– Вставай! – раздался очень знакомый голос, казалось, из ниоткуда.
– Не встану! – огрызнулся Али-баба и вновь протянул руку к лагану.
– Что-о?! – возмущенно грянул в ушах голос. – Ах ты, бездельник! Вставай, я сказал! Дров нет, печь холодная, лепешек нет, а он валяется.
Али-баба обреченно вздохнул, но отказаться от еды было выше его сил. Он вновь потянулся к плову, но новый тычок в ребра заставил его отшатнуться от блюда. И тут аппетитные кушанья подернулись какой-то дымкой, заколыхались, словно мираж над раскаленными песками, и начали медленно таять.
– Стой! Куда? – Али-баба попытался ухватить исчезающий из-под его носа лаган с пловом, но с таким же успехом можно было пытаться поймать ветер.
– Вставай, бездельник! – опять повторил сердитый голос.
– Да встаю я, встаю, – проворчал Али-баба и медленно открыл глаза. – Даже во сне поесть не даешь, – сказал он своему брату Касыму, грозно возвышавшемуся над ним с упертыми в тучные бока руками.
– Ах ты, обжора! – возмущенно затопал ногами Касым, потрясая жирными щеками. – Даже во сне думаешь только о еде. Вставай, пока я не вышел из себя и не отходил тебя палкой!.. Кстати, а что ты собирался есть?
– Плов с жирной бараниной и салатиком из помидоров, – вздохнул Али-баба, поднимаясь с жесткой лежанки.
– Вот видишь, какой ты, – пожурил брата Касым, не забыв при этом облизнуться. – Не разбуди я тебя, ты бы все сам съел, и со мной не поделился.
– По-твоему, выходит, пусть лучше оба останутся голодными, так что ли? – обозлился на Касыма Али-баба.
– Ну, хватит болтать, – оборвал Касым бесполезный спор о призрачных обедах. – Вставай и наруби дров, а матери скажи, пусть начинает готовить лепешки.
– У тебя жена есть, – вяло огрызнулся Али-баба, тяжело поднимаясь с затертой циновки и широко зевая. – Вот пусть она тебе и готовит лепешки.
– Вай мэ! – в ужасе вытаращился на брата Касым. – Да как у тебя, оборванца, только и язык повернулся такое ляпнуть! Она ведь беременна!
– Восьмым, за девять лет, – кивнул Али-баба, натягивая на ноги старые разношенные чувяки. – Она еще что-нибудь окромя этого умеет делать?
– Да как ты… да я тебя… – возмущенно запыхтел Касым, багровея от возмущения. Его маленькие, заплывшие жиром глазки неистово завращались.
– Что? – спросил Али-баба, состряпав наивную физиономию, и закинул на плечо иззубренный временем и изрядно покрытый ржой топор.
– Не забывай, бездельник, в чьем доме ты живешь! – надменно пропыхтел Касым.
– Я всегда это знал, а вот ты, похоже, подзабыл, брат, – Али-баба отвернулся и направился к двери.
– Это мой дом! Мой!!! Слышишь? – крикнул ему вслед Касым, гневно запахивая синий шелковый халат, все время расходящийся на объемистом пузе.
– Этот дом, – не оборачиваясь, бросил ему Али-баба, – своими руками построил наш отец.
– Наш отец был такой же непутевый как и ты! Он умудрился заложить даже дом. А я его выкупил! Значит, он мой.
– Я рад за тебя, – криво ухмыльнулся Али-баба и вышел на двор. – Привет беременной Айгуль!
Скрипучая, давно рассохшаяся дверь, сбитая из плохо пригнанных друг к другу досок, закрылась за его спиной, но из дома еще долго доносились однообразные путаные проклятия. Подобные перебранки стали уже ежедневным ритуалом, и потому Али-баба, по характеру человек незлобивый, но хитрый и острый на язык, каждый раз успевал улизнуть раньше, чем разразится настоящая буря. С жадным и беспринципным братом говорить ему было не о чем, но он еще ни разу не упустил возможности поддеть его по тому или иному поводу, что несказанно раздражало Касыма. Однако, Касыма выводило из себя не только это. Больше все его злило в брате то, что он никогда с лету не мог подобрать нужных слов для достойного ответа Али-бабе, а когда наконец они отыскивались, то Али-баба успевал куда-нибудь слинять…
В узком, продуваемом всеми ветрами стойле, накрытом соломенной крышей, сонно кивал головой старый лопоухий ослик. Но, хотя он и был стар, и характер его тоже оставлял желать лучшего, Али-баба ни в какую не хотел избавляться от него, предпочитая старого друга еще неизвестно какому новому. У ослика не было даже имени. И Али-баба называл его за глаза «лопоухим».
