Вот такие телохранители были у Вернер Екатерины. Мало бы кому пришла в голову мысль – пытаться вступить с ними в открытое противоборство. В подобных ситуациях на смену силе, всегда выступает хитрость, что и продемонстрировал Глеб Туркаев, недавно освободившийся из мест тюремного заключения. Однако они не знали, кто причастен к нападению на их хозяйку, но поставленную задачу выполнить были обязаны, чтобы хоть как-то искупить свою небрежность при охране вверенной им драгоценнейшей жизни.
С этой целью они, подключив к розыскам оставленных именно для этой цели спецназовцев, принялись обследовать все имеющиеся в подъезде квартиры.
Глава IV. Обыск дома. Операция
На каждой лестничной площадке располагалось по четыре квартиры. Две соседние – те, что рядом с Вернер – оказались пустующими. В третьей проживала одинокая бабушка, дожившая до восьмидесяти пяти лет. Рыков, узнав, что ее зовут Семечкина Ангелина Ивановна, обратился к ней с интересующим всех вопросом:
– А что, бабушка, не было ли чего подозрительного за последнее время в вашем подъезде?
– Конечно, было, милок, – откровенно ответила пожилая женщина, – вот сегодня в подъезде собралось много военных, и они изломали дверь молодой женщины. Как же это по-твоему, разве не подозрительно?
– Да, про это мы знаем, – разочарованно заметил Громов, – может что-то еще?
– Например, – добавил более рассудительный Григорий Михайлович, – не заходил ли кто в подъезд незнакомый? Сразу прошу: нас и прибывших с нами спецназовцев во внимание принимать не стоит.
– Как же, сынок, – вдруг вспомнила Семечкина, – проходил сегодня днем по подъезду мужчина. На вид сантехник, и инструмент при нем был, но это точно никакой ни сантехник.
– Почему такая уверенность? – ухватился за появившуюся тонкую «ниточку» выделявшийся способностью мыслить телохранитель.
– Я всех наших ремонтников знаю. А этот, точно, чужой.
– Может, его прислали на чью-то замену? – продолжал уточнять Рыков, – Или же только устроился?
– Нет, – уверенно констатировала старая женщина, – этот точно никакой не рабочий.
– Почему? – вставил Громов.
– Да потому, что по всему его виду можно определить, что он бандит, а совсем не сантехник.
– Как так? – продолжал Михаил Петрович дивиться рассуждениям умудренной опытом женщины.
– Все очень просто, – разъяснила свои наблюдения Ангелина Ивановна, – рожа наглая, взгляд волчий, идет чурается, словом, ведет себя будто бы на охоте, в главное, ни с кем не здоровается. Одно мое мнение – это бандит.
– Наблюдение достаточно верное, – вступил в разговор Григорий Михайлович, – а как Вы его сделали?
– Это очевидно, голубчик, ведь я с ним в подъезде встретилась.
– Что же Вы, бабушка, в милицию не просигнализировали? – искренне удивился Рыков, – Если он так похож на бандита?
– Потому что сейчас каждый второй преступник, так что же, на всех в милицию сообщать? – сделала свое заключение Семечкина, – Я думаю, там про это и так про все знают. Чего зря людей от важных дел отвлекать?
Замечание тоже было вполне справедливое, и возразить на него было нечем. Преступность тогда в стране, по сравнению с девяностыми, хоть и «сбавляла свои обороты», однако находилась еще на достаточно высоком уровне, поэтому искренне полагая, что искать у старой женщины угрызения совести – это не совсем то, что им сейчас нужно, телохранитель, продолжая допытываться, спросил:
– Интересно, куда же, бабушка, этот сантехник впоследствии делся?
– Наверх, сыночек, отправился, – ответила Прасковья Ивановна, – а вот как спустился, извини, я не видела. К кому он пошел и зачем, этого я не ведаю, потому что, как уже и сказала, он даже не поздоровался. При таких же странных, озвученных мною только что обстоятельствах затевать разговор с ним я попросту не решилась.
Это тоже было вполне логично, и опять никто из присутствующих не нашелся, чем возразить этой словоохотливой бабушке. Потому-то, наверное, от души поблагодарив женщину за оказанную им помощь, все поисковая группа перебралась на верхний этаж.
