчет и в ухо шипит:
– Он теперь по любому жить не должен, падла. Иди за ним, да разберись по быстрому. Только смотри, чисто сделай! Если шум поднимется, делай ноги отсюда подальше да побыстрее. Потом тачку поймай и в гостиницу. Водиле скажешь, что в Ридженси отель. А если тихо сделаешь, сюда возвращайся.
Ну, меня-то ведь два раза просить об этом не надо. Я и сам понятие какое-никакое имею. Потопал я за тем фраерком бдительным по пустой улочке. Жара такая, даже косоглазые все попрятались, никого не видать. Очень расклад такой мне понравился. Догнал я его, когда он уже намылился в кабак какой-то завернуть. Там закуток такой удобный есть, в нём я его и достал.
– Эй, братан, – говорю, – погоди, дело есть!
– Забыли чего? – спросил он, поворачиваясь ко мне лицом.
Тут я его и уделал чисто ножичком. Хорошо по кишкам проехал! От такой дырки, что я в нём пробуравил, жмурам очень больно бывает. Зато наверняка. Рот ему ладошкой прикрыл, чтобы не мычал громко. Фраерок после моего удара так по стене вниз и съехал.
Я же, ясный перец, не садист какой. Не люблю, когда жмуры мои мучаются перед смертью. Обычно бью по горлу и все дела. Но в этот раз побоялся кровью запачкаться. Всё же не у себя дома.
Никто вокруг и не засёк, как ещё одна живая душа отлетела. Ножичек я бросил рядом, а сам назад, к Гоге намылился. Тот, как и раньше, сидел с бутылкой пива, вроде ничего и не произошло. Косоглазые упаковщики всё так же лежали на тюках с товарами и лениво о чём-то базар вели. Гога, когда я подрулил, глянул на меня снизу вверх, с прищуром, и тихо спросил:
– Ну что, всё чисто сделал?
– Чище не бывает, – ответил я и потянулся к своей бутылке пива.
И надо же, с той стороны, где фраерок лежать остался, вдруг бабский крик пошёл. Ох, и голосила же она, мама моя родная! Орала так, что помалу косоглазые из своих домишек на солнцепёк полезли. Ну, чисто тараканы! И сразу базар пошёл по всей улице. Ни Гога, ни я, тем более, в ихнем базаре не фурычим, но я-то знал, о чём баба горюет: сто пудов наткнулась на того фраерка с распоротым брюхом.
Упаковщики косоглазые соскочили со своих лежанок и тоже повалили подыбать в ту сторону, где баба разрывалась. Мы с Гогой поставили свои бутылки и, не торопясь, двинулись в ту же сторону. У входа в кабак уже народу подвалило. Охранник ресторана стоял снаружи, всё толпу оттеснить пытался. Странные люди: что, жмуров никогда не видели?
Из дверей ресторана выбежал босиком русский фраер. Начальник того, что лежал сейчас у входа. Вернее – бывший уже начальник. Подбежал к тому фраерку, что лежал, наклонился. И тут я увидел, что фраерок-то тот дышит! Ни хера себе, живучий падла! А русский наклонился к нему, что-то сказал и фраерок открыл глаза.
Со своего места мы с Гогой, ясный пень, не могли услышать, что именно фраерок сказал своему начальнику, но что сказал что-то – факт! И этот факт очень не понравился Гоге. Он поглядел на меня внимательно, будто видел впервые, потом, нехорошо улыбнувшись, тихо спросил:
– Так, говоришь, всё чисто сработал?
– Гога, бляха муха, да кто же знал, что этот падла такой живучий?
– Блин, теперь придётся ещё с одним разбираться. А как? Вон, уже полиция приехала.
И верно: к ресторану подкатили два мотоциклиста в полицейской форме и почти сразу же после них машина с сиреной и мигалкой на крыше. Двери с обеих сторон машины открылись и из них стали выскакивать какие-то косоглазые в штатском. Полицейские в форме моментом толпу оттеснили, образовав кольцо, а штатские прошли в центр, где возле жмура ползал русский, собирая измазанные кровью бумаги.