Завидев своего хозяина, ослик радостно заржал. Только не подумайте, что ему так уж хотелось тащиться куда-то в горы с утра пораньше, да еще переть обратно на себе две вязанки дров – осел ждал подачки, и Али-баба не смог обмануть его ожиданий и сегодня.
– Приучил же на свою голову, – посетовал на нелегкую долю Али-баба, приближаясь к стойлу, порылся в глубоком кармане штанов и вытащил сморщенную морковку. – На уж полакомись, лопоухий.
Осел вытянул трубочкой свои плюшевые губы и аккуратно прихватил ими кончик морковки, втянул ее и принялся задумчиво жевать, вопросительно глядя на Али-бабу, словно спрашивая: это все?
– Не жадничай, – Али-баба похлопал ладонью ослика меж ушей. – Ты хоть поел, а у меня во рту со вчерашнего дня маковой росинки не было.
Осел вздохнул, будто понял, о чем идет речь, но на самом деле ему просто хотелось еще чем-нибудь перекусить, чем-то посытнее жухлой морковки, а еды в этом доме отродясь не водилось. Зато вот в горах!.. Осел знал: в горах произрастали и свежая сочная травка, и дивные на вкус молодые побеги кустов, и даже дикий овес, а чуть в стороне от наливных лугов протекала бурная река, полная вкуснейшей горной воды. Поэтому уговаривать ослика идти в горы Али-бабе, как правило, не приходилось, но вот обратно…
Али-баба вывел ослика из стойла и повел за собой к калитке в высоком глинобитном заборе. Тот покорно засеменил за хозяином, цокая копытами по выложенной плоским камнем дорожке.
– Ты еще здесь? – выкатился из дверей дома Касым, едва не сорвав их с петель. – О, да самый ленивый мул расторопней тебя!
– Знаешь, что? – обернулся к нему Али-баба, остановившись у самой калитки.
– Что? – переспросил Касым, застывая посреди двора. Халат его опять распахнулся, и из-под него вывалилось пузо, туго обтянутое рубахой и подтянутое румолом6.
– Лучше не передавай от меня привет твоей жене.
– Почему?
– Она еще решит, что я высокого мнения о ее достоинствах.
– Каких еще достоинствах? – опешил Карим.
– Человеческих, разумеется. Остальные – это твои проблемы, – усмехнулся Али-баба и выскочил в калитку.
– Ах ты, гнусный ишак с языком гиены! – вновь побагровел Касым, затопав ногами и воздевая руки над головой. – О Аллах, за что ты послал мне в братья, этого…
– И-и-а! – вставил осел, покивав головой.
– Этого…
– Иа! Иа!
– Да помолчи, ты, гнусное животное! – замахнулся на него Касым. Ослик поджал уши и пулей вылетел со двора. – Ну вот, – расстроился Касым. – Из-за этого проклятого осла я забыл, что хотел сказать…
Касым сплюнул на пыльную дорожку дома, заложил руки за спину и вперевалочку направился к внутренней калитке в заборе, разделявшем двор на две половинки.
Али-баба между тем, попетляв по нешироким улочкам бедной окраины города, довольно людным несмотря на ранний час, вышел из распахнутых настежь восточных городских ворот и свернул в сторону от наезженных дорог, заполненных телегами и арбами с разными товарами. Телеги сопровождали, как водится, любопытные мальчишки, которым всегда и до всего было дело. У Али-бабы, напротив, к дорогим товарам не было ни малейшего интереса, ведь купить он все равно ничего не мог, а смотреть просто так – только попусту терять драгоценное время. Но если потратить это время с пользой и нарубить побольше дров, то, возможно, ему удастся часть из них продать на базаре, выручив за них несколько медяков. Вот тогда он обязательно пройдется вдоль лавок и купит какой-нибудь еды – себе и матери. А может, хватит и на что-нибудь еще. Топор вот новый давно пора купить, а то старый, неровен час, разлетится в крепких руках Али-бабы.
В подобных горьких раздумьях Али-баба не заметил, как углубился в горы. Ноги сами несли его в привычном направлении, туда, где он месяц назад обнаружил обильный сухостой, и до сих пор пользовал его. Сухостоя было много – рубить не перерубить. Главное, чтобы никто больше не пронюхал об этом месте. Но здесь был и один минус: слишком далеко и долго идти вдоль ущелья, а потом еще карабкаться в гору. Но Али-бабе торопиться особенно было некуда, и он бодро вышагивал по известной ему одному тропинке навстречу новому дню…
– О-о-ох! – Ахмед с трудом оторвал тяжелую, словно свинец, голову от свернутого в валик халата.
