– Теперь я знаю, почему на Земле вымерли динозавры! – вместо приветствия сказал он.
Янки всегда возвращался домой раньше всех: его поле находилось от основного купола ближе других наделов. Он принялся почёсывать Малыша возле уха. Тот довольно засопел приплюснутым носом.
– Как дела? – спросил Басс у Янки.
– Плохо, доктор Стар, – ответил тот. – Мне кажется, моя пшеница заражена базальным бактериозом.
– По инструкции полагается выявить возбудитель, – напомнил Басс.
– Да. Я взял образцы. После ужина начну. – Янки вздохнул: ему не хотелось торчать вечером в лаборатории.
Почти одновременно прилетели Сэм и Гамэн. Они тоже подошли к Малышу.
– Вечерний груминг? – произнёс Сэм с издёвкой, засовывая руки в карманы штанов.
– И ты тоже здравствуй, – ответил ему Басс.
Гамэн, глядя на Малыша, сказал с улыбкой в голосе:
– Ласковый. Ну, прямо, как телёнок.
Он обернулся и позвал Сэма:
– Пойдём, погладим!
– Сюда бы классную тёлочку. Уж я бы её погладил, – проворчал Сэм и вдруг вскричал возмущённо: – Ну, почему к нам женщин не берут? С тоски же подохнуть можно!.. Клянусь папой Иисусом!
Гаитянин Сэм обладал неудержимым мужским темпераментом. К концу полугодовой вахты характер его испортился окончательно. Сэм уже пару раз сцепился с Янки, дело чуть не дошло до драки.
Янки тоже об этом помнил. Он фыркнул и ответил Сэму ядовито:
– Женщин сюда не берут потому, что они не вынесут запаха твоих носков!
– Ты свои носки понюхай, придурок! – не остался в долгу Сэм, и его чёрное красивое лицо скривилось, как в плохом зеркале.
– А не пойти ли тебе к свиням! – лениво огрызнулся Янки по-русски.
Гамэн растерянно глянул на того, на другого, отвёл глаза и поспешил спросить у Басса, продолжая разговор:
– Нет, как вам это удаётся, доктор Стар? Вот ко мне на поле никто не приходит. Ни одна зверюга, даже самая маленькая…
Басс ответил совершенно серьёзно:
– А я говорю им мысленно: «Я пришёл к вам с миром от имени всего человечества!»
Сэм хохотнул.
– И пришёл, когда человечеству стало нечего жрать, – съязвил он. – Оно, это человечество, планету прокакало в своём двадцать первом веке. Теперь и к вам явилось, зверята!
Сэм, не спуская нагловатых глаз с Басса, принялся раскачиваться с пяток на носки. Руки он по-прежнему держал в карманах.
– Ничего не прокакало! Зачем ты так говоришь? – возмутился Гамэн. – Просто население Земли резко увеличилось, а ресурсы продовольствия выработались… И всё такое… Но мы же аккуратно? Мы же здесь ничего не нарушаем?
Он с надеждой посмотрел на Басса.
– Нет. Не нарушаем. Пока не выходим из купола, – успокоил его Басс.
Сэм оглядел всех и произнёс вдруг тихо, с тоской в голосе:
– Хоть вешайся! Совершенно нечем заняться!
– В кино можно поиграть, – предложил Гамэн. – Ты можешь даже играть за сборную русских футболистов.
– Надоело, – мрачно проворчал Сэм. – Мы уже во все фильмы переиграли по сто раз.
Басс посмотрел в сторону корпуса. На крышу садились капсулы остальных фуражиров.
– Однако, ужинать пора, – заметил он.
Гамэн спросил у него:
– Принести вам ужин, доктор Стар? Я всё равно туда иду?
Гамэн, ласковый и добрый до простоты французик, был самый молодой из них, почти мальчик, непонятно как попавший в эту клоаку цивилизации. Другие фуражиры – изрядно тёртые жизнью мужики – звали его «бэби» и постоянно гоняли с поручениями. Басс никогда не делал этого. И сейчас он отрицательно покачал головой и быстро направился к провиантскому блоку.
Когда Басс вернулся, почти все парни уже расселись. Последним прихромал Петрович, сжимая в руках контейнер с ужином, а под мышкой – бутылку пива. У него опять болело колено. Располагаясь на шезлонге, он кряхтел, жмурился и вытирал платком пот на лысине – влажно было без меры.
Заглянув внутрь своего распакованного контейнера, Петрович буркнул брюзгливо:
– Фу!.. Опять соте… Ненавижу баклажаны.
