Илий вернулся в дом и понял, что остался с детьми совсем один.
«Сам виноват, – подумал он, – доверил ребёнка подростку».
Холодильник пустовал. Оставались только кусочек сливочного масла и немного рыбы. Картошка пришлась бы очень кстати. Конечно, продукты могла привезти Елена, но она возвратится поздно вечером.
Двадцать минут ушло на то, чтобы надеть на детей панамы, сандалии и вывести их на улицу. Солнце уже жарило вовсю – бетонная площадка перед домом слепила белизной.
Гален завилял хвостом и попросился с ними, но доктор не взял его – ему нужны обе руки, а пёс без поводка может сбежать.
Илий попросил Гошу последить за сестрой и зашёл в прохладную тень сарая. Садовые инструменты висели на стене, каждый на своём месте. Елена любила подшутить над мужем, мол, в сарае у него так же чисто, как в операционной. Он взял новенькую блестящую лопату – на ней ни царапин, ни пыли, ни комьев грязи. Старая, со ржавым погнутым лезвием, теперь выполняла роль столбика для бельевой верёвки.
Доктор, насвистывая, вышел наружу и застыл, как вкопанный, – дети исчезли. Он окликнул их, быстро пересёк двор. Обернулся и посмотрел на Галена – пёс лежал совершенно спокойно и, заметив, что хозяин обратил на него внимание, забил хвостом.
– Бу!!!
Гоша выпрыгнул из-за куста смородины. Следом, хихикая и неуклюже переставляя ножки, выбежала Зарина.
Доктор выругался про себя. Постарался не хмуриться. Одной рукой взял лопату и пустое ведро, другой подхватил Зарину, а сыну велел встать рядом с сестрой и крепко держать её за руку.
В таком «боевом» порядке они выдвинулись к полю.
Небо на востоке белело, как бывает в очень жаркие дни. В воздухе стоял душистый запах сена, высокую траву по краям дороги недавно скосил трактор – из-под срезанных колосьев вейника и луговой овсяницы выглядывала жёсткая щётка сухих стеблей.
Большие изумрудные стрекозы зависали в воздухе и улетали прочь. В тени дерева лежал худой короткошёрстный кот. Он даже не пошевелился, когда семья прошла мимо. Только открыл один заплывший слезившийся глаз.
Илий старался двигаться по тени, которую давали растущие на обочинах деревья. Песчаная дорога напоминала шкуру ягуара, пестрила солнечными пятнами. Доктор в одной руке держал тёплую, чуть влажную ладошку дочери, а в другой тяжёлое древко лопаты. Он поймал себя на мысли, что в эту минуту, несмотря на страшную затянувшуюся жару и утомление, он очень счастлив. Дети рядом, они идут все вместе, а им навстречу распускается горячим цветком летний день.
Тут же Илий вспомнил про воду. Куда он положил её? Кажется, в Гошин рюкзак. Для детей нет ничего страшнее обезвоживания. Оно наступает гораздо быстрее, чем у взрослых.
Хорошо, что Азим живёт неподалёку, потому что ехать за продуктами в Приречье сейчас сродни самоубийству. Конечно, доктор мог бы обойтись и без еды – в жару совсем нет аппетита. Но, во-первых, он не один, а во-вторых, ему хорошо известно, что это обманчивое чувство: организму нужна еда и минеральные соли, особенно детям. Илий подумал, как туго ему придётся, если они начнут отказываться от обеда.
Двор Азима ограждался забором только со стороны дороги. Перед домом росли яблони, за ним располагались грядки и картофельное поле, дальше буйно цвели луговые травы, переходя в небольшие рощицы кустарника. Луг медленно уходил под склон и заканчивался неглубоким оврагом. В низине текла извилистая речка, по берегам которой густо росли деревья. По вечерам Азим любил отдыхать у воды, рыбачить или читать книги.
Рядом с домом раскинул крону высокий каштан. Он давал щедрую тень и закрывал от солнца половину дома.
Доктор отвёл детей под дерево. Сел перед ними на корточки и сказал Гоше, выставив указательный палец:
– Из тени никуда не уходить. Не прятаться и не убегать. Я сейчас наберу картошки, и мы пойдём домой. Следи за сестрой. Ты понял?
