Ее даже не отвлекали рыбаки, которые слонялись вокруг дома и от страха грубо, жестоко шутили: "Во дает, свое брюхо за рыбье принял!", "И то – скользкий парень! Вот и спутал малость…", "Ничего, док его нафарширует и погуляем на славу!", "Такого улова у нас еще не было…"
Когда Линней наконец вышел к ним, у него от усталости подрагивали губы, а глаза стали совсем черными, хотя в действительности были серыми, как у самой Альки.
– Порядок, – сказал он, ни на кого не глядя. – Парень здоровее синего кита. Выживет.
В тот раз Аля побоялась оглянуться, забыв, что не сможет смутить рыбаков, даже если заметит на их глазах слезы – они-то ее не видели. Не сказав больше ни слова, Линней ушел в дом, но меньше, чем через минуту вернулся с бутылью какой-то местной водки. Следом появилась его помощница с двумя стаканами на всех – больше у него в доме не нашлось. Они пили за здоровье пострадавшего по очереди, чокаясь парами, и Линней тоже выпил с кем-то и, наконец, разулыбался, словно только сейчас понял, что опасность и в самом деле позади.
Когда Линней улыбался, лицо у него становилось немного смущенным, будто его не оставляло внутреннее убеждение, что улыбаться ему не положено. Однако, удержаться от этого он не мог… Хоть он выходил в море редко и только для собственного удовольствия, ведь рыбой его снабжали постоянно, кожа у него тоже была обветренной, но черты казались тоньше, чем у всех, среди кого он жил. Але хотелось узнать, из какой он семьи, и как оказался в этом одиноком поселке, но спросить она не могла, и оставалось надеяться, что Линней сам расскажет кому-нибудь при случае, а ей удастся подслушать.
Она ничуть не стеснялась того, что подглядывает, ведь в ее намерения ни на секунду не входило что-нибудь дурное. Иногда Алька, не всерьез конечно, даже называла себя его ангелом-хранителем: у нее всегда оставалась надежда прийти на помощь Линнею, если она окажется здесь в момент опасности. Правда, трудно было даже предположить, что может угрожать Линнею, ведь все любили его и относились к нему так бережно, будто он был ребенком, который не становился менее незащищенным оттого, что научился спасать чужие жизни. Когда Аля поняла это, ей стало как-то спокойнее за него. Но, возвращаясь в мастерскую, она частенько смотрела на холст и представляла огромную волну, которая однажды накроет рыбацкий поселок. И, конечно, в этот момент Аля окажется рядом с Линнеем и спасет его…
Она понимала, каким ребячеством пропитаны все ее фантазии, а ей, как-никак, уже двадцать семь, и пора взрослеть, если она не хочет прослыть инфантильной дурочкой. Но Алька оправдывалась тем, что взросление должно быть движением вперед, к чему-то значительному, а в ее жизни до сих пор не было ничего более значительного, чем Линней, и он уже был с нею. Даже, если она всего лишь смотрела на него через окно, как сейчас…
Линней обвел всех сидевших за столом медленным, печальным взглядом и сказал:
– Я знаю, что он мой сын, не нужно напоминать мне об этом. А вы знаете, что он не со мной вырос. Как же я могу на него повлиять? Он взрослый человек. Богатый. И, насколько мне известно, строптивый, как…
– Ему только двадцать, – сказал один из мужчин, сидевших к Але спиной. Синяя хлопчатобумажная куртка до того натянулась на его плечах, что казалось, вот-вот раздастся короткой треск.
– В двадцать я уже был его отцом, – напомнил Линней без особой радости в голосе. – Крон не будет меня слушать. С какой стати? Может, он слышал обо мне, но знать не знает… Скорее, уж он послушает моего брата, его он признает, как отца…
Самый старый из рыбаков поднял похожее на сосновую кору темное лицо, которое оживляла только ярко-белая щетина, и с расстановкой произнес:
– А может, и не признает.
– Не признает губернатора острова? – не поверил кто-то из молодых.
Старик с призрением отозвался:
– А что ему наш остров? Ты не серчай, Линней, но только твой Крон ни во что не ставит ни остров, ни всех, кто на нем живет. И на губернатора он плевать хотел!
Линней сдержанно отозвался, только сильнее сцепив длинные пальцы лежавших на столе рук:
– Я знаю. Крон никого не любит.