Гога уже набрал номер Вахтанга и вовсю меня закладывал. Ответ ему, видно, не понравился. Морда у него и так длинная, а тут вытянулась ещё больше. Закончив разговор, повернулся ко мне и сказал:
– Ну, чистодел ты мой недоделанный, может, ещё и вывернемся. Будет это нам стоить половины нашей доли. Вахтанг велел нам срочно линять в Москву. А этим штемпом займутся местные. Нам его теперь не достать. Так что сейчас в гостиницу и сразу в аэропорт. Глядишь, на повяжут, успеем ноги сделать.
Обидно, блин. Я-то ведь на сегодняшний вечер стрелку Маринке забил. Думал перед отъездом отметиться. Всё-таки тёлка клёвая! Теперь, ясный пень, не получится. И ещё ножик жалко. Уж больно ухватистая ручка у него. Так в руку и просился. Ну, ничего. Придётся новый купить…
Русаков
Когда Митрич скрылся за перегородкой, внимание обеих девушек переключается на мою персону. Теперь они работют возле меня в четыре руки. То одна, то другая из них подносит к моему рту кусочки рыбы, креветок, рассыпчатый душистый рис. Не успевая толком проглатывать еду, я делаю умоляющее лицо, и скрещиваю руки на груди, давая таким образом понять, что прошу хоть маленькую передышку.
Тотчас Жасмин, сказав что-то по тайски Луне, подносит мне стакан с напитком. Как только я делаю глоток, у лица оказывается зажжённая сигарета, поднесённая предусмотрительно Луной. Сделав затяжку, я откидываюсь на диванные подушки и прикрываю глаза. Девушки сидят молча, ожидая, когда я сделаю знак продолжить.
…Вообще-то, грузовые "Илы", используемые нами на линии Москва – Бангкок – Москва могли принять на борт не более двадцати восьми тонн груза. Но это – по инструкции. На самом же деле, пилоты, получающие за лояльность наличными, закрывали глаза на перегруз самолёта тонн на десять – пятнадцать больше. По документам же груза проходило именно столько, сколько и было положено.
И московские таможенники тоже закрывали глаза на несоответствие документальных цифр и истинного количества груза, что позволяло "СаВЛу" получать солидную прибыль.
Этим Слава убивал сразу двух зайцев: и пилотам своим позволял заработать прилично на каждом рейсе, и карго можно было отправлять через нас гораздо дешевле, чем через наших конкурентов.
Уже не раз и не два те пытались разговаривать на эту тему с нами здесь, в Бангкоке, и со Славой в Москве. Пытались принудить к повышению цены за услуги, но пока нашему тандему удавалось успешно держать оборону. Правда сейчас, похоже, ситуация обострилась до предела, раз дело дошло до таких проверок. Ну, ничего, пробьёмся и в этот раз. Конечно, потеряем десяток разовых клиентов, зато остальные, постоянные, всё равно останутся с нами. Уж больно наши цены на перевозку и растаможку для них привлекательные.
Мой тайский компаньон Касем также был не очень доволен таким развитием событий. Задержки с отправлением грузов случались и раньше, но не более, чем на день-два. Но ничего, потерпит Касем. Всё же денег-то он с российского направления прилично имеет. Ведь когда я ещё год назад предложил ему вполне приличные деньги за половинную долю в предприятии, компания "Harper's Freight" хотя и не терпела убытков, однако и прибыли особой не имела.
С моим появлением дела у фирмы пошли на лад. Клиентов с каждым днём становилось всё больше, Касем открыл ещё два пункта по приёмке карго недалеко от Бо-бей Маркет, самого известного оптового рынка Бангкока. Именно там русские "челноки" в основном закупали трикотаж, джинсы, сумки, обувь и другой ширпотреб.
Сейчас мы уже могли позволить себе по четыре рейса в неделю. Если дело пойдёт и дальше так же успешно, я, пожалуй, вообще Митрича на своё место посажу. Парень он надёжный, пусть порулит сам немного. Да и деньги ему нужны сейчас. У него мама болеет. А я в Паттайю отдыхать намылюсь. Заслужил. Всё же почти целый год без передыху дело на ноги ставил!
