Женщин, неуверенных в себе и в своём праве на поддержку мужчины, в танце видно сразу: двигаются они робко и на партнёра не опираются, лишая его контакта и ощущения присутствия в паре. Женщины, привыкшие в жизни за всё отвечать в одиночку, и в танго не слушаются партнёра, тревожно смотрят под ноги и оглядываются себе за спину, стараясь оценить ситуацию. Слишком уступчивые женщины, только встав на паркет, сразу делают в танго шаг. Иногда даже из некомфортного для себя положения, потому что думают, что именно этого ждёт от них партнёр. Те, кто не допускает в жизни настоящую близость с мужчиной, танцуют красиво, но словно не в паре, а сами по себе. Такие партнёрши глядят на партнёра, только одаривая его быстрой дежурной улыбкой.
Для партнёрши в танго главное – женственность, а это всегда мягкость и чувствительность. Для женщины в танго важно красиво держать спину и правильно делать шаг, всё остальное сделает мужчина. Ей не надо заучивать рисунок танца. Заученные схемы поведения лишают близости, теплоты и личностных отношений не только в жизни, но и в танго. Танцуя с Фрейдом, Басс старалась быть чуткой, но самодостаточной.
Однако, их танец длился недолго. Вскоре Сэм шагнул к ним, с натянутой улыбкой и нескрываемым вызовом глядя на Фрейда: они были почти одного роста. Басс остановилась. Фрейд сделал полупоклон и передал её руку Сэму.
Самое сложное в танго – это объятия: обычно в жизни мы никого не подпускаем к себе так близко. И теперь, обнимаясь с Сэмом в танце, Басс в первый момент растерянно вглядывалась в его лицо. Глаза Сэма были полуприкрыты красивыми веками. Басс лучше видела его полные негритянские губы – с каждой секундой они всё больше чувственно трепетали. Танцевал Сэм свободно и даже раскованно, несколько раз пытаясь направить её на танго-нуэво с его ломаным ритмом и непристойно-острым выбрасыванием ног. Однако Басс не позволила ему этого, хотя, что и говорить, от танца Сэма на неё повеяло истомой тропической ночи.
Только тут в хозблоке появился Гамэн. Он вошёл и застенчиво замер у входа, не отрывая взгляда от неё и Сэма. Басс остановилась, поблагодарила Сэма, заканчивая их танец, и ему пришлось проводить её туда, где стоял Гамэн. Она подошла и мягко, но требовательно протянула Гамэну руку, зная, что сам он не осмелится её пригласить, просто не посмеет, боясь показаться неловким. Гамэн с неопределённым вздохом вышел за нею на середину пола.
Он волновался – это было заметно, и первое время, чтобы подбодрить его, она тихо, почти только губами, отсчитывала ритм, не позволяя ему сбиться. У него были глаза с поволокой и нежная шея с крупным, подростковым кадыком. Она знала, что сердце Гамэна сейчас лихорадочно бьётся в гортани, в этом кадыке, и что ему не хватает воздуха, чтобы дышать, а губы от волнения пересохли: он несколько раз облизал их быстрым языком. Гамэн по неопытности слишком боялся что-то напутать, и от этого самой Басс стало хорошо и свободно.
Кажется, скоро в хозблок сошлись все фуражиры отряда, и она со всеми танцевала, подмечая их малейшее движение, их малейшее желание. Массивные братья Полонские танцевали с ленивой грацией, быстрый Лоретти – со стильными ужимками напудренного тангеро-профессионала. Мика своей манерой танца заставил её удивиться: и тем, что он умеет танцевать вообще, и тем, что он умеет танцевать танго-квир. Об этом ей ещё предстояло подумать… Потому что нет ничего лучше, чем танец, чтобы понять другого человека, будь то мужчина или женщина. Танцуя, ты начинаешь его хорошо чувствовать и понимать, и в этом заключается волшебство танго.
Самым последним в хозблоке появился Петрович. Танцуя, он тщательно держал дистанцию, словно боясь ненароком дотронуться до неё животом. Двигался он со старомодной грацией аргентинского рантье начала ХХ века, зашедшего в кафе потанцевать в свободный вечер. Басс почему-то знала, что именно так они и танцевали, эти рантье – соблюдая дистанцию до своей партнёрши, а всё для того, чтобы не попасть в неловкую ситуацию. Когда Петрович ей улыбался, в уголках его голубых глаз собирались ласковые морщинки. Басс было комфортно с ним танцевать, но её волновала мысль о Янки.