Внимательно посмотрев на него, старый рыбак проговорил еще медленнее:
– Это не твоя вина. Если б наша Сана осталась жива, вы смогли бы вырастить Крона другим человеком.
Чей-то молодой голос едва слышно спросил:
– Говорят, она умерла, когда рожала его?
– Внутреннее кровотечение открылось, – в голосе Линнея не слышалось ни боли, ни раздражения на любопытного юношу. – А тогда в поселке не было никого, кто мог бы ей помочь. Мы не довезли ее до больницы.
Старик пояснил таким тоном, будто Линнея и не было за столом:
– Вот тогда-то он и решил стать доктором. И стал, а что вы думали?
– Обычная история, – заметил Линней. – Из тех, что со мной учились, человек десять тоже выбрали эту профессию потому, что кому-то из их близких не успели или не смогли помочь. Чтобы это не повторилось.
– А каким это макаром повторится, если ты один живешь? Кого спасать-то? – хмыкнул кто-то, но старик тут же сердито прикрикнул:
– Попридержи язык! Если б Линней не выучился на доктора, твои кишки так и плавали бы по всему морю.
"Значит, это и есть тот парень с распоротым животом, – догадалась Аля. – Лучше б Линней ему голову подлечил!"
Отвлекшись, она попыталась наспех подсчитать, сколько времени прошло в реальной жизни, если здесь Аля провела уже с четверть часа. Выходило, что не меньше трех часов, а значит, пора было возвращаться, потому что Митя обычно вскакивал среди ночи и начинал шумно пить воду. Алю всегда беспокоило: что за жажда мучит его во сне? Но брат никогда ничего не мог вспомнить. Он утверждал, что вообще не видит снов. Тогда она начинала подозревать, что его сушит собственная пустота…
– Линней, – прошептала она, не находя в себе сил оторваться от его окна.
Внезапно он повернул голову. Его волосы, в последнее время ставшие пепельными от появившейся седины, не были длинными, как у большинства рыбаков. Они были коротко подстрижены, но, видно, Линнею некогда было следить за ними, и спутанные пряди произвольно лежали на его крупной голове. Сейчас он, будто внезапно о них вспомнив, медленно провел ладонью от макушки ко лбу и сморщил его, словно за его рукой стянулась вся таившаяся в его мыслях тяжесть. Серые глаза Линнея внезапно потемнели от того, что зрачки резко расширились, и Алька едва не бросилась прочь от этого взгляда, который казалось, мог не только различить ее, но и проникнуть внутрь, в самое сердце, куда до сих пор она никого не пускала. Даже брата. Даже Стасю.
"Линней", – она уже не посмела произнести этого вслух, но внутри нее все кричало, и рвалось ему навстречу. "Почему – нельзя?! Раз уж я пробралась сюда… неужели я не могу хотя бы дотронуться до него? Погладить его губы… Просто погладить. И не губами даже, одним дыханьем… Я ведь больше ничего и не хочу. Ничего другого. Никого другого…"
– Там кто-то есть, – сказал Линней, и хотя в такой компании можно было ничего не опасаться, голос его прозвучал встревожено.
Первое время, когда Аля еще только пропитывалась им, она часто думала, что больным должно становиться лучше от этого голоса, такого мягкого, обволакивающего. У рыбаков были другие голоса – резкие, громкие, похожие на крики чаек. Она понимала, что иначе им в море не услышать друг друга, и радовалась тому, что Линней – не рыбак.
– Может, кто и распустил уши, так чтоб подкоротить – это мы враз, – грозным тоном произнес тот, кого Аля уже не раз видела в этом доме. Его покрасневшее от влажных ветров лицо по форме напоминало тяжелую грушу, и Альке он казался забавным, хотя и был таким огромным и старался выглядеть очень свирепым.
Ее тронуло его отношение к Линнею: неумелая, застенчивая нежность. Он приходил и молча просиживал целые вечера, слушая, как доктор разговаривает с более словоохотливыми рыбаками, и при этом не спускал с него благодарного взгляда. Аля предполагала, что когда-то Линней здорово помог ему или кому-то из его семьи. У этого человека, которого звали Жок, было двое сыновей и три дочки. Про себя Алька посмеивалась, что Жок, наверное, подумывает уступить кого-нибудь из своих детей Линнею, если тот, конечно, захочет. Чтобы в солнечном домике доктора не было так пусто.