Мальчик усердно закивал головой, закрыл рот ладошками, хитро посмотрел по сторонам и прыснул от смеха.
– Я серьёзно, – Илий заговорил строже. – Я не шучу, Гоша. Остаёшься за старшего.
Мальчик нахмурился, взял за руку сестрёнку и кивнул:
– Хорошо, папочка.
Илий не знал, какое им придумать дело. Он снял кепку и протянул мальчику.
– Собирайте сюда каштаны. Самые красивые, без вмятин.
Дети обрадовались новой игре.
Илий взял лопату, ведро и пошёл копать картошку.
На полпути он обернулся и крикнул:
– Из тени ни ногой.
Обгоревшая на шее кожа сразу начала зудеть. Илий собирался быстро выкопать несколько кустов и вернуться в тень, но всего лишь пару раз копнув рыхлую землю, почувствовал, что футболка прилипла к спине, а по скуле бежит струйка пота.
Собственные движения казались ему медленными и ленивыми. Он копнул глубже и наткнулся на небольшой камень. Целую вечность пришлось доставать его из земли. Наконец первые клубни картофеля с глухим звоном упали в пустое ведро.
Илий машинально вытер лоб, забыв, что руки перепачканы землёй. Зря он оставил кепку. Теперь – ещё один куст.
На втором кусте картошка оказалась мелкой.
Обернувшись, доктор увидел детей в цветных панамках. Они затеяли такую игру: одной ногой встать на черту, где заканчивается тень, потом выбежать и на мгновение замереть под лучами солнца, как будто ныряешь в горячую воду, втянуть голову в плечи и с визгом бежать обратно. «Конечно, – подумал доктор, – лучшая игра рождается там, где что-нибудь запретили…»
Это Гоша придумал выбегать ненадолго под солнце, как бы «чуть-чуть» нарушая требование отца.
Илий окликнул их, но поглощённые игрой, они не услышали. Он заторопился, с силой вонзил лопату в землю и услышал противный скрежет. Значит, лезвие снова угодило в камень. Если лопата хорошая – ей ничего не будет, а вот если металл дрянной…
Быстрым движением подняв черенок, он взглянул на край лезвия, стёр пальцами пыль с металла. Лопата не погнулась, но на лезвии появилась едва заметная царапина.
Илий начал опускать лопату, чтобы продолжить копать, и вдруг в полированной стали что-то блеснуло. Сердце доктора сжали невидимые щипцы, словно он превратился в препарированную лягушку. Это отражение солнца. Просто яркий отблеск на лезвие, как в зеркале. Вот и всё.
Горячая волна разлилась по телу, и он буквально почувствовал, как надпочечники фонтаном выплеснули в кровь адреналин.
Нет, тут что-то не так. Солнце не может отразиться от лопаты, потому что он стоит к лучам спиной. Его тень падает на лезвие, а значит то, что в отражении – никак не может быть солнцем.
Его мышцы окаменели, чего давным-давно с ним не было даже в самых критических ситуациях. Он боялся повернуться к дереву. Боялся того, что может увидеть.
«Оно там. Снова оно».
Свежая мысль мгновенно остудила раскалённые извилины:
«Оно там, где мои дети…»
Прежде чем он успел проверить свою догадку, тело его само развернулось в сторону каштанового дерева. В широко раскрытых глазах сверкнули два блика – отражения двух сгустков света. Один двигался быстрее, другой чуть медленнее.
Доктор закричал, сам не понимая что. Лопата в руке, которую он почему-то не бросил, перестала что-либо весить.
Подошвы сандалий врезались в землю, разметали засохшие комья, и за мужчиной, бежавшим по полю, сломя голову, поднялось облако пыли.
У дерева он глянул под ноги – смятая панамка лежала на траве. Илий вспомнил, что всё ещё держит лопату, и отшвырнул её в сторону. Он услышал как лезвие капризно звякнуло ударившись о торчащий корень. Ноги сами несли его вперёд, он споткнулся, и что-то просыпалось. Только через десяток шагов Илий сообразил, что пнул ногой полную каштанов кепку.
