Басс с интересом наблюдала за ним, сидя в шезлонге у периметра.
Послышался тихий шелест капсулы, приземлившейся на крышу спального корпуса. Первым, как всегда, подошёл Янки – худой, по-военному подтянутый и жёсткий.
– Такое чувство, что они изучают охранный купол, – сказал он вместо приветствия.
Не спуская глаз с аллозавров, Янки присел на шезлонг и стал поглаживать пальцем свой драгоценный бакенбард а-ля какой-то их американский король.
Не выдержав, спросил вдруг с небрежной осторожностью:
– А они сюда не прорвутся, доктор Стар? Вес-то у них не маленький…
Его браслет выживания блеснул из-под манжета армейской клипсой.
– Да кто их знает. Вроде не должны, – лениво отозвалась Басс и отвела взгляд от клипсы.
Почти одновременно прилетели Сэм и Гамэн. Они тоже подошли к шезлонгам. Ещё издали Сэм, высокий красивый гаитянин, быстро глянул на Янки, на Басс и опять на Янки. Приблизившись, он поздоровался с Янки за руку и повернулся к Басс. Ей Сэм медленно кивнул. Чувственная улыбка тут же стала наползать на его полные губы.
Всё так же улыбаясь, он присмотрелся к аллозаврам, цыкнул зубом и сказал:
– Опять явились? И что им здесь только надо? Вот ко мне на поле никто не приходит…
Гамэн, совсем молоденький французик, непонятно какой прихотью судьбы попавший сюда, в Провиантский полк, засунул руки в карманы джинсов.
– А может, им этот сорт пшеницы нравится, – пошутил он, заглянул Басс в глаза и потупился.
Сэм опять бросил короткий взгляд на Басс и зловеще ответил:
– Не-е, аллозавры – хищники… Я думаю, они присматривают здесь себе человеческую жертву.
Гамэн и Басс засмеялись. Неожиданно Сэм вскричал с обидой:
– Да твою-то мать! Ну, почему нам выходить нельзя за периметр? И почему нам оружие не дают?
На его чёрном лице читалось искреннее огорчение, даже отчаяние.
– Нельзя здесь с оружием. Мы и так к ним вторглись из своего времени, – ответила Басс мягко. – Ты же понимаешь, чем может обернуться любая наша ошибка?
– Но учёные же всё рассчитали? – ломким голосом спросил Гамэн.
– А чего тут рассчитывать? – выдавил Янки насмешливо. – Динозавры всё равно вымрут. Тысячелетием раньше, тысячелетием позже… Какая разница?
Никто ему не ответил, только Сэм проворчал, жалуясь:
– А уж я бы здесь пострелял! Ах, какая охота! Сколько дичи непуганой!
Он повернулся к Янки и спросил:
– Ну, что? Сыграем в кино после ужина? Только в этот раз за бразильских нападающих буду играть я.
– Пехэпс, – снисходительно согласился Янки по-английски.
Детёныш аллозавров продолжал бегать между родителями. Гамэн засмеялся и сказал, кивая на него:
– А этот… Мелкий. Смешной такой.
Сэм пренебрежительно фыркнул и приказал Гамэну:
– Ты давай, бэби, не отвлекайся. Быстренько расставляй шезлонги по кругу для фильма. После ужина я вас тут всех сделаю.
Басс, загораживаясь от низкого солнца, глянула из-под руки в сторону корпуса. На крышу садились капсулы других фуражиров. Подошёл Петрович, любитель выпить и вкусно покушать. Он осторожно сжимал в руках горячий пищевой контейнер, а под мышкой – бутылку пива.
Склонил голову и почтительно произнёс, приветствуя Басс:
– Доктор Стар.
Остальным напомнил солидно:
– Хавка готова, пацаны. Перепреет и будет невкусно.
Гамэн спросил у Басс:
– Я принесу вам ужин, доктор Стар? Я всё равно туда иду.
Басс подумала и кивнула: сегодня она особенно устала, чувствовалось приближение её критических дней.
Фуражиры постепенно собирались на площадку киноциркуса и рассаживались в шезлонги. Гамэн вернулся с подносом – пиво ей он тоже принёс. Скоро все расселись и принялись за еду, неспешно перебрасываясь словами. Жаркий и влажный мезозойский день подходил к концу. Семейка аллозавров скрылась в густом папоротниковом лесу, и скоро всё затихло, как обычно перед наступлением ночи. После ужина парни начали разбирать свои шлемы и готовиться к сеансу.