– Да кто там может быть? – лениво отозвался чей-то голос. – Может, кто из ребятишек… Женщины еще с рынка не вернулись…
– Нынче из города идти против ветра… Поглядите, что делается! Так и хлещет в лицо.
Алька только сейчас и вспомнила, что когда она бежала от берега, ветер подгонял ее, обдавая мелкими брызгами босые ноги.
– А мне все кажется, что там кто-то есть, – задумчиво сказал Линней, поглядывая на окно.
Жок опять встрепенулся, напряг могучую красную шею:
– Ты кого-то боишься?
– Нет, – Линней взглянул на него с удивлением и улыбнулся. – Я не боюсь. Скорее, жду…
Старик с сомнением кашлянул:
– Думаешь, Крон сам заявится к тебе?
Линней рассеянно переспросил:
– Крон? Нет, он не придет. Да я и не думал о нем, если честно. Я ведь тоже не чувствую его своим сыном. Мы сразу договорились с братом, что я не буду встречаться с Кроном. Может, он и не говорил ему правды, кто знает… Да и нужно ли?
– Уж от губернатора правды не дождешься, это точно…
Обращаясь к молодым рыбакам, кто-то из которых мог и не знать подробностей, старик пояснил:
– Наш губернатор старше Линнея, считай, лет на десять. Он и тогда уже был большой шишкой…
– Помощником прежнего губернатора, – нехотя подсказал Линней. Его пальцы уже сжались так, что ногти с краешка побелели.
– И женат был не первый год. А деток им с женой, по всему видать, не дождаться было, коли до сих пор своих нет. Вот брат и уговорил Линнея отдать сынишку им с женой. Сам, мол, посуди: как грудному ребенку без женщины? А Линней о другой жене тогда и слышать не хотел…
Аля увидела, как Линней поморщился, но перебивать старика не стал. Это сделал Жок, который не был особенно обременен знанием этикета. Оглядев всех, он напористо проговорил:
– Линней тогда сам не свой был от горя. Куда ему с малышом? А тот, брат его, значит, все твердил: семья нужна, семья…
Линней решительно остановил:
– Ну ладно, хватит. Как бы там ни было, Крон вырос, и теперь нам всем предстоит от него настрадаться. Если, конечно, он сам не оставит эту затею с покупкой прибрежной полосы.
Один из рыбаков выкрикнул так остервенело, будто Крон тоже присутствовал при разговоре:
– Это наша земля! Наш поселок стоит на ней уже лет двести, никак не меньше.
Линней согласно кивнул:
– Это верно. Только фактически эта земля такая же федеральная собственность, как и весь остров. И решение о ее продаже может принять только губернатор. То есть, отец Крона. Думаете, он ему откажет?
Светловолосый парень с веселым лицом, блестевшим так, будто к коже прилипли рыбьи чешуйки, навалившись на стол, жадно спросил:
– А как это Крон так враз разбогател?
– Никто не знает, – ответил тот, что сидел спиной к окну, и чья куртка потрескивала на плечах. – Может, кого ограбил…
– С него станется…
– Не будем говорить о том, чего не знаем, – строго заметил Линней.
Аля подумала, что ему все же неприятно выслушивать гадости о своем сыне, насколько бы условной не была близость между ними. Ей захотелось увидеть Крона, о существовании которого она до этого дня и не догадывалась, хотя с первого же взгляда поняла, что Линней носит в себе какую-то боль. Каждый раз, оказываясь в этом поселке, Алька пристально всматривалась в лица людей, пытаясь угадать: кто из них причинил Линнею боль? Но Крона она ни разу не видела, и где искать его не знала. Ей оставалось надеяться, что, как всегда, все произойдет само собой. Стоит ей только очень захотеть… Правда, Альке уже заранее было жаль тратить на Крона те часы, в которые она могла бы любоваться его отцом.
Мысль о том, что Крон может оказаться похож на него, почему-то показалась ей оскорбительной. Никто в мире не мог походить на Линнея, сказала она себе. Любимый человек всегда уникален. Он может иметь те же формы тела, что и миллионы других людей, тот же цвет глаз и длину волос, но все это лишь незначащие детали, ведь совсем не эти внешние признаки делают его – любимым. Все объясняется тем, что где-то внутри его существа спрятан тот невидимый магнит, который притягивается с твоим собственным. А все остальные – отталкиваются, хотя на взгляд они неотличимы.
