Даро в ужасе вскочил на ноги. Это было так комично, что Риэ снова упал на спину, корчась от смеха. Давно он так не смеялся… И давно на душе не было так легко.
***
Даро вернулся домой ко второй дневной печати. С непроницаемым видом прошагал мимо гвардейцев на главных воротах, поднялся по широким голубоватым ступеням, миновал коридор и вошел в тронный зал. По дороге он вспоминал все уроки самовнушения, чтобы не терять внутреннего спокойствия и на этот раз ни в коем случае не опозориться. Однако отчего-то лучше всего помогало воспоминание о мальчике с длинными волосами, Риэ Зунне. Он был низшим, однако владел собою куда лучше Даро… Вот бы ему так уметь! А еще Риэ ничего не боялся. Это чувствовалось в каждом движении и слове. Может, оттого, что жил в постоянном ожидании чего-то плохого и просто отучился бояться? Приобрел иммунитет, как к той болезни, от которой умерли его родные.
Увидев наследника, Итари Алин Онья ни на миг не прервал обмен жестами с сиуэ в форме торгового межгалактического флота. У стены стояли еще несколько космических купцов. Даро смиренно встал в стороне, ожидая окончания аудиенции. Волнение снова нахлынуло, но Даро решительно отогнал его подальше. Ему было что сказать отцу про законы. И про то, как их «соблюдают»!
Слух разбежался быстро — всего через дюжину капель рядом появилась мать, по обыкновению, тихая и молчаливая, и Найя, сходу сбивчиво что-то зашептавшая брату в ухо.
«После, Найя», — поморщился Даро.
Он старался не растерять свою собранность. Интересно, отец отправит его в покои или заставит отвечать прямо тут, перед всеми лэрами и министрами? И за что именно станет наказывать? Ведь формально Даро ничего не нарушил.
Когда представители торгового флота откланялись, Итари поднялся и подозвал глашатая. Через несколько мгновений зал был пуст, за последними посетителями гулко закрылись высокие двери. Внутри остались лишь члены семьи Онья и наставник мальчиков.
— Отец… Я должен поговорить с тобой, — шагнул вперед Даро.
«А этот разговор достоин того, чтобы я тратил свои слова?» — на миг прищурился правитель.
Глядя в глаза сыну, медленно спустился по ступеням. Даро переборол желание отступить, почувствовать спиной холодную опору каменной колонны.
«Ты, наследник, ушел ночью, без сопровождения. Без браслета. Подверг опасности не себя, но будущее этой планеты. Ты…»
— Итари.
Внезапно зазвучавший голос прабабушки ошеломил всех. Шуа Онья редко появлялась на семейных собраниях в последние полвека, предпочитая общению с сиуэ свой сад с экзотическими растениями. Более пяти сотен оборотов тому назад, во время гражданских волнений, она, носящая в себе наследника, правила Ронн от имени своего умирающего супруга. Она не позволила лэрам Ронн растащить земли по клокам и бесстрашно противостояла на планетарном совете спесивым мужам сиуэ. Жену правителя защищал древний закон неприкосновенности, хоть никто и не ожидал, что его используют таким образом. А ребенок в ее чреве давал надежду на будущее Ронн, и эта надежда впоследствии полностью оправдалась.
Теперь многое изменилось, Альянс сильно повлиял на Королевство с его патриархальными законами. Но это теперь. А тогда правление Шуа Онья держали в страшной тайне от народа, потому что сиуэ не признали бы над собой власть правительницы, и вместо шаткого мира вновь вспыхнула бы война. Шуа не посрамила своего благородного супруга и правила твердо и справедливо, пока, достигнув половой зрелости[1], на трон не взошел ее сын.
Все, кроме Даро, помнили о том, каким несгибаемым характером обладает эта сиуэйтка, но поскольку она давно оставила дела, никто не думал, что Шуа не только придет в тронный зал, но и вмешается.
— Итари, ты второй раз не позволяешь сыну говорить.
Правитель сделал глубокий вдох и повернулся к ней.
— Бабушка, не ты ли сама учила меня, что поступки имеют вес гораздо больший, нежели слова?
Старая сиуэйтка покачала головой, звякнули золотые кольца в ушах, улыбка обрисовала сеть морщин на лице.
— Не ты ли, Итари, отвечал мне, что именно слова помогают понять причины поступков? Для чего иначе они дарованы нам богами?