Сэм ему тут же ответил с издёвкой:
– А ты хотел люляки бабы?
Шутка была старая, но Петрович радостно гоготнул. Парни тоже довольно захохотали. Скоро все принялись за еду, неспешно перебрасываясь словами. Жаркий мезозойский день завершался. Семейка аллозавров скрылась в лесу, и какое-то время оттуда доносились чьи-то вопли и шум сминаемых растений. Потом всё затихло, как обычно перед наступлением темноты, когда дневные хищники уходят на покой, а ночные ещё таятся.
И тут Басс почувствовал, что на него накатывает олиба.
Он не испытывал этого чувства очень давно. Да, пожалуй, всё то время, что он пробыл здесь, у него не случалось олибы… И тут другие, чьи-то чужие мысли заполнили его голову, и она сделалась гулкая и пустая, а на душе стало сумрачно, как бывает только во время похорон. Мыслей в этот раз было только две. Они раскатывались эхом под сводом черепа с болезненным звоном. В глазах его потемнело.
– Запомните, полковник! Олибмен такого уровня мне нужен живым! Только живым! – гремел кто-то начальственно.
– Я никогда не ходил через Временной Мост, сэр. – Отзвуки ответной мысли пропадали и терялись в гулкой тишине головы Басса.
– Ничего, научитесь… Выполняйте! – Командный голос стих.
Басс увидел, как чёрная стрелка приближается к красной шкале, и как, следуя за нею, неотвратимо меняется кривизна окружающего пространства. Тошная муть покатилась по животу, по груди, по всему телу, опережая раскалённую волну холодного пота, а пространство скручивалось и скручивалось всё туже, всё плотнее, и чёрный абрис корабля вдруг стал зыбким, он медленно таял, исчезая, а потом вновь появился, возник на солнце жёстким сгустком тёмного космоса.
И тут же воздух потрясла вспышка взрыва, и вся корма брига как-то странно и страшно вздыбилась, и по бухте прокатился могучий грохот, и в растущем облаке дыма, копоти, кусков деревянной обшивки и ошмётков такелажа начали, одна за другой, валиться мачты, корёжа борта, леера и палубные надстройки, а ванты лопались с резкими хлопками, едва различимыми в рёве рвущихся и рвущихся в крюйт-камере бочонков с порохом и пороховых зарядов…
Басс очнулся. В воздухе стояла кислая пороховая вонь. Только этого никто, кажется, кроме него не чувствовал. «Агенты нашли меня. Я плохо спрятался. Надо было всё же завербоваться в Иностранный Легион», – подумал Басс и огляделся.
Сэм смотрел на него насмешливо, но зрачки его глаз, неподвижные и чёрные, как угли, потрясённо расширились.
– Бокорские штучки, – бормотнул он и отхлебнул пива.
Кто-то ему ответил:
– Бери выше. Не бокорские штучки, а олибменские.
Сэм глянул в ту сторону, спросил с вызовом:
– И ты веришь в олибменов, умник?
– Не знаю. Говорят, что они могут людьми управлять… Ну, прямо, как мы в кино, только без шлемов, – опять ответил кто-то.
Кто-то добавил:
– И ещё говорят, что все они работают на секретные службы.
– И поэтому ты про них, про секретных, так хорошо знаешь, – съязвил Сэм.
Никто ему не ответил. Басс вытер рукой мокрый лоб, хотел заговорить, но только захрипел горлом, глухо, как цепной пёс.
– Да, такая жара, – посочувствовал ему Петрович и протянул салфетку. – А ведь только конец мая.
Наконец, Басс выговорил:
– Будет взрыв… Скоро. Сегодня.
Парни даже курить перестали.
– Академик Симонян считает, что Большой Взрыв произойдёт через триста тысяч лет! – заметил Петрович осторожно. – И только тогда начнут гибнуть динозавры.
– Академик Симонян ошибся, – ответил Басс. – Надо уходить отсюда… Быстрее. Надо запросить Мост для перехода.
Пухлые губы Сэма брезгливо скривились. Он откусил кончик новой сигары и сочно сплюнул его в сторону. Басс оглядел остальных – никто ему не верил.
Как можно беспечнее он спросил:
– Тогда, может, слетаем на Ниагару? Давно собирались.
Никто не шелохнулся. Только на лице Гамэна появилось облегчение. Он вскочил, бросил осторожный взгляд на Сэма и поспешно выговорил:
– Да, давно собирались, мужики! Ночь сегодня будет двулунная!