Изменить такое положение невозможно, так создала природа. Ее можно подправить на свой вкус, но при этом теряется главное, что в человеческих отношениях не менее ценно, чем в заповедном лесу, – естественность. И должно также бережно охраняться.
– Видать, он клад нашел, – предположил старик, внимательно разглядывая свои темные, сухие пальцы. Альке даже отсюда были видны маленькие, болезненные трещинки на сгибах.
Линней вздрогнул и посмотрел на него с замешательством:
– Об этом я не подумал…
Вопросительная тишина, нависшая над столом, требовала пояснения, и он нехотя добавил:
– Сана умела находить места, где зарыты клады. В старину наш остров частенько навещали пираты…
Старый рыбак сокрушенно покачал головой:
– Жаль, что мы тогда не додумались попросить ее отыскать побольше сокровищ и выкупить землю под нашим поселком. Док, она не передала тебе свои секреты?
– Нет, – с сожалением причмокнув, отозвался Линней. – По-моему, их и нельзя было передать. Это было внутри нее. Какое-то чутье… Валявшиеся на дороге монетки она угадывала шагов за двадцать. Может, Крон тоже родился с этим…
И воскликнул с раскаянием, от которого Алька сжалась в комок:
– Я совсем ничего о нем не знаю!
Громко отодвинув тяжелый табурет, Линней шагнул к окну, но не к тому, за которым стояла Аля, а к соседнему. Она скользнула за ним следом и замерла чуть сбоку, с беспомощным состраданием наблюдая, как подергивается от пробившейся боли его лицо.
– Может, я справился бы, – сказал Линней так тихо, что кроме нее никто его и не услышал. – Может, я сумел бы вырастить его в одиночку. Что же с того, что мне было девятнадцать лет? Я просто струсил, а теперь за это должен расплачиваться весь поселок.
Это он прошептал уже совсем неслышно, но слова Жока прозвучали как бы ответом:
– При чем тут ты, Линней? Ты не виноват. И не мучай себя понапрасну… Слышь, что говорю?
Но Линней не услышал, Алька же теперь не видела никого, кроме него, Линней стоял в каком-то шаге от нее, а створки окна были открыты… Стоило податься чуть вперед и протянуть руку…
– Я все жду тебя, – вдруг шепнул он с тоской, и глаза у него стали совсем больные.
"Кого?!" – Аля отдернула уже потянувшуюся руку.
– Может, ты мне поможешь…
Линней глядел на море, которое казалось почти черным, потому что солнце садилось с обратной стороны острова. Если б Алька решила подвинуться чуть влево, то вышло бы так, будто он смотрит на нее. Взгляд у него был тоскливым, а все лицо казалось измученным и стареющим прямо на глазах.
"Ему и сейчас тяжело справляться с этим в одиночку, – догадалась она. – Линней из тех людей, которые могут жить в одиночестве, но не перестают страдать от него… Как бы мне остаться здесь? Как же это сделать?! Я помогла бы ему… Я сделала бы для него, что угодно… Я убила бы этого паршивого Крона, только бы Линней не страдал. Он не узнал бы. Я придумала бы какой-нибудь несчастный случай. Я ведь умею придумывать…".
Ее вдруг пронзило: здесь уже село солнце, значит, в той жизни оно скоро встанет.
– Кого ты ждешь? – прошептала она, еще не собравшись с силами, чтобы оттолкнуться от желтой стены его дома и вернуться в свой бесцветный мир. – Может, ты ждешь меня?
Но в тот же момент Аля вспомнила, какое у нее обыкновенное скуластое лицо, и вздернутый нос, в котором нет ни намека на изящность, и даже не вьющиеся русые волосы. Такой мужчина, как Линней, не мог увидеть ее, даже если б ей удалось совсем перебраться в этот мир. Он попросту не заметил бы ее…
Виновато улыбнувшись, Алька отступила от окна, потом повернулась и пошла прочь. Туда, к берегу, который был нарисован ею самой. Она оглянулась только раз: Линней все еще стоял у окна, вцепившись в раму, и смотрел в ее сторону. Будто бы ей вслед… Аля зажмурилась и до того стиснула зубы, что справа жалобно хрустнуло.