Итари перевел взгляд на собственного отца, который стоял рядом с наставником мальчиков. Оба синхронно показали жест согласия.
— Время пришло, повелитель, — негромко сказал наставник. — Характер ребенка складывается к совершеннолетию. Мы дали наследнику все, что могли. Дальше он пойдет сам, а мы можем лишь наблюдать и молиться богам.
Правитель рассматривал своего сына, словно подмечая некие перемены, которых не видел раньше.
— Да будет так, — ответил он после долгого молчания. — Скажи мне то, что должен, Даро.
Мальчик растерянно взглянул на отца, на родных. Итари чуть улыбнулся:
— Идем в сад. Сегодня солнечно.
***
Тихий щебет, запах сладких духов и эхо звона колокольчиков наполняли верхний ярус коридоров в золотистом закатном крыле. У Найи во дворце было несколько подружек, Даро знал их лишь по именам. Мальчики посещали иные уроки — им делали упор на историю, точные науки и политику, а девочки в основном учились правилам этикета, тому, как вести большой дом, и искусствам, в соответствии с талантами и склонностями. Мальчики встречались с девочками лишь на уроках танцев, под строгим надзором наставников и учителей. Связи между ними не приветствовались.
Даро часто завидовал сестре: у него самого не случилось друзей. Лишь приятели и партнеры по занятиям на тренировочном дворе. Но среди сыновей лэров не было никого, с кем можно просто поболтать или пошептаться о чем-то в укромном уголке. Майнеш, после того, как Даро спас ему жизнь, мог считаться «спасенным братом» Даро и его семья выражала Наследнику благодарность при каждом удобном случае. Но и для правнука казначея Даро был, прежде всего, наследником Ронн, сыном Итари Онья, и это ощущалось в каждом жесте. Даро боги осчастливили тем, что у него по крайней мере была Найя, хоть с девчонкой и не получалось играть и дружить так, как с мальчишкой. Далеко не всем сказочно везло, как сыновьям Энсо, которые неразлучны с материнской утробы. Им-то всегда было с кем обсудить свои мысли и поиграть…
Даро видел, как ведут себя остальные мальчики: сверстники болтали друг с другом не затыкаясь, младшие играли все вместе, старшие парни разбивались на пары и тройки. Но никто не уходил с тренировок один, кроме Даро Онья. Отец говорил, что это участь любого наследника, у деда и у него самого дело обстояло так же. Первые друзья у отца появились только в академии, где Итари пять оборотов учился на отделении политики и внегалактических связей. Вне стен дворцов строгий этикет смягчался, общение и знакомства давались проще. Вернувшись домой, можно было поддерживать связь с друзьями по тахиосвязи, а главным спасением от одиночества становилась семья… Только когда она еще появится у Даро, эта семья?
Даро разведал по карте расположение портовых складов с белыми крышами. Место оказалось почти на другом конце столицы, а квартал Техников, где его чуть не избили, и вовсе у самой границы Ронн. Видно, он ничего не соображал тогда, если удрал в такую даль…
Ночь, проведенная в городе, стала самым жутким и прекрасным, что случилось с Даро за всю его жизнь. Спустя два шестидневья он решил попробовать выйти на улицы снова. И, быть может, встретить Риэ. В этот раз он подготовился: заказал себе неброскую темную одежду, положил в кошелек несколько мелких монет. Ненавистный браслет сунул в нагрудный карман — не так сильно мешает, и в случае чего помощь окажется рядом в течение тридцати капель. Еще Даро захватил с собой уми. Раньше на досках летали только над водой, но теперь разрешили использовать и в городах, если не превышать половины аш в две капли[2]. Новые уми делали такими компактными и легкими, чтобы можно было удобно носить за спиной.
Первое время Даро исследовал кварталы рядом с домом: район купцов Короны, Офицерский, разноцветный столичный базар — остров на пересечении двух крупнейших каналов — и возвращался пьяным от впечатлений. Впрочем, на учебу это не влияло: Даро осознавал, что малейший промах может стоить разрешения покидать дворец.
На третий день он добрался до порта. Там было много мальчишек из бедного сословия. Они бегали по поручениям, помогали рыбакам разделывать скользкие туши желтых морских роэгов, чье сердце было тем дороже, чем меньше времени проходило со смерти твари, или просто слонялись по берегу в надежде найти оброненную кем-то с верхней набережной монетку. Но Риэ Зунна среди них не было…
Полосатый забор, окружающий склады, оказался высоким, а ворота запертыми. Сильные порывы холодного ветра носили по пустырю у ограды мусор. Днем все выглядело совсем по-другому. Даро обошел ограждение по периметру и отыскал маленькую лазейку между двух погнутых прутьев. В ту ночь он не запомнил, как они попали внутрь, но других путей не увидел. Дождавшись сумерек, осторожно вошел, попытался сообразить, какой именно полукруглый купол стал пристанищем им с Риэ.