Внезапно отчаянный женский крик прерывает мои размышления. Женщина кричит где-то рядом. Немного погодя к её крику присоединяются громкие голоса, говорящие по-тайски. По коридору мимо нашего кабинета затопали торопливые шаги. Поравнялись с кабинетом, затем, пробежав ещё немного, вернулись назад и перегородка, отделяющая наш кабинет от коридора съехала в сторону.
– Мистер, – обращается ко мне испуганный хозяин ресторана, – там ваш друг, ваш друг…
Больше он ничего не говорит. Видимо, и эти-то слова он произносит через силу. Глаза его широко раскрыты, в них плещется страх. Я мгновенно соображаю, что с Митричем что-то случилось. Выскочив из-за стола, я, позабыв про оставленную при входе в кабинет обувь, кидаюсь туда, откуда доносится возбуждённый гомон голосов и женский плач.
Прямо у выхода из ресторана небольшая толпа. Мужчины, женщины, дети. И все они глядят куда-то вниз, себе под ноги. Растолкав чужие спины, я пробиваюсь в центр, и сразу же замечаю его.
Митрич лежит на спине, неестественно подвернув ногу. Правая рука его всё ещё продолжает сжимать пачку накладных на груз, левая прижата к животу, где-то в районе паха. Рядом натекает, багровея, огромная лужа. Я не сразу соображаю даже, что это кровь. Глаза у Митрича открыты, из угла рта через подбородок стекает на тёмную рубашку тоненькая струйка крови. Дыхание хриплое и прерывистое.
Ничего ещё не соображая, я бросаюсь к нему, опускаюсь рядом на колени и пытаюсь приподнять друга за плечи. Митрич с трудом держит голову и силится что-то сказать. Видно было, что это стоит ему неимоверных усилий. Наконец, собрав силы, он еле слышно, с хрипом, произносит:
– Это они… Ма-ме… Помоги маме, друг… Шесть…
В горле у Митрича что-то булькает еще громче и кровь уже не струйкой, но тонким ручейком, пузырясь, струится по подбородку. Собрав последние силы, он смотрит на меня уже мутнеющим взглядом, сглатывает кровь и заканчивает:
– …десят шесть.
Голова его запрокидывается назад, и он сразу как-то обмякает. Только после этого я замечаю, что моя правая рука ощущает на рубашке друга что-то липкое. Глянув вниз, я осознаю, что своими коленями стою в луже крови, которая натекла из раны в его животе. И ещё неподалёку я вижу нож.
Раздаются звуки полицейской сирены и к рестораному входу подкатывают два мотоцикла с патрульными полицейскими. Через некоторое время появляется неприметная машина с несколькими тайцами в штатском. Полицейские теснят толпу любопытствующих, а те, что в штатском, перекинувшись парой слов с хозяином ресторана, стоящиим среди зевак, подходят ко мне. Один из них наклоняется и негромко произносит:
–Мистер, похоже, ваш друг скончался. Пожалуйста, мистер, встаньте с колен и отойдите в сторону.
Я всё ещё продолжаю стоять на коленях, удерживая в руках тело друга, и никак не могу осознать произошедшего. Ведь только что мы сидели с ним рядом в этом чудесном ресторанчике, смешливые девочки кормили нас с рук. И вот, он лежит, уже непохожий на себя, с открытым ртом, в луже собственной крови.
Как глупо: за целый год нашей совместной службы в Афгане Митрич выходил невредимым из десятка крутых переделок, его ни разу ни то что не ранило, но даже и не зацепило. Пули, казалось, обходили его стороной, кроша всё живое слева и справа от него. А здесь, в совершенно мирном городе, где только и делать, что веселиться, нашёл он свою смерть. Глупо, ах, как глупо! И главное – за что? Что же это за сволочь, что вонзила нож ему в живот?
Подъезжают ещё две машины, из которых выходит парочка тайцев с чемоданчиками и следом еще один, обвешанный фотоаппаратами. По всей видимости – эксперты. Патрульные полицейские, прибывшие на место трагедии первыми, отдают всем приехавшим честь и ещё усерднее принимаются оттеснять уже достаточно солидную толпу зевак.
Полицейский, натянув латексные перчатки, поддерживает голову и плечи Митрича, в то время, когда второй помогает мне подняться. Брюки и рубашка оказались перемазаны кровью погибшего друга. Руки, тоже липкие от крови, чуть подрагивают.