Тот по-прежнему возился с музыкальной системой, что-то там включая, переставляя и налаживая, и только иногда оглядываясь в зал. Когда она подошла к нему, он тут же обернулся, словно давно ожидал её. Спокойное, немного надменное лицо его было близко сейчас, и она, всматриваясь в странные холодно-пылкие глаза Янки, уже знала, что в танце он будет быстр, точен и сдержан до сухости, и только руки, – крепкие пальцы, – будут выдавать его чувства. Если эти чувства у него есть, конечно: иногда она в этом сомневалась.
Басс улыбнулась и произнесла, приглашая:
– Я только с тобой ещё не танцевала.
– Уже поздний вечер. Я думаю, что вы устали, доктор Стар, – вдруг сказал Янки и объяснил: – А завтра нам рано вставать… Но мы как-нибудь потанцуем с вами. Обязательно найдём время.
В этот миг ей показалось, что музыка неожиданно смолкла, резко оборвалась, как и её сердце, рухнувшее вниз, а сама она, – по виду ещё живая, – осталась стоять посреди тишины с громкой фразой на губах, и все присутствующие обернулись к ней и посмотрели с сожалением и жалостью, потому что, наконец, узнали её тайные мысли.
– Да, конечно, – нашла она в себе силы ответить и добавила: – Обязательно отыщем время.
****
Ночью Басс вышла на связь с Морозовым.
– Куда вы нас забросили, поручик? – спросила она.
И спустя долгие, томительные секунды ожидания голос Морозова с металлическими интонациями, характерными для временной гипер-связи, донёсся до неё сквозь толщу времён:
– Какая тебе разница, корнет? Материки в нашем понимании на планете ещё не сформировались. Южная Америка едва-едва отделилась от Африки. Но мы подобрали вам тихое местечко, подальше от вулканической деятельности.
– Так где мы находимся, профессор Морозов? – не отставала Басс.
– В Патагонии, доктор Стар. Чего ты кипятишься?.. Это будущая Аргентина.
– Почему в Патагонии?
– Потому что в остальных местах бушуют вулканы, и воздух непригоден для дыхания. А в Аргентине – покой и красота. Не то, что у нас в Москве сегодня.
Морозов замолчал, и Басс спросила:
– Что? Опять?.. И что у вас там на этот раз?
– На этот раз предупреждение о множественных торнадо. Готовимся к частичной эвакуации. Нескучный сад уже закрыли куполом. Так что завтра у нас – субботник по уборке территории. Тяжёлый будет день.
– Я тебя не задержу. Что ты узнал о моей просьбе?
– Так бы сразу и спрашивал, без прелюдий… Ничего я не узнал. Не смог узнать. Я же говорил, что личные дела отряда – строго засекречены. Даже моего допуска не хватает. Даже твоё досье мне не дают, хотя тебя рекомендовал в программу именно я.
Басс молчала, не зная, как на это реагировать.
– Но ты же сам говорил, что под твоей командой – нормальные мужики! – опять заскрежетал голос Морозова.
– Да, мужики нормальные, – согласилась Басс и объяснила: – Даже слишком нормальные. Не похожи они что-то на бомжей и клошаров.
– Ну, на тебя не угодишь! Бомжей ему подавай! – заворчал Морозов и добавил уже в своей обычной властной манере: – Я помню о твоей просьбе и постараюсь что-нибудь придумать… Ладно! Включаю передачу корреспонденции. Принимай! Сегодня писем мало. Только Фрейду – от матери и Сэму – от девчонок. И ещё…
Он помолчал и с явной неохотой выдавил:
– А ещё письмо тебе… От Катрин.
Басс подумала, что ей послышалось. Она откинулась на спинку кресла… Свет и дымящаяся свежесть давнего утра, и тяжесть шагов по невидимым тротуарам. Сверкание ног уходящей Катрин… И горечь её слов, – «Я замужняя женщина», – за которые та цеплялась, как за спасательный круг, навалились, оглушили, заставили потерять дыхание. Сил Басс хватило только, чтобы переспросить:
– От Катрин?