– Куда вас несёт на ночь глядя? – удивился Петрович.
– Да ладно, давайте слетаем… Пива с собой побольше возьмём, – продолжал уговаривать Басс, уже поднимаясь.
Все смотрели на него молча. Янки кашлянул и задумчиво погладил пальцем свой бакенбард а-ля какой-то их американский король. Его армейский браслет выживания блеснул клипсами на приоткрывшемся запястье.
– Я тоже, пожалуй, слетаю, – вкрадчиво произнёс он. – Ниагара во время полного двулуния – это отпад.
Никто ему не ответил. Янки поднялся и пошёл за Бассом и Гамэном. Сэм издевательски захохотал им вслед.
И тут подул ветер – вдруг, посреди абсолютного штиля.
Басс схватил Гамэна за руку и потащил за собой. Янки тоже прибавил шаг. Они ворвались в корпус, вскочили в кабину лифта и поднялись к капсулам. Басс выбежал из лифта первым и застыл в оторопи.
По крыше тянуло холодом. Предзакатное небо, только что бесцветное, потемнело и сделалось зловещим. Его словно заволокло огромной пылевой тучей. Ветер дул, свирепея. На негнущихся ногах Басс приблизился к краю крыши.
Вся широкая долина, ограниченная пологими зелёными холмами, распахнулась перед ним… Далеко, до самого горизонта, поля золотистой пшеницы заламывались чёткими, словно вырезанными фрезой, кругами. В гуще зелёных зарослей пластами обнажалась земля… И тут он услышал крик. Парни внизу бежали за Сэмом к спальному корпусу, а им наперерез двигалась стая велоцирапторов. Смертоносные мелкие хищники почему-то прорвались через охранный купол и стремительно неслись на двух задних ногах, напоминающих птичьи лапы.
Первым мчался вожак, вытянувшись от кончика длинного горизонтального хвоста до раззявленной зубастой пасти, мчался, размашисто двигая из стороны в сторону передними лапами. За ним, чуть приотстав, летели другие самцы, такие же поджарые, сильные. На бегу они, как всегда, перепрыгивали друг через друга. Следом за самцами бежали самки – они были мельче, с массивными задами и более короткими хвостами, и они тоже перепрыгивали друг через друга, стремясь вперёд неудержимым вихляющимся потоком.
Янки выхватил бластер, – он один сумел провезти сюда оружие, – и стал стрелять. Стрелял он метко, срезая на бегу прыгающие тела, но велоцирапторов было слишком много, и оставшиеся в живых уже настигали фуражиров, которым оружие не полагалось по инструкции.
Сэм бежал к полю пшеницы с бутылкой пива. Он резко обернулся и врезал бутылкой по зубам ближайшему велоцираптору. Тот упал, покатился через голову, но на Сэма навалились другие хищники и стали рвать его. Хромого Петровича настигли у провиантского блока. Остальные фуражиры врассыпную бросились прочь. Вся долина была наполнена их криками и визгом велоцирапторов.
– Будь оно всё проклято! – завопил Янки, голос его сорвался.
– В капсулу! – крикнул Басс. – Надо запросить Мост!
И тут в долине тоскливо и жалобно завыл кто-то.
Янки бросился к капсуле. Басс потянул Гамэна от ограждения. Тот намертво вцепился в перила и глядел на то, что творилось внизу, качаясь, рыдая и вскрикивая невнятно. Янки вернулся, помог затолкать Гамэна в капсулу Басса и кинулся к другой.
Басс упал на водительское сидение, включил двигатель и поднял капсулу в небо. Гамэн затих, закрыв глаза и откинув голову на тонкой детской шее. Басс всполошено думал: «Да что этим агентам от меня надо? И что у них получилось с Мостом?»
Над горизонтом искрящейся мутью всходили две луны. Земли не стало, её словно украл кто-то, украл холмы и мокрую зелень леса, и золотые круги пшеницы – всё лежало внизу неживое, белое, будто припорошенное снегом. Шквалистым ветром капсулу Басса сносило к Ниагаре, то оттаскивая от капсулы Янки, то опасно прижимая к ней, но Басс скоро выправился и полетел низко, по широкой дуге над самым гребнем водопада. Прямо у его ног свинцового цвета река гигантским уступом надламывалась в сторону безымянного пока озера, едва различимого за клубами брызг. Капсулу Янки швырнуло вниз, и та пропала в бездне бесшумно грохочущего водоворота.