За углом послышался шорох, Даро замер, вжавшись в стену, и задержал дыхание. Робот-сторож подозрительно повел усиками, но, выждав несколько капель, все же отправился восвояси. Даро подпрыгнул и, уцепившись за нижнюю ступень лестницы, влез наверх.
Он приходил туда еще много раз, наизусть выучил маршруты гусеничных сторожей. Лежа на белой чешуе, смотрел в небо, на трассирующие следы космических кораблей, то и дело перекрываемые густыми рваными тучами. В один из самых холодных вечеров, когда с неба сыпалась мелкая ледяная крупа и с шуршанием катилась по энерговпитывателям, он услышал шорох на лестнице. Через мгновение рядом растянулся Риэ. Даро приложил ладонь к груди, приветствуя его, изо всех сил стараясь сдержать неожиданно острую радость. Риэ прижался к крыше, ловя тепло.
— Я тоже сюда заглядывал, — улыбнулся он, повернув голову, — думал: вдруг ты придешь. — Зардевшись, добавил: — Ну, мало ли… Захочешь, чтобы с тебя на этот раз уж точно шкуру в переулке спустили.
— Не спустят, — ухмыльнулся Даро, показывая пристегнутый к поясу раздвижной тонкий прут из упругого металла.
— Ого! — вскочил Риэ. — Дай попробовать!
— Тогда дай мне твой шест.
Вдоволь напрыгавшись по крыше, они свалились на белую чешую. От частого дыхания в воздухе расплывались облачка пара.
— Пить охота. Давай слезать.
Утолив жажду в уличном фонтане, мальчики оторвались от каменной чаши и встретившись глазами, отпрянули друг от друга и смутились.
— И часто гуляешь? — спросил Риэ после неловкой паузы. — Мне показалось, ты домашняя зверушка.
— Я недавно стал, — не обижаясь, возразил Даро. — Город интересный. Не всегда красивый или понятный, но… мне нравится.
— Ну если что, я часто бываю на закатном рынке электроники, — сказал Риэ. — Иногда получается кое-что продать… Приходи.
***
Риэ не спрашивал у своего нового приятеля о его семье. И дураку было бы ясно: между ними — пропасть. Незачем делать ее еще больше. Риэ и так наболтал о себе Высшему больше, чем нужно. То, что приговор отца не отпугнул Даро, до сих пор казалось Риэ чудом. Те, кто узнавал об этом, обычно делились на две категории: одни начинали заискивать перед Риэ, словно он перенял от Тока все его преступные связи, другие — бояться и ненавидеть, как больного пятнистой болезнью.
Риэ знал только пять-шесть районов вокруг порта и мелкие островки вблизи берега — дальше заходить было не нужно и особо не тянуло. На кой-ляд ему пялиться на то, как живут богатенькие? Еще угодишь стражнику под горячую руку… Но скоро оказалось, что исследовать город вдвоем — очень интересно. Даро брал Риэ с собой гулять по центральным кварталам. Находясь рядом с Даро, Риэ не вызывал у блюстителей порядка желания придраться и спросить, что парень, одетый как житель портовых трущоб, делает на богатой улице.
Уми выдерживала двоих, только стоять на ней нужно было вплотную, обняв ведущего за пояс. Первые пробы кончались падением в канал: Риэ напрягался и не наклонялся на повороте, следуя за Даро, а начинал паниковать и цепляться за ускользающее равновесие. Но позже мальчики научились взаимодействовать, Даро даже позволял Риэ вести уми самому. Он любил разгоняться до предельной скорости и взлетать высоко над волнами залива. Тогда Даро включал музыку с коммуникационного браслета, который носил в кармане, на полную громкость, волосы Риэ хлестали Даро по лицу, отчего тот смеялся и угрожал обрить приятеля наголо, едва они сядут на берег.