В трех квартирах им благополучно открыли двери, и хозяева дали все необходимые в этом случае, самые что ни на есть подробные, объяснения. Четвертая квартира, расположенная как раз над апартаментами Ветровой, оказалась запертой настолько «надежно», что создалось впечатление, что ее обитатели по каким-то непонятным причинам, но специально не хотят общаться с представителями властных структур. Это обуславливалось еще и тем, что из объяснений соседей определенно следовало, что внутри обязательно кто-нибудь должен быть.
После десяти минут настойчивых требований, после которых не вызывало уже никаких сомнений, что открывать прочные двери необходимо самим, «силовики» приняли самое подходящее в создавшейся обстановке решение – начали с помощью резаков уничтожать металлическую конструкцию, создающую надежную дверную преграду. На это ушло меньше времени чем, скажем, в случае с нижней квартирой, так как материал оказался не таким уж и достаточно прочным. Когда появилась возможность проникнуть внутрь, телохранители первыми зашли в помещение и сразу же обомлели: внутри находилось четыре безжалостно умерщвленных трупа. Это были уже известные двое молодых людей и их пожилые родители. От увиденного волосы зашевелились на головах у тех, у кого они, естественно, были. Та методичная последовательность и жестокость, с какой были уничтожены все обитатели этого пусть и небольшого, но вполне респектабельного жилища повергли в уныние даже видавших-виды бойцов специальных подразделений.
Внимательно осмотрев квартиру и никого в ней не обнаружив, Рыков высказал своему напарнику невероятно очевидную в сложившемся положении мысль:
– Здесь видно, что мы опоздали.
– Опоздали? – поинтересовался Громов.
– Ты что еще ничего не понял?
– Что такого я должен понять? – продолжал недоумевать Михаил Петрович.
– Миш, ты серьезно сейчас спрашиваешь или же притворяешься? – удивился более разумный охранник, – Ведь тут же все и без каких-либо предположений ясно: перед нами здесь побывал тот, кто стрелял в Екатерину Сергеевну. Отсюда он спустился в ее квартиру и там спокойно дождался нашу хозяйку. Затем он точно таким же способом и никуда не спеша вернулся назад, а дальше преспокойно вышел, не привлекая к себе ничьего внимания.
– Да? И кто это, по-твоему, был? – задал вопрос не отличающийся умом, ну, совсем уж неразумный напарник.
– Вот именно это нам и поручено выяснить, – резко ответил Рыков и тут же добавил: – Похоже здесь все: нам делать уже больше нечего… поехали в «склиф», доложим генералу и получим дальнейшие указания. Я думаю, что хоть он и грозит, но все равно никуда нас не выгонит. С его же умной «башкой» мы быстрее нападем на след этого безжалостного и заведомо отвратительного преступника.
– Это верно, – без зазрения совести согласился Громов.
Закончив свой непродолжительный разговор, неудачливые телохранители направились прямиком в институт Склифосовского. Прибыв в здание, где располагалось ведомство нейрохирургов, они без особого труда отыскали Корнилова. Тот уже успел навести там подобающего случаю «шороху», и все прекрасно понимали о ком идет речь, когда охранники обозначали цель, ради которой они посетили учреждение, обязанного оказывать гражданам здравоохранительные услуги.
Найдя своего начальника, Рыков, считавшийся в этом тандеме главным, доложил о случившимся в квартире, располагавшейся этажом выше. Далее, он сообщил о том, что злодею удалось уйти, не преминув уточнить, что сделал он это задолго до появления группы-захвата.
Генерал, в принципе, прекрасно понимал, что телохранители Вернер в данном случае совершенно не виноваты, так как по установленному им же регламенту они должны были только проводить Екатерину до дверей ее жилища, а осматривать его… в их обязанностях такого не значилось – и именно по его же недоработке. Поэтому, внимательно выслушав их объяснения, он велел им отправиться отдыхать и ждать его дальнейших инструкций.
Получив разрешение, охранники сразу же отправились по домам. Сам же Корнилов остался в больнице, намереваясь находится там, пока не будет сколько-нибудь определенных, уточняющих состояние возлюбленной результатов.