– Да, от Катрин. Принимаешь? – повторил Морозов.
Думала Басс недолго. Потом ответила:
– Нет, не надо… Ты же читал это письмо? Расскажи, что в нём?
– Не хочешь читать письмо Катрин? – переспросил Морозов. – Не верится, что ты так изменился. Хотелось бы мне сейчас увидеть твои глаза.
Басс усмехнулась. Произнесла с трудом:
– Вот и хорошо, что не можешь увидеть. Ты бы очень удивился… Так что в том письме?
– Ну, она пишет, что рассталась с мужем… Пишет, что сейчас у неё тяжёлый период. Что часто вспоминает тебя. Хочет встретиться, – ответил Морозов явно нехотя.
«Катрин верна себе», – подумала Басс и спросила медленно, тщательно подбирая слова, чтобы не начать говорить, как женщина:
– На моём счету ведь есть голда?
– Да, конечно, – подтвердил Морозов. – Всё согласно твоего контракта.
– Пошли ей половину, – попросила Басс.
– Но это очень много! – запротестовал Морозов.
– Пошли ей половину, – повторила Басс. – Вряд ли в ближайшее время я вернусь на Землю. Мне нравится здесь. Всё, как ты обещал… Чистый воздух, девственная природа.
– Темнишь, тощая докторская задница! – проскрежетал металлом Морозов.
– Если только совсем немного, толстая профессорская задница! – поддержала она обычную для них шутку.
Включив приём корреспонденции, Басс запустила поиск в ретро-библиотеке. Сегодня Петрович смутил её, когда заговорил на тему питания: ясно же, что заговорил он не просто так, ему явно хотелось произвести на неё впечатление. И солидный Петрович туда же! Ладно – Сэм, он – завзятый ловелас, и бороться с этим невозможно. Но Петрович? Басс чувствовала, что у неё не получается руководить отрядом мужчин. Не получается!.. И зачем только она теперь – женщина? И это называется получить «другой тип оружия»? Может, ей надо совсем перестать улыбаться и вести себя ещё жёстче, ещё суше? Или постричься налысо?
Басс потрогала ёжик своих волос на макушке, привычно ощущая ладонью их нежное покалывание, и сосредоточилась на материалах о диетологах Мещеряковых.
Татьяна Мещерякова действительно была известной учёной, о ней много писали, она выступала с лекциями и вебинарами в вирте. А ещё Басс нашла упоминание о её внуке, молекулярном диетологе Степане Петровиче Мещерякове в связи с большой транспортной аварией, в которой тот пострадал и только чудом выжил – выжил один из нескольких десятков погибших пассажиров.
И в этом была непонятная пока для неё странность.
****
Она видела корни деревьев – это Басс знала совершенно определённо.
Она, непонятно как, видела корни деревьев в совсем тонком слое плодородной почвы, что был сейчас на планете, Земле мелового периода. И вот на этой Земле только-только прошёл дождь, которого давно не было и по которому так исстрадались эти исполинские деревья. И теперь их корни тянулись к воде, сочащейся сквозь красноватую почву, и росли прямо на глазах. Они ползли и лезли во все стороны, охали, кряхтели и постанывали от натуги и животного удовлетворения, с большим трудом раздвигая почву, но не переставали слушать вздохи и движение корней, растущих рядом, с радостью принимая их довольное бормотание, потому что знали: где-то наверху ствола, на недосягаемой высоте, тянулись к солнцу пальцы-побеги, и набухали, лопались глаза-почки, и разворачивались с математической грацией ресницы-хвоинки, пока ещё нежные, трепетные и неопасные…
Пришла в себя Басс с осознанием того, что скоро непременно случится что-то нехорошее, после чего ей понадобится всё понимание здешних деревьев, которые только притворялись деревьями, а на самом деле имели звериную сущностью, и не только чувствовали всё и управляли всем вокруг, но могли защитить себя и даже могли нападать…
Испытывая невероятную слабость, которая всегда случалась с нею после приступов олибы, Басс быстро оделась, спустилась в командный отсек и через шлюз прошла в автономный мобильным блок связи. Вахтенный повернул голову и глянул на неё тёмными провалами глаз, и она, уже предчувствуя что-то страшное и готовясь к этому, спросила:
– Хафиз, как вахта? Ничего необычного не заметил?