За невысокой рощей сверкнул силуэт. Илий бросился туда, чувствуя, как икры свело от напряжения. На его пути возникла грядка гороха с понатыканными в неё тонкими жердями. Доктор разметал их в сторону и потоптал побеги. Потом он попросит у Азима прощения. Больше мыслей не было. Он даже не успевал думать о детях. Он просто собирался догнать то, что покусилось на самое святое для него, и отобрать – голыми руками или зубами, как придётся.
Он перемахнул через заросли кустарника, расцарапав руки и щёку, чуть не налетел на телегу без колеса с торчащей железной арматурой. Рефлекторно увернулся и, почти не потеряв скорости, продолжил погоню.
Отсюда открывался широкий обзор, и он успел рассмотреть и убедиться, что через луг скользят два светящихся силуэта. Вероятно, каждый нёс ребёнка. Об этом доктор не хотел думать. И представлять себе ничего не хотел. Он только заставлял своё тело беспрерывно работать, ногам приказывал не сбавлять темпа, а дыханию не сбиваться.
Высокая трава, цветы и колючки цеплялись за одежду, не позволяли ускориться. Доктор понял, что солнечные фигуры меняют направление, словно пытаются запутать его. Краем глаза он успел заметить, что они чуть приминают траву и следом за ними в воздухе появляется лёгкая дымка. Значит, они материальны, хотя, вероятно, куда легче обычного человека. Теперь почему-то Илий не сомневался, что они – нечто живое…
Он свернул в сторону, стараясь найти более ровное место, и неожиданно почувствовал под ногами ровную тропинку. Погоня длилась всего пару минут, но на таком солнцепёке у доктора перед глазами поплыли тёмные круги и дыхание всё-таки сбилось. Фигуры пропали из виду: то ли скрылись за кустами, то ли начали уходить по склону.
Тропинка ушла в сторону. Илий срезал путь: пятью широкими шагами пересёк заросший участок поля и снова вылетел на тропинку. Неожиданно, всего в метре от себя, он увидел бледное, как полотно, лицо Дэна. Велосипед лежал на земле. Парень стоял, не в состоянии пошевелиться. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, кого он только что встретил.
– Где?! – заорал доктор. – Где они?!
Огромным усилием парень поднял руку и молча показал в сторону оврага.
– Звони… Звони… – услышал подросток быстро удаляющийся голос доктора. Дэн никак не мог сообразить, куда ему нужно позвонить…
Бежать стало легче – Илий понял, что спускается вниз по склону. Замелькали невысокие деревца. Чем дальше, тем выше и гуще они становились.
Доктор притормозил, зацепился исцарапанной рукой за берёзку, глянул по сторонам. Солнечные фигуры скрылись, а может исчезли, испарились. Это сразу лишило его сил. В ушах зазвенело, перед глазами заплясали искры…
Однажды в командировке Илий сильно отравился. То ли на полевой кухне, то ли местной водой. Его лихорадило целую неделю, и под конец он уже не мог пить воду.
Пролежав несколько дней под капельницей и восстановившись, он вернулся домой. А возвратившись, узнал, что его маленький сын (Гоша тогда был ещё младенцем) лежит с высокой температурой и всё время кричит.
Доктор помнил это чувство беспомощности и как он готов был тысячу раз пережить все возможные лихорадки, только бы этот маленький человек не мучился.
Он знал, что может стерпеть самые тяжёлые физические страдания, но когда они предназначались не ему, а его детям – это было страшнее всего.
Короткая остановка дала ему возможность поразмыслить. Кто схватил его детей?
Какова природа существ, сделавших это? Что известно об этих существах?
«Полудницы, – вспомнил он. – Как ни назови…»
Он попытался найти в памяти факты, которые могли бы сейчас пригодиться, из того, что прочитал о них Азим. Но «полудницы» оставались для доктора мифом. Даже сейчас, когда он видел, что они уносят его сына и дочь, – он судорожно пытался найти другое объяснение. Опыты военных? Специальные костюмы? Но кому и с какой целью нужно похищать детей посреди бела дня?
Доктор не любил суеверия. На войне он много раз встречал людей, которые, опасаясь скорой смерти, сочиняли целые легенды, которые должны были объяснить, почему их настиг злой рок и почему они оказались на больничной койке. Илий знал, что всё проще. Были люди, которым приказали применить оружие, и люди, которые ложились на хирургический стол. Как всякий врач, он мог убить неосторожным движением и мог воскресить полумёртвого. Он не привык списывать на потусторонние силы неверное движение своих пальцев. От его действий зависела жизнь пациента, и он полностью за неё отвечал.