– Доктор Стар, подать вам шлем? – спросил Сэм у Басс.
Басс посмотрела на него долгим, «мохнатым» взглядом. Ответила медленно:
– Не надо. Мне не хочется играть в футбол. Я на вашу игру посмотрю.
Между тем, стало смеркаться. Заработали проекторы, и на площадке возник стадион. Фуражиры приготовились выбирать себе футболиста, за которого они собирались сегодня играть. Всходящие над горизонтом две луны почти не мешали изображению, но Басс какое-то время вглядывалась в них, не отрываясь. Она всё никак не могла привыкнуть, что у земли когда-то было два спутника. Феерическое видение потрясало.
На стадионе разворачивалось своё зрелище. Первыми появились, небрежно переставляя мускулистые ноги, нападающие – лучшие исполнители стандартов и штрафных ударов. За ними следовали гордые и высокие центрфорварды – тотальные игроки, легко меняющие позиции на поле в зависимости от обстоятельств. После них – высокие и крепкие полузащитники, которые отличались особенно воинственной наружностью. Завершали шествие защитники-чистильщики, играющие исключительно важную роль в общей атаке.
И тут у Басс остановилось дыхание: на неё, опять неожиданно, накатывала олиба.
Басс впервые отчётливо почувствовала этот мир, отделённый от неё охранным куполом. Чужие мысли ринулись к ней разом, и их было много, и она едва успевала подумать одну, как к ней уже приближалось на мягких лапах чьё-то другое сознание, и скоро эти мысли сплелись в её голове в один огромный алый клубок из всех ползающих, бегающих, плавающих и летающих организмов, которые существовали на Земле сотни и сотни миллионов лет назад.
Потом словно невидимые метаптицы засвистели в ветвях невидимых протодеревьев, и новый, незнакомый, дымчато-серый запах защекотал ей ноздри. Этот запах стоял в жарком мезозойском воздухе, неподвижно зависнув над киноциркусом, и был он неотделим от других привычных земных запахов: от смачного духа городских площадей, от резкой вони гниющего на речных отмелях мусора, от тысяч и тысяч оттенков химического букета нагретого солнцем асфальта, смешанного с выхлопами великого числа автомобильных глушителей.
Этот запах рос, закручиваясь вверх и соединяясь там, в двулунном ясном небе, с криками ночных хищников, и скоро Басс стало казаться, что она всегда жила в этом мире и останется жить здесь и дальше, и не умрёт никогда…
В мире, куда она снова попала и который поклялась себе спасти от имени всего человечества.
****
Глава 4. Мезозой без прикрас
– С фига ли? – спросил Петрович и повернулся к Сэму от микроскопа.
Сэм стоял перед ним с удивительно просящим видом, согнувшись в спине и вытянув шею, словно открывал дверь в кабинет врача с робким вопросом, можно ли ему войти.
Но Петровича трудно было пронять любым видом Сэма, даже видом Сэма умоляющего, поэтому он строго повторил:
– С фига ли, Сэмчик, мне это делать? Сейчас мои исследовательские часы.
Обрадованный тем, что Петрович, наконец-то, заговорил с ним, Сэм заканючил:
– Ну, перенеси свои часы, Петрович, миленький. Мне очень нужен микроскоп, просто до зарезу! Клянусь папой Иисусом!
– Мне тоже нужен микроскоп, Сэмчик, – отрезал Петрович и опять крутанулся к микроскопу на своём стуле.
– Да что? Что такого срочного тебе может быть надо? – взорвавшись, басом взревел Сэм уже в своей обычной манере.
– А то срочного! – не поворачиваясь от микроскопа, отозвался Петрович своим самым занудным тоном. – То и срочного, что дрозофилы не жрут наш горох… А ведь должны!
Сэм в удивлении округлил глаза, и они застыли на его чёрном лице, как белеющие в полумраке бара бильярдные шары, только шары с чёрными зрачками. Впрочем, эта маска потрясения на его лице так же быстро пропала. Скоро Сэм принялся стоять и молча смотреть на Петровича уже со скорбным видом.
Петрович чуть повернул голову от окуляров и скосил глаза на Сэма.
– Сходи, попроси микроскоп у Мики. Я знаю, что он сегодня тоже с микроскопом работает. У него какой-то облом с технологией получения аптамеров, – милостиво предложил он.
Наверное, Сэм смекнул, что любезно разговаривать с ним – самый верный путь доступа к микроскопу, потому что очень заинтересованно спросил:
– А что у Мики с аптамерами?