Операция продолжалась около семи часов. Эдуард Владиславович все это время просидел в коридоре, находясь в мучительном ожидании и так и не сомкнув своих глаз. Вдруг, когда уже усталость начинала его вроде бы побеждать, дверь операционной почти торжественно распахнулась, и на пороге показался проводивший чудесное «воскрешение» Винкерт. Утерев вспотевший лоб, он направился в сторону офицера.
– Ну как, доктор? – не замедлил спросить ожидающий, – Что-нибудь уже ясно? Она будет жить?
– На последний вопрос мне ответить довольно сложно, – отвечал Бронислав Сергеевич, – случай в моей практике уникальнейший: на моей памяти ничего подобного еще не было. Поэтому делать какие-либо заключения пока еще рано.
– Но все-таки, как она? – настаивал генерал, – Ведь что-то вы все равно сказать можете? Например, в каком девушка находится состоянии?
– Состояние ее довольно стабильное. Однако в себя она прийти какое-то время не сможет, – рубленными стандартными фразами констатировал врач.
– Почему? – удивился Корнилов.
– Потому что она погрузилась в состояние глубокой комы. Эта же область человеческого состояния наукой еще в достаточной степени не изучена.
– В каком смысле? Пожалуйста, объясните.
– Пойдемте ко мне в кабинет, я попробую показать на наглядном примере.
После этих слов собеседники проследовали в кабинет доктора-нейрохирурга, находившийся в конце коридора, где медицинский специалист, разложив рентгеновские снимки, принялся подробнейше разъяснять:
– Здесь дело достаточно необычное, и ничего похожего мне ранее видеть не приходилось. Вот посмотрите.
Хозяин кабинета повесил на специальное подсвечивающие устройство изображение человеческого черепа, сделанное рентгеновским снимком. Далее, взяв указку и с ее помощью помогая лучше определить места, которые имеет в виду, врач продолжал:
– Пуля, пробив лобную кость, внутри черепной коробки изменила свое направление и, что очень удивительно, прошла через узкий проем, расположенный между правым и левым полушарием верхних отделов мозга, практически не повредив нервные окончания, и вышла далее уже через темя. Между тем и при всем при этом сила удара и термическое воздействие оказали разрушительное воздействие на кровеносные сосуды, питающие нервные клетки. Следствием этого стало образование довольно обширной и быстро распространившейся гематомы.
– Удивительно, – вставил Корнилов, – и что же теперь?
– Частично, – продолжил нейрохирург, – разрушительное действие этого образования удалось локализовать, но часть мозга остается без нормальной циркуляции крови. Таким образом, некоторые свои функции он выполняет либо неправильно, либо не до конца.
– Это и служит основной причиной такой долгой потери сознания? – попытался угадать высокопоставленный офицер и в то же время без памяти влюбленный мужчина.
– Совершенно верно. Поэтому и нельзя определенно сказать: будет она жить или нет, вернется к ней сознание, либо же она так и будет в беспамятстве. Сейчас нужно только лишь ждать. Вам же я посоветую идти домой и основательно отдохнуть, а то на Вас смотреть страшно, того и гляди, от усталости Вы сами сознание потеряете, а любое переутомление в вашем возрасте уже чревато инсультом. Оставьте мне свой телефон, если возникнут какие-то изменения, я Вам сразу же обо всем сообщу.
– Да, Вы совершено правы, – согласился офицер и тут же добавил: – я пришлю к ней на охрану двоих своих людей, и они будут постоянно дежурить возле палаты. Вы же в свою очередь поместите ее, пожалуйста, в отдельные благоустроенные апартаменты.
– Это вполне осуществимо. Не волнуйтесь, мы именно так и поступим, – закончил разговор опытный доктор.
Эдуард Владиславович вышел из кабинета, позвонил Рыкову и Громову и велел им немедленно возвращаться в больницу. Дождавшись их появления, Корнилов выразил им свое, не вызывающее никаких сомнений, строгое пожелание:
– Вот что, ребята. С сегодняшнего дня вы переезжаете к палате Екатерины Сергеевны и живете здесь, пока она окончательно не придет в себя и отсюда не переедет. И смотрите: на этот раз уж постарайтесь не облажаться, а следите так, чтобы ни одна, даже самая маленькая, козявка не просочилась. Все ли понятно?