В голове шумело, будто ветер играл с пустым кувшином, и одновременно звенела бубном в руках заводного музыканта, а во рту было сухо, словно в пересохшем колодце, а может, и еще суше. Язык распух и стал шершавым, а уж привкус во рту…
Ахмеда мутило. С трудом воздев себя на ноги, Ахмед оглядел пещеру. От поворота головы мир закачался, поплыл куда-то в сторону. Ахмед покачнулся, но устоял на ватных ногах.
– Воды! – прохрипел он. – Все золото за глоток воды!
Медленно, чтобы не упасть, Ахмед по стеночке прошел к сочащейся из скалы тонкой струйкой воде и припал к ней сухими губами. Острый кадык на его тонкой шее задвигался, будто в горле заработал помповый насос. Пил он долго, насыщая влагой тело, словно верблюд после длительного перехода, но сладостное ощущение свежести все никак не приходило.
Оторвавшись наконец от источника, Ахмед умылся, но и это не особо помогло. Желудок заворочался, заворчал, требуя еды, но лишь от одной мысли о ней к горлу подкатила волна тошноты. Ахмед поморщился, сглотнул и обернулся к выходу из пещеры, все еще упираясь рукой в стену.
Солнце уже успело подняться довольно высоко. Оно смешливо поглядывало на несчастного Ахмеда из-за левого края входа. Что-то было не так. Но что? Ахмед опять облизнул губы, силясь сообразить о причине сомнений. Он попытался привести мысли в порядок: «Так, открытый вход в пещеру… солнце – красивое, круглое и жаркое… облаков нет… сухое дерево перед входом… тень… Тень!»
– Тень… – повторил вслух Ахмед и, опомнившись, закричал: – О Аллах, вставайте! Мы проспали!
– Что? Кто? Где? – пещера тут же наполнилась криками и шорохами возни. Кто-то спросонья крикнул: «Караул, спасайся!», – и все мгновенно повскакивали на ноги и похватали оружие, выискивая неведомого врага Началась тихая паника, но кроме взбудораженного Ахмеда, носившего по пещере, никого обнаружить не удалось.
– Мы проспали! Проспали! Караван, он уйдет! – никак не унимался Ахмед, подбегая то к одному разбойнику, то к другому и пытаясь достучаться до их сознания. – Вставайте, быстрее! Тень!
Но разбойникам было не до тени и, тем более, не до какого-то там каравана. Осознав, что никто на них не напал и опасность пещере не угрожает, они, один за другим опускались обратно на каменный пол, хватались за головы и принимались с причитаниями раскачиваться из стороны в сторону.
– Что за шум, а драки нет? – Махсум соизволил подняться последним. – Ахмед, какого рожна ты устроил в такую срань? – распихав ногами пустые кувшины, он сполз с мягких тюков с дорогой материей и, глядя на своего телохранителя красными, как у суслика, мучимого кишечным недугом, глазами, неловко пригладил пальцами волосы на голове.
– Шеф, караван! – подлетел к нему Ахмед.
– Какой еще караван? – возмутился Махсум поморщившись. – И не ори, как понтовая сирена – без тебя башка болит.
– Но… караван, – осторожно заметил Ахмед, понизив голос. – Он ведь уйдет.
– Да и пусть катится на все четыре стороны! Сейчас от силы часа четыре утра.
– Но Мансур-ако!.. – ужаснулся Ахмед, вытаращив глаза на нового главаря.
– Плевать! Тьфу! Блин, даже плюнуть нечем!
– Как вы… – Ахмед весь затравленно сжался, отступив на шаг. – Как вы можете так говорить, шеф? Да ведь он… он…
– Что ты там бормочешь? О, моя башка!
– Так нельзя говорить, совсем нельзя, – проблеял побледневший Ахмед. – Никак! Если он узнает, тогда… О, спаси нас Аллах!
– Ну ладно, ладно, – недовольно проворчал Махсум. До него наконец дошло, что с подобными высокопоставленными особами лучше не связываться, и даже не поминать их имена – тот же Ахмед, не задумываясь, заложит при случае, чтобы выслужиться. – Ну, погорячился немного – с кем не бывает? Просто ужасно хочется спать. Вот черт, дайте кто-нибудь воды! Нет, вина!