– Не знаю. Что-то у наших псов с носом стряслось, – пробормотал Петрович, подкручивая кремальеры регулятора света микроскопа. – То ли микрочип не оснащается нанодетекторами, то ли микроячейки не закрываются гидрофобными мембранами… Я особо не вникал.
Сэм на это ничего не ответил, он продолжал стоять, и тогда Петрович повторил даже угрожающе:
– В общем, лучше бы тебе сходить к Мики.
– Не-ет, ты плохо подумал… У Мики микроскоп рентгеновский, – жалобно протянул Сэм. – А мне надо твой, обыкновенный! Ты плохо подумал. Подумай хорошо, и скажи: «Да!»
Петрович молчал.
Потом, наверное, Сэм решил прибегнуть к лести, потому что заговорил томным голосом с придыханием:
– Ты такой красивый, Петрович… У тебя такая красивая красная лысина! Блестит так красиво и даже светильник в ней отражается. Очень эффектно…
– Я на солнце сгорел вчера, – заулыбался Петрович и обернулся к Сэму.
Взгляд Сэма напряжённо застыл, и Петрович посмотрел в ту же сторону: через лабораторию по проходу вдоль столов, здороваясь с парнями, шла Басс.
– Вы уже уходите, доктор Стар? – тут же поспешил заговорить с ней Сэм.
– Да, я уже закончила на сегодня, – ответила та, подошла к ним и остановилась.
Басс улыбнулась, и Петрович завороженно замер, в которых раз потрясённый обаянием её улыбки.
– Ну, и как там с нашими полюсами? – опять спросил Сэм, пожирая Басс глазами.
– Положение магнитных полюсов по-прежнему меняется в условиях снижении силы магнитного поля Земли, – всё с той же улыбкой сообщила Басс.
– А каковы прогнозы? – не отставал от неё Сэм.
Басс потрогала седой ёжик своих волос на макушке, словно проверяя, есть ли они на голове, и ответила:
– Сказать что-либо ещё сложно, для прогнозов недостаточно данных. Но понятно, почему на Земле сейчас несколько магнитных полюсов… Полюса начинают блуждать, когда магнитное поле Земли ослабевает.
– Это опасно, доктор Стар? – опять спросил Сэм и расправил свои широкие плечи, демонстрируя, что с ним ей можно не бояться никаких геомагнитных катаклизмов.
– Не знаю. Поэтому я связалась с Центром… Но меня там успокоили, что этот процесс может длиться тысячи лет, – ответила Басс и спросила: – А вы что делаете, Петрович?
Не успел Петрович открыть рот, как Сэм радостно выпалил:
– А мы здесь дрозофил изучаем!
Петрович неодобрительно глянул на Сэма, выключил микроскоп и ответил с достоинством:
– А вы знаете, доктор Стар, что в двадцатом веке все продукты питания были полезны? Все продукты, без исключения. В нашей семье сохранилось прабабушкино бумажное издание книги «О вкусной и здоровой пище» середины двадцатого века с очень интересными картинками. Так сливочное масло было очень полезно и в каше, и в картофельном пюре. Ещё его мазали на хлеб, а сверху клали сыр. И никто не боялся потолстеть. Куриные яйца были полезны, причём полезны целиком. Это потом медики забили тревогу, и рекомендовали всем есть в яйцах только белок, а ещё позднее – употреблять только желток… Мясо было полезно любое, особенно свинина. Были полезны почки, сердце, даже печень. Люди тогда не опасались холестерина и холестериновых бляшек в сосудах. И никто не боялся из-за нитратов есть крепкий отвар овощей в виде борща. Такой отвар особенно был полезным, как и мясной бульон, который не надо было сливать. И только к двадцать первому веку стало появляться все больше тучных людей разных возрастов с целым перечнем хронических заболеваний, несмотря на огромное количество всевозможных диет и ограничительных рекомендаций.
– Это вы к чему, Петрович? – спросила Басс.
– Это я сейчас сижу и думаю… Как хорошо, что моя бабушка, известный учёный-диетолог Татьяна Мещерякова… А у нас в роду все были диетологами, знаете ли! Что она не дожила до того времени, когда продукты питания стали синтетическими. Она бы этого не пережила! – выпалил он, с удовольствием отметив, что необыкновенно голубые глаза молоденькой докторши смотрят на него в потрясении.
– Ну… Продукты же не все синтетические. Есть и натуральная еда, – возразила та.