Риэ наотрез отказывался входить с проголодавшимся Даро в двери едален. Но если тот приносил с собой на прогулку сверток с жареными океанскими зой-зой и хрустящим красным хлебом, Риэ делил с ним трапезу. Это было как-то проще, не ощущалось милостыней. Иногда он сам угощал Даро свежими ягодами или фруктами, доставая их из глубоких карманов и смущенно стряхивая прилипшие крошки. Даро не спрашивал, откуда они, хотя, конечно, догадывался. Он пристально следил за каждым движением Риэ, когда впервые привез его на большой базар на острове. Если бы Риэ бродил один, то еще можно было рискнуть и стянуть что-нибудь с прилавка, но приятеля он не собирался подставлять.
Даро по первости явно смущала манера Риэ внезапно соскакивать с доски при виде мусорных контейнеров со значком разорванного провода и увлеченно рыться в ворохе выброшенных деталей и мелких устройств, шепча под нос. Потом он привык и, пока Риэ набивал сумку сокровищами, стоял на стреме, готовый подать знак при приближении дрона-наблюдателя или стражника.
Когда сезон Бурь подошел к концу и океан успокоился, они стали плавать к песчаным островам, где можно было всласть поохотиться на рыбу, пригнанную штормами к берегам. Даро, конечно, понимал, что этот лов — не просто развлечение, и поэтому старался добыть побольше жирных олу и зубастых эрских плавунчиков, их можно было быстро закоптить и потом есть не одно пятилуние.
— Теперь сможешь всегда меня найти.
Риэ с гордостью закатал рукав, показывая Даро коммуникационный браслет, под который был пристроен кусочек мягкого пластилена. Экран перечеркивала широкая трещина, залитая жидким фиксатором.
— Он человеческий, — смущенно пояснил Риэ.
Даро с интересом потрогал сенсоры, соблюдая приличия и не касаясь кожи друга.
— Я не знаю, как они выдерживают такую вибрацию, — поморщился Риэ. — Больно же. — И добавил, понизив голос: — Они здороваются друг с другом за руки! Даже без перчаток! Я видел.
Даро покраснел.
— Знаю. Но в этом нет ничего… такого. Просто они устроены иначе. Имперцы не чувствуют так, как мы. Не слышат воду и ветер, и кожа у них грубая, как у болотного мегруна. А руки — особенно. В общем, все наоборот!
— А еще они лижут друг другу губы, — заговорчески ухмыльнулся Риэ, заставив Даро окончательно залиться краской.
— Так они выражают любовь. Это обычай.
— Ты тоже видел? — жадно спросил Риэ.
— Нет. То есть, не вживую.
Сбросив одежду, Риэ взглянул на друга и заметил, что узор даау[3] на левой лопатке Даро нарушен.
— Ты все же не такой уж тихоня, а? — шутливо спросил он, указывая на шрам.
— Это старая царапина, — отмахнулся Даро. — Мечом прилетело на тренировке, случайно.
— В твоей школе что, дураки? — расширил глаза Риэ. — Давать ученикам настоящие мечи…
Мимо пробежала ярко-розовая муо. Риэ враз забыл о вопросе, подобравшись, стал следить за животным, которое кружило возле их с Даро сваленных на песке вещей. Верткая пучеглазая тварь с девятью щупальцами-ножками могла легко стащить что-нибудь мелкое, а догнать ее ой как непросто, и на суше, и в воде. Когда муо скрылась за рюкзаком Даро, Риэ поднялся и бесшумно стал красться по следу щупалец на песке. Но муо заметила охотника и мгновенно исчезла в волнах. Риэ с разочарованным вздохом плюхнулся на песок. Муо жили на мелководье, в период гнездования собирали блестящие камни и мусор, складывая в гнездо-убежище под водой. Гнезда хорошо маскировались, но если отыскать такое — можно было найти в нем оброненные пловцами драгоценности и монеты.
Даро взял острогу и вошел в волны, несколько раз глубоко вдохнул и нырнул. Риэ подобрал с песка свою и последовал за ним. Под водой всегда казалось, что весь мир отодвигается далеко-далеко. Словно сам Риэ, перерождаясь, возвращается к прошлому народов сиуэ, становится доисторическим морским охотником, что выходят на сушу лишь раз в оборот. Погружаясь в темную прохладную глубину, ощущал себя частью океана, а в жилах вместо крови начинала течь соленая вода. Движения стихии отзывались не только в ладонях, которыми сиуэ испокон веков улавливали течения и читали послания рек и морей. Каждая клеточка ловила отзвук настроения океана, и душа наполнялась восторгом от сознания причастности к чему-то столь могучему.