Однако были в его нелёгкой работе моменты, когда по независящим от него причинам больной умирал, хотя доктор всё делал правильно. И наоборот, когда по всем физиологическим показателям должна была прийти скорая смерть, а человеку словно давался второй шанс.
В минуты отчаяния, когда Илий не чувствовал под собой онемевших ног, когда сводило до боли согнутые в локтях руки, когда операциям не было конца и края, он молился. Но молитва его не имела ничего общего с суевериями, это была его единственная и последняя возможность помочь умирающему пациенту.
Он молился естественно, своими словами, обращаясь к Тому, Кто создал это сердце с четырьмя камерами, клапанами и аортой, многочисленные оболочки, Кто создал систему мышц и магистрали нервов, по которым бежит электричество. Он обращался к Создателю этого сложного организма, работающего, как часы или как компьютер. Илий слишком хорошо знал, как устроен человек, и его ещё со студенчества восхищала оригинальность и сложность этого устройства. Доктор чинил этот автомат живого человека, трепещущий под его руками, он разрезал волокна и ткани, которых не создавал, и в тяжёлые минуты, с глазами ученика, впервые разобравшего радио, обращался за помощью к Учителю.
Но такое происходило редко. Илий прибегал к молитве только в самых крайних случаях. В мирное время, как и многие люди, он надеялся на собственные силы.
Глаза искали солнечный силуэт. Тонкие, но часто растущие стволы деревьев закрывали обзор. В просветах за рощей, блестела вода в реке, ещё сильнее сбивая с толку.
Вдруг Илию показалось, что он услышал голос сына. Высокий протяжный плач.
Его сердце сжалось до боли. Ярость затмила разум, затем пришло бессилие. И снова он ничего не увидел. Тогда, как бы сама собой, с губ слетела одна из тех молитв, которые он нашептывал, стоя часами над хирургическим столом. Взгляд его блуждал по горизонту, ловя то один, то другой солнечный блик, отражавшийся от воды.
Он не успел ещё закончить молитвы, как вдруг ясно увидел скользящий вдоль берега силуэт: один, а за ним другой – сильно отставший.
Первым желанием было броситься в погоню. Но он успел немного остыть и рассудил, что «полудницы» могут снова уйти, что они куда быстрее его.
Доктор на мгновение закрыл глаза и постарался припомнить ландшафт. Он был тут всего лишь однажды, с Азимом, когда для чего-то искал соседа у берега. Карта местности, изгибы реки всплывали в его сознании, и наконец он сообразил, что река поворачивает вправо за небольшим холмом и делает петлю, образуя полуостров. Выходит, если бежать не вперёд, а налево, он срежет путь и встретится с противником лицом к лицу.
Стоило признать – он совсем не знает своего врага в лицо. Врага? А кто же это может быть, если покусился на его детей!
Илий побежал, на этот раз стараясь двигаться бесшумно. Когда он взобрался на пригорок, ему показалось, что справа со стороны реки что-то на мгновение ярко сверкнуло. Он снова явственно расслышал детский плач.
Илий испугался, что не успеет совершить перехват. Белая пелена покрыла глаза, гнев затмил мир вокруг. Отчаяние захлестнуло его. Он вдруг представил, что эти твари прямо сейчас причиняют его детям боль.
Что, если они обжигают их кожу?
Он почувствовал в себе страшную силу. Он готов был разорвать тех, кто похитил его детей. Если он не сможет пользоваться руками, то будет рвать зубами каждого, кто делает им больно… Нет, нельзя думать об этом! Нет, можно! Господи, помоги! Господи! Чей это голосок там?
Не стало доктора, не стало Илия. Первобытный человек, почти что зверь перемахнул через пригорок, съехал вниз по влажным листьям и, подняв столб брызг, оказался на коленях в воде.
Ручей, примерно в полуметр шириной, бежал в сторону реки. Ладонью Илий смахнул воду, забрызгавшую глаза, и поднял голову. Стремительно, прямо перед ним, пронесся ослепительный силуэт. Перед глазами потемнело. Не осознавая, что делает, Илий со всего маху зачерпнул воды и плеснул перед собой.