– Да, доктор Стар. Вот сижу и ничего не понимаю… Такая атипичная волна прошла по планете, – ответил тот.
– Когда прошла?
– Сейчас только. Я даже не успел вас разбудить.
– Что за волна? Покажи!
Быстрым движением руки Хафиз направил изображение на ближайшую к ней панель монитора и сказал:
– Вот смотрите! Очень необычный рисунок из низкочастотных вибраций.
На панели Басс увидела чёткий зигзаг с преобладанием волны одного и того же типа, которая повторялась каждые семнадцать секунд и распространилась на десять тысяч километров по всей планете.
– Может, землетрясение было где-нибудь? – с надеждой спросила она.
– Нет. Когда здесь идёт землетрясение, запись другая… Тогда друг за другом приходят волны различных типов с разными периодами колебаний. У землетрясений очень характерная запись: сначала приходят продольные волны, потом поперечные, потом поверхностные. И все они поляризованы по-разному. А эта волна длилась минут пятнадцать, но у неё отдельные волны не различаются. Это непрерывное колебание поверхностного типа с периодом в семнадцать секунд. Период тоже очень странный. В общем, это не похоже на обычное землетрясение даже у нас, в наше время на Земле.
– Какие есть версии?
– Научная версия у меня только одна, доктор Стар. Волна пошла от вулканической активности и движения магмы. А активность в свою очередь вызвала горизонтальное смещение литосферных плит Земли.
– А ненаучная? Говори!
Хафиз помолчал, запнувшись, и произнёс со своей неловкой, чуть застенчивой улыбкой, которая всегда так шла ему:
– Проснулся морской монстр какой-нибудь!.. Кто его знает, что здесь в океане живёт!
Она недоверчиво подняла брови. Спросила:
– А эпицентр явления где?
Хафиз стал искать и наводить изображение, потом всмотрелся и выговорил потрясённо:
– Кажется… Подождите! Эпицентр – наш Мост Времени, доктор Стар!
– Надо связаться с Центром! – ахнула Басс.
Она быстро села за пульт, ожидая от Хафиза рапорт о доступной связи, но тот выговорил через несколько секунд:
– Связи нет, доктор Стар!
– Отправь запрос!
– Запрос отправлен! Связи нет!
– А наш защитный купол? Стабилен?
И ответом на её страхи в предрассветной тишине раздался зуммер разгерметизации купола.
– Твою мать! Нет больше у нас купола! – выругался Хафиз. – И провиантский блок горит!
– Системы пожаротушения? – вскрикнула Басс.
– Все системы активированы! – сообщил Хафиз.
Тут к ним влетел Янки – вид у него, всегда сдержанного, был взбудораженный.
– Пожар на крыше спального корпуса! – доложил он. – И склады тоже горят!
Басс включила общий обзор станции. Камеры слежения вывели к ней на монитор угрожающую картину пожара: горящие корпуса, а по территории, между ними – смутные, как тени, но стремительные, как смерть под колёсами поезда, силуэты с длинными хвостами.
– Включить красный код! – приказала она и всем телом потянулась к кнопке «Эвакуация персонала», но Хафиз уже выполнил её команду.
К зуммеру разгерметизации добавился сигнал тревоги. Это означало, что все фуражиры немедленно должны были покинуть свои помещения, собраться в командном отсеке и ждать от неё указаний по эвакуации. Поэтому она бросилась в командный отсек, решая по дороге, что объявить отряду: лететь к Мосту они не могли, хотя лететь было безопаснее и быстрее… Янки быстро шёл за ней.
В командном отсеке она подождала, когда соберутся все фуражиры. Последним, как всегда, приковылял Петрович, хотя было видно, что он торопился, как мог. Она обвела глазами парней и сказала членораздельно:
– Как вы уже поняли, на нашей станции по неизвестным причинам произошла авария. Все системы станции вышли из-под контроля… Нарушена стабильность защитного купола. Связи с Центром тоже нет. Но такое возможно. У них вчера объявили штормовое предупреждение из-за множественных торнадо. Поэтому связь сейчас – не главное. Связь мы можем установить позднее из мобильного блока. Хуже, что улететь к точке эвакуации нам не удастся. Пожаром на крыше мы отрезаны от капсул.