– Как?!. – Ахмед начал окончательно косеть. – Опять вина? Да вы что?!
– Да ты посмотри на них? – Махсум повел дрожащей с похмелья рукой. – Какие из них вояки? Сейчас опохмелимся по-быстрому и враз разберемся с твоим караваном.
– Нет!!! Никакого вина! – Ахмед бросился к Махсуму, вцепился в его рубаху костлявыми пальцами и повис на нем.
– Э-э, отстань от меня, – Махсум с трудом сбросил с себя навязчивого телохранителя. Пройдя в угол пещеры, где в изобилии были свалены кувшины с вином, он выбрал совсем небольшой, откупорил и припал к его горлышку.
Разбойники, затаив дыхание, следили за своим новым главарем. Ужас сковал их закаленные сердца. Они ожидали, что Махсум вот-вот покачнется и падет замертво – ведь если им так плохо, то какого должно стать человеку, если он еще добавит. И даже не просто добавит, а, так сказать, с горкой. Некоторых особо мнительных замутило, и они гуськом бросились к выходу. Другие, морща бородатые, обветренные, обожженные солнцем лица, отворачивались не в силах смотреть на это самоистязание, но вдруг наступила неожиданная развязка.
Махсум сделал последний глоток, потряс пустой кувшинчик, из которого в его рот упало несколько капель, отбросил в сторону сосуд – тот ударился в стену и разлетелся на крупные глиняные осколки – и утер губы тыльной стороной ладони.
– Хорошо! – причмокнул Махсум губами и обвел взглядом притихших разбойников.
– С вами все в порядке, мой шеф? – Ахмед осторожно приблизился к Махсуму и для проверки аккуратно потыкал его пальцем в плечо.
– Я здоров и полон сил, как лев!
Разбойники удивленно загомонили.
– Ну, чего ждете? Вперед, время не ждет! – призывно вскинул руку Махсум.
– А-а-а! – разбойники, которым поскорее хотелось избавиться от навалившегося на них недуга, сорвались со своих мест и накинулись на кувшины с вином, словно изголодавшийся барс на стадо серн.
– Не надо! – опять принялся причитать Ахмед, пытаясь загородить собой склад вина. – Что вы делаете, несчастные? Опомнитесь!
Но его никто не слушал. Ахмеда смели, опрокинули на пол и едва не затоптали ногами. Гремели кувшины, голосили те, кто никак не мог пробраться вперед, а те, кому повезло, хватали сразу по два-три и, пригибаясь, отбегали в сторонку, где трясущимися руками срывали пломбы и опрокидывали в себя «лекарство».
Успокоилось все только через минут двадцать, когда икающее разбойное воинство, несколько приободрившись, но изрядно кося глазами, направилось к своим лошадям. Лошади, чуя незнакомый отвратительный запах перегара, шарахались от своих хозяев, фыркали и хрипели. Разбойники, ругаясь на чем свет стоит, пытались взобраться на них, падали, поднимались и вновь заносили ноги в стремена.
Несчастный подавленный всем происходящим и мучимый головными болями Ахмед, отъехав чуть от пещеры, хмуро наблюдал за происходящим. Его конь, застоявшийся за ночь, нетерпеливо переступал с ноги на ногу и недовольно фыркал, призывая своих собратьев последовать за собой, но тем было не до того.
Свалка, казалось, никогда не закончится. Но вот все разбойники взгромоздились в седла и, пришпорив коней, устремились вон из пещеры, радостно подвывая и опасно покачиваясь в седлах из стороны в сторону. Последним из пещеры вынесся удалой Махсум.
– Ну, куда? – натянул он поводья, подскакав к ожидавшему его Ахмеду.
– Вы ничего не забыли, шеф? – поинтересовался тот, пристально вглядываясь в опухшее красное лицо предводителя.
– Да вроде нет, – попытался задуматься Махсум, но голова все еще плохо соображала. – А что такое?
– О Аллах! – воздел руки к небу Ахмед. – Пещера! Вы забыли ее закрыть!
– Ах да! – хлопнул себя кулаком по лбу Махсум, отчего едва не свалился с коня, но Ахмед услужливо поддержал его под руку.
– Сим-сим, закройся! – гаркнул во всю глотку Махсум.
Земля дрогнула, пыль поднялась облаком, и каменные челюсти горы с гулким клацаньем сомкнулись.
– Так просто? – поразился Ахмед.
– А чего мудрить-то? – хмыкнул Махсум, довольный произведенным эффектом. – В путь! Веди нас, Ахмед!