Услышав заверения, что телохранители его поняли правильно и что на этот раз ничего из ряда вон выходящего не случится, генерал, устроив возле палаты Вернер круглосуточный пост, пусть и с «тяжелым сердцем», но все-таки отправился восвояси.
Екатерина же в этот момент находилась между жизнью и смертью. В ее воспаленном мозгу «проносилась» вся ее прошлая жизнь, возникшая в самых что ни на есть тяжелых воспоминаниях…
Глава V. Неблагополучная семья
Детство Ветровой Катеньки протекало в небольшом провинциальном городишке, имеющим население не более десяти тысяч человек. Ее родители имели чрезмерное пристрастие к злоупотреблению спиртными напитками, причем мать была еще и женщиной достаточно легкого поведения. В квартире у них постоянно находились странные посетители, которые охотно пользовались ее услугами, направленными в основном на предоставление в торговлю своего, к слову сказать, необычайно красивого тела. При этом плата, даже не смотря на значительный спрос и, соответственно, богатый выбор «клиентов», в основном осуществлялась вино-водочными изделиями.
Отец настолько со всем этим смирился, что невольно принимал участие во всех этих непристойностях, да выражаясь попросту – оргиях, послушно дожидаясь полагающейся ему порции спиртосодержащих напитков. Он давно уже потерял работу, так как хотя и был специалистом высокой квалификации, но вместе с тем сотрудники, страдающие алкогольной зависимостью, никогда подолгу не могли удержаться на каком-нибудь месте, и этот человек не явил из себя исключение.
Девочка росла в жестоких условиях. Мать издевалась над ней как только могла.
Это была молодая еще женщина, и ей едва перевалило за тридцать. Тем не менее выглядела она гораздо старше своих полных лет, а ее еще достаточно красивое лицо носило следы длительного беспробудного пьянства, выразившегося в мешках под глазами, обвисшей и обрюзглой коже, синюшном оттенке; начинающее полнеть тело довершало печальный образ общественного падения этой некогда красивейшей женщины; единственное, что еще выдавало в ней желание к жизни, – это ее темно-голубые сияющие глаза, «горящие» озорным, по-девичьи задорным, блеском. К своей одежде она давно уже относилась небрежно и совершенно не придавала значения тому, как она сейчас выглядит. Ветрова Людмила Витальевна – имя, которое носила та женщина и которое досталось ей от рождения.
Отец мало чем отличался от матери. Он был старше ее на пятнадцать лет, притом выглядел далеко старше пятидесяти. Его «изрезанное» морщинами худое лицо мало напоминало того красавца мужчину, с которым познакомилась еще молодая Людмила Витальевна, когда освободилась из мест тюремного заключения и сразу же стала предпринимать попытки – в конечном счете увенчавшиеся успехом – «увести» его из семьи. За каких-то недолгих три-четыре года она сделала из Ветрова Сергея Геннадьевича спившегося старца, потерявшего интерес к добропорядочной жизни. Даже его серые, некогда «горящие» живым блеском глаза давно уже не показывали какого-либо интереса ко всему, что вокруг него происходит. Ростом он был много выше своей жены, возвышаясь над ней почти на «пол головы». К тому, как он выглядит, родитель девочки относился, мало сказать, равнодушно, одеваясь в старые, поношенные и неприглядно обветшавшие вещи.
Вот таким, через-чур уж печальным, образом выглядели родители маленькой Кати, когда ей только исполнилось четыре годика. Отец относился к ней более снисходительно, можно было даже предположить, что где-то в глубине души он и любил свою прекрасную девочку. Мать же, совершенно того не скрывая, говорила, что дочка ей в тягость, и при каждой ее провинности не забывала на это указывать, обличая ее чудовищными попреками. Побои и оскорбления, направленные в ее адрес, Екатерина терпела практически ежедневно. Редкий случай, когда организм Людмилы Витальевны уставал от пьянства, и она устраивала короткие перерывы от опостылевшей уже ей и самой пьяной жизни. В такие моменты женщина вдруг вспоминала про свою девочку и практически носила ее на руках.