– Да, но мне иногда кажется, что синтетика как раз и появилась после многочисленных запретов врачей, – сказал он. – Люди стали бояться есть натуральные продукты.
– Ну, вы же сами понимаете, что всё было как раз наоборот. Но мы с вами об этом потом поговорим, а сейчас мне надо найти Янки, – сказала Басс с улыбкой, уже поворачиваясь, чтобы уйти.
– Янки в хозблоке, доктор Стар. Он сегодня собирался заняться танцами, – отозвался с соседнего стола Гамэн, и Петрович подумал, что этот малец уж точно не пропустил ни слова из их разговора.
Басс удивлённо вскинула брови, поблагодарила Гамэна и пошла по проходу между столами на выход.
– Я вас провожу, доктор Стар! Мне тоже надо в хозблок! – воскликнул Сэм.
Он быстро пошёл за Басс, уже что-то рассказывая ей. О «дозарезу нужном» микроскопе Сэм явно забыл.
Петрович неодобрительно глянул ему в спину, хмыкнул и опять включил микроскоп, чтобы продолжить научные изыскания: по традиции выходной день фуражиры посвящали своему хобби. Через пару минут он заметил, что из лаборатории, быстро выключив все свои приборы, ушёл Гамэн. Потом, убрав инструменты в стол, куда-то заспешил Полонский-старший, а следом за ним так же молча покинул лабораторию и его младший брат. Парни тихо и быстро уходили один за другим. Скоро Петрович остался в лабораторном блоке один.
Он оторвался от микроскопа, покосился направо, налево, оглядывая опустевшее помещение, потом откинулся на спинку кресла, посидел так немного в раздумье, затем выключил микроскоп и тоже потрусил на выход.
****
Все мифы придумываются теми, кому они выгодны.
Мифов про аргентинское танго к ХХII веку сложилось много. Кто-то объяснял новичкам, что танго – это откровенный танец борделей и страстный вызов проституток. Кто-то считал, что это предложение к сексу на одну ночь, а также красивая прелюдия к поножовщине. Были и те, кто в своём танго воспевал любовь всей жизни. Потому что каждый выбирает тот танец, к которому он тяготеет.
Фрейд разучивал с Янки аргентинское танго.
Войдя в хозблок, Басс какое-то время в удивлении стояла и смотрела, как они отрабатывали шаг и плавно двигались бок обок, подняв левые руки вверх, а правыми обхватив спины воображаемых партнёрш глубоким охватом. Музыка играла тихо. Фрейд отсчитывал шеститактный ритм.
Скоро Сэм, стоящий за спиной Басс, не выдержал и захлопал в ладоши с криком:
– Карамба! Да у вас тут веселуха!
Янки и Фрейд повернулись на голос, а, видев её, смешались и остановились.
– Продолжайте. Я посмотрю. Люблю танго, – сказала им Басс.
Только Фрейд вдруг усмехнулся, подошёл к ней и протянул руку со словами:
– Разрешите пригласить вас, сеньорита.
Басс на секунду замерла в удивлении, потом приняла его руку, но тут же убрала её. Сказала со сдержанной улыбкой:
– Одну минутку.
Она подошла к столу, сдёрнула с него упаковочную кисею и повязала себе на бёдра, чтобы закрыть брюки. Ей хотелось, чтобы лёгкая и длинная кисея, словно юбка, сделала её фигуру, – с довольно прямыми плечами, – более женственной. Янки в это время сделал музыку громче.
Аргентинское танго – это всегда танец с незнакомым партнером. В отличие от бального танго, в аргентинском нет никаких заученных вариаций – это обязательно импровизация, когда танцор ведёт женщину, а та за ним следует, поэтому каждый танец всегда отличается от другого своим рисунком. И сейчас Басс и Фрейд, присматриваясь друг к другу, сделали несколько качаний, чтобы понять партнёра и найти общий пульс.
Скандинав Фрейд был высокого роста, и Басс приходилось откидывать голову, заглядывая в его глаза. Ещё он был опытным танцором. Скоро Басс перестала отсчитывать про себя шеститактный ритм и отдалась танцу. Фрейд следил за своим телом, никогда не пропуская общие тренировки в гимнасиуме. Он следил за телом даже больше, чем за лицом, словно знал, что его рыжеватая шкиперская бородка, зеленовато-светлые глаза и твёрдого рисунка рот производят и без того должное впечатление на представительниц противоположного пола. Танцевал он уверенно и красиво, мягко и решительно направляя Басс. Она чувствовала его намерения и движения, но старалась отвечать им сдержанно, независимо.