Связи не было, и Басс кричал в пустоту, надсадно, хрипло, выдавливая глаза, а на капсулу уже шла стена плотного серебристого инея, и мотор смолк, и вновь загудел, а волосы затрещали, заискрили, и потянуло дымом, и начали лопаться с резкими хлопками разряды иридия, почти неслышные в рёве магмы, рвущейся и рвущейся в крюйт-камере переходного блока. Из туч мохнатыми хлопьями повалил пепел. Две луны задрожали и слились в одну.
Басс понял, что у него перестало биться сердце. Он обернулся и тронул Гамэна.
Тот был холодный, а от внутреннего угла его глаза тянулся кровавый след от слезы, как у оленёнка.
****
Кат-сцена 1
Басс Стар ненавидел жареный лук.
По его мнению, и нежнейшее мясо, и экзотические овощи, сдобренные им, сразу приобретали необъяснимо простецкий оттенок. Такой лук, конечно, был хорош, но только сам по себе или с картофелем, не имеющим собственного вкуса. К несчастью в этой таверне тоже воняло жареным луком невыносимо, словно жители этого незнакомого города считали лук любимым деликатесом.
Басс закрыл за собой дверь, зажмурился, чтобы привыкнуть к темноте, и задержал дыхание, стараясь умерить стук сердца. Грудь его разрывалась от бега.
Тут он услышал, как кто-то сказал:
– Да этот Везувий всегда дымится и грохочет…
Кто-то ответил:
– А вчера так тряхнуло, что обрушился комплювий во дворе виллы Ставия… Слыхали?
Ему лениво напомнили:
– Помпеи – город большой.
Басс открыл глаза и незаметно огляделся.
Разговаривали посетители в углу, на него никто не обращал внимания. В таверне было дымно и полутемно. С самого утра стояла жара, и оконные проёмы были прикрыты каменными ставнями, из-за которых пробивались лучи солнца. Они прорезали дымное пространство таверны тут и там, и это пугало, словно лучи грозили смертью, и от них следовало уворачиваться.
Басс скользнул внутрь, обходя лучи, сел на скамью у стола и глянул на приближающуюся хозяйку, немолодую и грузную. Она торопливо подбегала к нему, неуклюже загребая шипастыми калигами песок, устилающий каменный пол. Басс напряжённо следил за нею. На своём пути она пересекла пару лучей, но осталась жива, и только волосы её вспыхивали и гасли, слабо шевелясь на свету.
Трактирщица приблизилась и улыбнулась. Произнесла:
– Здоровья тебе, странник. Судя по твоей одежде, ты прибыл издалека.
Басс ответил:
– Я пришёл сюда с миром.
Трактирщица опять улыбнулась и спросила услужливо:
– Какого подать тебе вина? Или ты голоден?.. Или пригласить к тебе девушку?
– Я пришёл сюда не за этим… Я просто хочу отказаться от второго уровня, – ответил Басс. – А ещё мне нужен другой тип оружия, другой урон и другая скорость… И самая высокая ментальная выносливость, разумеется.
Немолодое лицо трактирщицы вытянулось, улыбка погасла. В усталых глазах появились недоверие и даже брезгливость. Басс понял, что его сейчас выставят из этой таверны, как выставили из двух предыдущих. Сам не свой от отчаяния, не зная, к каким здесь взывают богам, он неожиданно даже для себя умоляюще прошептал:
– Помогите мне ради памяти вашего погибшего сына…
Тонкие губы трактирщицы жалко дрогнули. Спустя мгновение она сделала шаг от стола и поманила Басса за собой.
И тут он проснулся…
****
Эти аллозавры приходили на её поле каждый вечер уже неделю подряд. Басс даже начала привыкать к ним.
Впереди всегда брёл папаша. Он тащил за собой шестиметровый хвост с видом унылой покорности судьбе. За ним и чуть сбоку тащилась мамаша, грузно, но усердно переваливаясь на столбообразных ногах. Детёныш появлялся самым последним. Он скакал вприпрыжку, временами забегая вперёд родителей, и даже издалека было видно, как ему весело.
Почему эта семейка выбрала её поле с пшеницей, Басс не представляла. Это поле ничем не отличалось от других таких же наделов, на которых тоже что-то росло. Но каждый вечер самец и самка утыкались в охранный купол массивными мордами и замирали. Постояв неподвижно какое-то время, они падали на землю вдоль границы действия купола и закрывали глаза. Детёныш, непоседливый, как и все дети, начинал бегать от одного родителя к другому.